Поэтому центральный персонаж и первого, и большинства последующих романов Буало-Нарсежака — жертва, своим сопротивлением и беспомощностью перед силами зла вызывающая сочувствие и сострадание. Более того: авторы решительно отказываются от святая святых детектива — хеппи-энда. Зло в большинстве случаев торжествует, а читателю, прошедшему вместе с героем все драматические перипетии сюжета, остается только ужасаться и негодовать против коварства и жестокости человеческой натуры.

На первое место в романах выдвигается психологический портрет и социальный критицизм; детективная тайна перестает быть тайной в традиционном ее понимании. Внимание авторов сосредоточено на предыстории преступления; они заканчивают там, где обычный детектив только начинается. Во всяком случае, из переведенных на русский язык в традиционной манере выполнен только один роман.

Читатель с замиранием сердца вынужден следить за тем, как человек постепенно оказывается загнанным в ловушку, из которой нет выхода. Что из того, если он сам порой в немалой степени способствует этому: слабости и пороки человеческой натуры в разной степени присущи всем. Есть, правда, одна особенность: жертвой в романах Буало-Нарсежака, как правило, оказывается мужчина; женщине авторы отводят роль сильной, хищной, коварной «загонщицы» («Та, которой не стало», «Волчицы») или, в крайнем случае, равноправной, инициативной партнерши лица мужского пола, существующего где-то на периферии романной интриги («Лица в тени», «Жизнь — вдребезги»). Нередок и прием «матрешки», когда очевидный преступник оказывается лишь инструментом в руках еще более изощренного злоумышленника.

Роман «Та, которой не стало» начинается с подробного описания подготовки и совершения убийства. Преступники — коммивояжер Фернан Равинель и его любовница Люсьен, жертва — Мирей, жена Равинеля и давняя подруга Люсьен. Раскрыт и мотив преступления (обогащение через получение страховки), осложненный сексуальными проблемами супружеской пары. Намеренно спокойное повествование резко контрастирует с описываемым жестоким действием. Авторы подводят прежде всего к мысли о том, что в жизни героев не произошло ничего сверхъестественного.

«Равинель старается не думать об этом. Ведь в конце концов Мирей убил он. Но в этом и загвоздка. Он никак не может себя убедить, что совершил преступление. Преступление — так ему всегда казалось и кажется по сей день — вещь чудовищная! Надо быть кровожадным дикарем. А он вовсе не кровожаден… Его преступление — результат незначительных мелких подлостей, совершенных по недомыслию. Если бы судья — ну вот вроде отца Люсьен — стал его допрашивать, он бы чистосердечно ответил: „Ничего я такого не сделал!“ А раз он ничего не сделал, он и не раскаивается. В чем ему раскаиваться? В конце концов пришлось бы раскаиваться в том, что он такой, как есть. А это уж бессмыслица».

Сверхъестественное начинается для Равинеля позже, когда он отвезет труп в другой город, чтобы имитировать несчастный случай. Психически слабый, неуравновешенный, привыкший опираться на Люсьен, которую он любит и ненавидит («она порой наводила его на мысль о хирургическом инструменте — холодном, гладком, никелированном»), но вынужденный действовать самостоятельно, он сталкивается с мистическими явлениями, всерьез думает о том, что его жена стала призраком, восставшим из мертвых и преследующим его… Здесь начинается «второй» детектив, где Равинель оказывается в роли преследуемого, потенциальной жертвы, но неясны силы, ему угрожающие; выполнен он уже вполне традиционно, только финал оставляет зло безнаказанным…

Все ходы заранее рассчитаны преступником, близко знающим жертву и потому способным предугадать психологические реакции и поступки.

