Мы заговорили о приготовлениях к балу, и следующие полчаса пролетели незаметно.

Когда мы поднялись, я вспомнила свои подозрения относительно того, что нас подслушивали. Взглянув на дверь, я увидела, что она затворена. Шеба, подумала я. Мы говорили о наследовании плантации. Бедная Шеба! Она так предана этой семье, что, конечно же, ее интересуют мои планы, способные отразиться на их будущем. И все же, при одной мысли об этих блестящих, черных, пристально наблюдающих за мной глазах, мне становилось не по себе.

Поездка в Канди оказалась очень милым приключением.

Один из слуг отвез нас на станцию в некоей разновидности экипажа, на запятках которого всю дорогу с важным видом ехал мальчик лет четырнадцати.

Потом мы сели в поезд, доставивший нас в Канди.

Своей изысканной утонченностью город произвел на меня неизгладимое впечатление. Я уже знала, что он служил последним оплотом древних правителей Цейлона. Он располагался на нижней платформе горной гряды и на тысячу шестьсот футов возвышался над уровнем моря.

Я была очарована храмом Зуба Будды и искусственным озером в самом центре города. На улицах было полно народу, и я впервые обратила внимание на разношерстность публики. До сих пор большинство местных жителей, с которыми мне приходилось встречаться, были сингальцами, но в городе я увидела мужчин и женщин с более темным оттенком кожи. От Клитии я узнала, что это тамилы. Кроме них здесь жили мавры, потому что в прошлом арабские торговцы часто появлялись на острове и оставили на нем своих потомков. Им принадлежали многие местные лавки. Потомки голландских и португальских переселенцев стали стряпчими, докторами и учителями.

Мы не привлекали к себе внимания прохожих, потому что на улицах встречались и другие дамы в европейских платьях, хотя большинство женщин все же были облачены в сари, как и Клития.

Теперь этот город стал многонациональным, но совсем нетрудно представить себе, что некогда он был центром горного королевства Канди, управлявшего всем островом.

Лавок здесь было великое множество. В темноватой прохладе некоторых из них на витринах сверкали изумительные драгоценные камни — сапфиры, изумруды, рубины и жемчуг. Но мы приехали за тканями, и Клития привела меня в лавку, где нас встретил почти до неприличия угодливый араб, который принялся поспешно разматывать перед нами рулоны роскошных шелков.

Я остановила выбор на темно-синем бухарском шелке с искрящимися в глубине ткани тончайшими серебряными нитями.

Когда с покупками было покончено, мы вошли в одну из гостиниц, и Клития заказала чай, который мы выпили с сухим печеньем под названием «английские булочки». Такое название объяснялось тем, что рецепт печенья привезли из Англии. Пока мы пили чай, рядом с нами раздался возглас:

— Да это же миссис Блэндфорд! Какой приятный сюрприз!

Возглас издала крупная женщина с седеющими волосами и кожей, вне всякого сомнения, несколько последних лет подвергавшейся воздействию тропического солнца.

В ее трубном голосе звучали триумфальные нотки, а блестящие голубые глаза неотрывно смотрели на меня.

— А это, должно быть…

— Моя сестра, миссис Шоу, — представила меня Клития. — Сэйра, это миссис Гленденнинг. Ее муж — главный железнодорожный чиновник Канди.

— Нам всем не терпится с вами познакомиться, — в ее взгляде светилось откровенное любопытство. — А я так рада, что стала первой, кому посчастливилось… Ведь я первая?

— Да, мы пока никого к себе не приглашали, — заверила ее Клития. — Сэйра еще не успела освоиться на новом месте. Но на балу, конечно…

— Ах да, бал! Скорее бы! Как вы находите Цейлон, миссис Шоу?

— Мне все очень нравится, но, как уже сказала моя сестра, я совсем недавно сюда приехала, и здесь все совсем не так, как в Англии…

— Англия! — вздохнула миссис Гленденнинг. — Как мы все по ней скучаем! Мы ездим туда каждые пять лет, но этого недостаточно. Мистер Гленденнинг боится и на день оставить свою дорогу. Он не только чиновник, но еще и инженер, и ему приходится постоянно ездить… Сегодня он здесь, завтра в Коломбо, а послезавтра еще где-нибудь. Поломок хватает. Их так же много, как и… чая!

