Шюнцель не понял и последнего сугубо японского предупреждения — композиции из цветов у себя в номере, которое Ларотт «прочитал» уже после смерти незадачливого шпиона: «Самые пышные цветы на сильных стеблях образуют в середине линию „шин“ — линию Неба, но странно при этом, что группа „сое“, символизирующая Человека, склоняется не к линии „шин“, а к третьей группе цветов — самой низкой — группе Земли. А еще примечательно, что лепестки цветов линии „сое“ начинают опадать… Как бы подкупающе ни действовал этот букет на европейца, японец прочтет в нем лишь одно — гибель, смерть!»

Классический «опознавательный знак» детектива — труп на первой странице — писатель профессионально использует для того, чтобы соединить собственно расследование с разнообразными нравоописательными, бытовыми темами, которые одновременно выполняют роль «ложных следов» для читателя.

Немотивированное убийство является толчком развития сюжета романа «Расплата». Выдержанный в стиле полицейского детектива, он ярче других демонстрирует плюсы и минусы авторской манеры нагружать повествование сложными сюжетными ответвлениями, в данном случае — подробным описанием биографии бывшего нацистского преступника Петера Гроба, занятого ликвидацией компрометирующих его документов. У инспектора полиции Бекенбауэра в руках единственная ниточка — листок из архивного дела, но немало «случайных» помощников, которые существенно облегчают его задачу.

Наиболее оригинальным по замыслу представляется роман «Шляпа комиссара». Автор находит возможность уйти от канона, по которому в литературах стран социалистической ориентации не принято доверять расследование частному лицу. Очевидность преступления, совершенного доктором Мараном, не требует от полиции никаких усилий. Он сам сообщает, мучаясь угрызениями совести («Марану стало стыдно. Он собирался исполнить приговор, а на поверку вышло простое, омерзительное убийство»), что убил любовника своей жены, некоего Брумеруса. И даже то, что приезд полиции на место преступления установил, что убит не Брумерус, а какой-то другой человек, оказавшийся на даче, не может повлиять на судьбу доктора Марана, если бы в дело не вмешался его однокашник, адвокат Метцендорфер. Он, руководствуясь «шестым чувством», в частном порядке начинает бессмысленное, с точки зрения полиции, расследование по установлению личности убитого. «Понимаете, Маран все равно виновен, — убеждает адвоката комиссар Гроль. — Для нас не имеет значения, кого он убил. И подглядывал кто-нибудь или не подглядывал… Само собой разумеется, мы пойдем по этому следу. Но боюсь, что мы только повредим вашему клиенту, если не закроем дело в части, касающейся его. Следствие может затянуться на несколько месяцев».

На судьбу многих персонажей романа значительное влияние оказало их увлечение автомобилями. Это может показаться причудой автора, но если вспомнить его пристрастие к отражению реальной жизни (события относятся к началу шестидесятых годов и происходят в ГДР), то окажется, что любая формальность под рукой мастера становится «играющей».

Штайнберг проявил себя в этом романе и как мастер ложных следов, замаскированных деталей. Причем детали эти двоякого рода: об одних читателю становится известно одновременно со следователями, и можно порадоваться за их проницательность, а другие скрыты — заметив их раньше финального объяснения, можно порадоваться за себя. Не изменяет писатель и своей манере давать подробные характеристики героям, прорисовывать их взаимоотношения, не имеющие прямой связи с сюжетом, и прочие «второстепенные» мелочи типа пейзажных описаний, являющихся символически значимым фоном для событий и настроения героев.

Иногда эта обстоятельность выглядит тяжеловесной, но тщательно продуманные интриги и неожиданные финалы вполне компенсируют читательские затруднения.

Икебана, или Цветы для иностранца/Пер. Г. Рудого//Звезда Востока. — 1975.— № 11–12; 1976.— № 1.

Расплата/Пер. И. Зильбермана//Звезда Востока. — 1981.— № 10–12.

Шляпа комиссара/Пер. С. Апта//Современный детектив ГДР. — М., 1977; 1981; пер. также под назв.: Ошибка доктора Марана/Пер. И. Зильбермана//Звезда Востока. — 1987.— № 8–10; Преступление под Нюрнбергом/Пер. В. Кубова//Смена. — 1969.— № 19, 21–24.