Показателен в этом смысле и роман «Волчицы», обращенный ко времени оккупации Франции гитлеровскими войсками. Так же как предыдущий, он написан от лица главного персонажа, в данном случае — бежавшего из концлагеря музыканта Жерве Лароша. Побег он совершил со своим приятелем Бернаром, до войны — богатым промышленником. Бежали они по четкому адресу — в Лион, к «крестной» Бернара Элен («крестными» во Франции называли женщин, заводивших переписку с военнопленными). Но случилось несчастье — Бернар погиб под колесами поезда. Жерве, придя ночью по известному ему адресу, назвался знакомым крестной именем своего друга. Мелкая ложь вскоре оказывается катастрофической: на следующий день газеты опубликовали заметку о погибшем. «И тут меня осенило… Мыслимо ли это? Как же я сразу-то не догадался о том, что буквально бросается в глаза? Если теперь я признаюсь, что я не Бернар, меня непременно заподозрят в убийстве с целью занять его место… Моя ложь, как ловушка, захлопывалась за мной. Правду говорить слишком поздно…»

Но ловушка поджидает Жерве-«Бернара» совсем с другой стороны. И не догадывается он о ней в течение длительного времени.

Конечно, ему немалого труда и нервов стоит выяснить, почему сестра Бернара общается с ним как с братом; не сразу распознает он двойную игру и за любовной страстью хиромантки Аньес, сестры Элен…

Тайна, загадка постоянно витают в атмосфере этого романа. Читатель не может ни на шаг опередить развитие событий, связанных со взаимоотношениями героя и трех женщин, его окружающих, демонстрирующих ему искреннюю любовь и заботу. На протяжении всего романа персонифицированное в разных лицах зло терпеливо и неумолимо руководит всеми шагами избранной жертвы, причем жертвами последовательно оказываются все участники событий.

Схожая схема лежит в основе повести «Жизнь — вдребезги». Она начинается как рядовая семейно-бытовая драма, где недовольные друг другом супруги совершают эксцентричные поступки и почитают за благо разойтись мирно. Лишь по мере погружения в событийную канву становится видно, сколь далеким был прицел злоумышленников, рассчитавших результат на много ходов вперед. Правда, такой замысел не мог не повлечь за собой некоторого схематизма и логических натяжек в сюжете, но огрехи отчасти искупаются высокой степенью напряжения повествования и тщательной психологической проработкой образа главного персонажа — бедного закомплексованного массажиста Рауля, на которого внезапно сваливаются тяжелые моральные испытания и — одновременно — известие о миллионном наследстве. Трудно предположить, что между ними есть жестко запрограммированная связь, а в результате жизнь практически всех главных действующих лиц окажется разбитой «вдребезги».

Мотивы двойничества, загробного существования, навязчивая идея суицида, о которой говорят симпатичные молодые особы, — атмосфера романа «Среди мертвых», в котором преступник для собственного алиби ухитрился использовать мистические умонастроения своего ближайшего друга. И главная задача этого произведения — не столько раскрытие тайны преступления, сколько изображение трагического, на грани патологии состояния психики человека.

Но совершенно замечательна в этом же русле небольшая повесть «Белая горячка». Ее герой Шармон, быстро спивающийся человек, уже с трудом может адекватно воспринимать действительность. Явь и грезы, навязчивые идеи, в том числе попытка «отбить» жену у своего приятеля, патологически смешиваются в его сознании. В таком состоянии он и совершает непреднамеренное убийство. Но здесь начинается нечто сверхъестественное: исчезновение человека остается незамеченным, более того, ближайшее окружение делает вид, что покойник… жив. «Обычно убийцы пускаются на всякие ухищрения, чтобы спрятать труп жертвы. А я ломал голову над тем, как обнародовать факт убийства, и ничего-то не мог придумать…» Все дело в том, что преступление Шармона, с его неадекватной реакцией на происходящее, оказывается удобным средством обделать свои планы для другого человека, получившего возможность «вытащить каштан из огня» чужими руками…

Технология этого преступления по-своему уникальна; надо отметить и мрачное мастерство писателей в создании психологически убедительного образа человека на грани помешательства — «белой горячки».