— Должно быть, он очень важная персона, — предположила я.

— Милая моя миссис Шоу, я была бы гораздо счастливее, если бы он не был так незаменим. Вы и сами, наверное, знаете, что такое постоянно занятой муж. Как поживает мистер Шоу?

— Спасибо, очень хорошо.

— Здесь никто не сомневался, что он вернется с супругой. Ах, как грустно, что вашего отца больше нет. Но жизнь ведь продолжается, не так ли? Что толку грустить о том, чего не изменить? К тому же все закончилось так, как мы и предполагали. В клубе даже ставки делали.

— Делали ставки? — переспросила я.

— На вас и Клинтона. Дай им хоть малейшую возможность, и они сделают ставки на что угодно. Но в конце концов, все произошло так, как мы и ожидали. Бедный ваш папа. У него была такая трудная судьба. Но теперь он, должно быть, счастлив, с Небес глядя на то, как удобно разрешились все проблемы. Я уверена, что Клинтон изменился. Самое время ему… остепениться…

Это была ужасно неприятная женщина, и все это время она не переставала сверлить меня своими глазками. Наверное, она пыталась догадаться, какие отношения связывают меня с Клинтоном. Я облегченно вздохнула, когда она откланялась.

— Главная беда этих людей в том, — произнесла после ее ухода Клития, — что их чрезмерно интересует жизнь других. Жизнь европейцев до ужаса однообразна. Они ходят друг к другу в гости, посещают клуб, беспрестанно говорят об Англии и иногда туда ездят. Поэтому, когда среди них появляется новое лицо…

— Особенно если это новое лицо принадлежит супруге Клинтона Шоу… — перебила ее я.

— Ты права, — согласилась она. — Клинтон всегда давал почву для пересудов. В конце концов, он так долго ходил в холостяках, а тут полно девиц на выданье… Мамаши девиц давно пришли к выводу, что он никогда не женится… Но потом они услышали, что отец едет в Англию и с ним туда направляется Клинтон.

— Понятно.

— Ты расстроена. Не стоит. Не забывай, что люди в таком замкнутом сообществе не могут не сплетничать.

— А что, о Клинтоне ходило много слухов?

— Ну можешь себе представить…

— Пожалуй, могу.

— Это все в прошлом, — спокойно произнесла Клития, а я не стала уточнять у нее, что именно в прошлом. Мне казалось, это слишком унизительно, в таком тоне говорить о своем муже.

Мы вернулись ближе к вечеру, и опять за окном вагона мелькали затопленные рисовые поля, слоны, купающиеся в реке и перетаскивающие могучими хоботами огромные бревна, быки и буйволы, запряженные в повозки и неспешно бредущие по дороге.

На станции нас встретил экипаж.

— Ты останешься довольна искусством Лейлы, — заверила меня Клития. — Она прирожденная портниха и не затерялась бы даже в Париже или Лондоне. Я не преувеличиваю.

Она действительно сотворила чудо с моим бухарским шелком. Я как зачарованная следила за мельканием ее ловких пальцев, закалывающих на мне складки ткани. Отступив на шаг назад, она разглядывала плоды собственных усилий, и ее огромные темные глаза светились восхищением.

— Вы красивая, — говорила она.

— Это ты меня такой сделаешь, — уточняла я.

— Я шить платья для своей сестры Анулы, — сообщила мне она с таким благоговением, как если бы Анула была королевой Цейлона.

Эта Анула начинала не на шутку меня интересовать.

— Наверное, твоя сестра очень красивая, — предположила я.

— Она самая красивая женщина на Цейлоне. Все так думать.

— Значит, она и в самом деле хороша собой.

— Ах, мисси, у нее не только красота. Вы понимать?

— Нет, — ответила я.

Лейла подошла ближе и оглянулась через плечо. Затем она приблизила губы к моему уху и прошептала:

— У нее есть сила.

— Какая сила?

— Когда-то Анула быть великой королевой.

— Давно?

— Сотни лет назад. Она родиться опять. Когда-нибудь она опять быть великой королевой. Она знать будущее. Она много знать обо всех нас.