По интенсивности работы один из крупнейших польских мастеров детективного жанра Ежи Корыцкий (1912–1982), известный под псевдонимом Ежи Эдигей, вполне сопоставим с западными профессионалами. Его первый роман, «Чек для белого ганга», был написан в 1963 г., и за двадцать последующих лет Эдигей опубликовал около пятидесяти произведений, а несколько увидело свет после смерти автора. Кроме детективов, Эдигей писал еще и популярные исторические романы для детей.

Е. Эдигей получил юридическое образование, работал адвокатом, судебным и спортивным репортером, профессионально занимался спортом, одно время был тренером по гребле. В предисловии к одному из советских изданий произведений Эдигея приводится такая история его обращения к детективу: «Однажды заведующая литературным отделом газеты „Вечерний экспресс“» вызвала к себе сотрудника Ежи Корыцкого и сказала: «Не позже чем через месяц мне нужна хорошая детективная повесть. Ты адвокат и судебный репортер, опыта тебе не занимать. „Садись и пиши!“»

Эдигея называют отцом польского милицейского романа. Это справедливо, если учесть, что никаким другим детектив в восточноевропейской традиции быть не мог, если имел в своей основе отечественный материал. Важнее другое: автору удалось достаточно убедительно «внедрить» в милицейский роман развернутую линию частного расследования, идущего пусть и с ведома официальных органов, но самостоятельно, а часто и вопреки «милицейской» версии. В разные годы Эдигей отдал дань и шпионскому («Эльжбета уходит»), и процедурному роману, и классической «кристиевской» традиции расследования убийства в камерной обстановке. Характерной приметой всех его произведений является стремление максимально вписать детективный сюжет в реальную жизнь, исходящее из убеждения автора: «Если через тысячу лет кто-нибудь будет писать о нынешней повседневной жизни в Варшаве либо другом польском городе, — лучшим источником описания улиц, трамваев, автомобилей, интерьера, одежды, обычаев будут детективные романы, ведь в них нельзя ошибиться в так называемых малых реалиях».

Многовариантность авторского отношения к традиционно олицетворяющей справедливость милиции — от романтически возвышенного («Смерть ждет у окна») до откровенно критического («По ходу пьесы») — еще одна отличительная черта, о которой нужно сказать особо в свете рассуждений о жанре милицейского романа в исполнении Эдигея.

Ситуация, когда официальное следствие принимает решение, с которым не согласно заинтересованное лицо, неоднократно встречается в его романах. В «Деле Нитецкого», например, адвокат Ян Мураш, только что с блеском разбивший все доводы обвинения его подзащитного в умышленном убийстве своей жены (во время альпинистского восхождения она свалилась в пропасть), на основании внешне несерьезного факта и почти столь же несерьезных дополнительных сведений решает… пересмотреть свою позицию. Как часто бывает у Эдигея, основу своих подозрений расследователь ищет в военном прошлом своего клиента. Такая убежденность в историко-социальной детерминированности судьбы порой выглядит нарочитой, и детектив страдает наличием «случайной», даром достающейся информации. Но уже приобретенная, она, без сомнения, играет главенствующую роль в вынесении решающего вердикта. Здесь надо сказать о типических чертах многочисленных героев автора. Как правило, круг их занятий весьма узок — это либо следователи (от полковника до поручиков и сержантов), либо адвокаты, которые работают с «линией обвинения» в тесном контакте, а иногда связаны и тесными дружескими узами. Милиционеры одного ранга весьма похожи друг на друга, хотя и выступают под разными фамилиями. Исключение в этом смысле представляет лишь майор Бронислав Неваровный («Смерть ждет у окна») — бывший фронтовик, пришедший в милицию после войны и выглядящий явным анахронизмом среди нового поколения стражей порядка. «Гениальных детективов потеснила техника: приборы и компьютеры. В борьбе с преступностью действия одиночек сменила коллективная работа целых групп экспертов, имеющих высшее образование, а иногда и ученые степени. Бронислав Неваровный не мог и не хотел этого понять. Ведя следствие, он больше полагался на свой инстинкт, чем на все эти „никому не нужные изобретения“… Понемногу его отстраняли от наиболее сложных дел…»