Мне было далеко до мамы. Мег постоянно ворчала по поводу моего слишком круглого лица, слишком длинного носа, слишком пухлых губ и совершенно неуправляемых волос. Единственным, что я унаследовала от мамы, были темные густые ресницы и брови. Мои были даже гуще и темнее, а маме приходилось пользоваться карандашом, которым она подводила и то, и другое.

Тем временем мама открыла глаза и рассмеялась, увидев меня.

— Что ты делаешь, малышка Сиддонс?

— Любуюсь тобой. Ты такая хорошенькая и такая… юная.

Это привело ее в восторг. Она так обожала комплименты, что они никогда ей не надоедали, хотя ей их хватало с избытком. Назвав ее юной, я выбрала точное слово. Я вдруг поняла, что вся ее жизнь представляет собой борьбу с возрастом. Мне казалось, она совершает ошибку, бросая столько сил на борьбу с противником, который еще и не показался на горизонте. Даже мне было ясно, что когда он все же появится, она будет обречена на поражение.

— Кофе! — воскликнула она. — Да ты настоящий ангел.

— Налить тебе чашечку?

— О да, конечно. — Она потянулась. — Как хорошо! Это была потрясающая ночь! Ты видела цветы?

— Я не видела гостиной. Она утонула в букетах. Их там море.

— Они прекрасны!

— Джанет говорит, что они начнут осыпаться на ковер, а Мег уверена, что это рассадник насекомых.

— Можешь передать ей, что это рассадник пауков… тарантулов и что ночью они обязательно заберутся к ней в постель. Во всяком случае, я очень на это надеюсь.

— Такая красивая и такая жестокая, — поддразнила я ее.

— Том Меллор говорит, что меня ожидает по меньшей мере полдюжины сценариев. Похоже, мой отдых не затянется. — Она самодовольно улыбнулась. — Но мне хотелось бы выбрать хорошую трагическую роль.

Она принялась рассуждать о ролях и своем успехе. Вдруг она как будто впервые заметила меня.

— Ты подняла волосы, — произнесла она, и улыбка сползла с ее лица.

— Разве тебе не нравится?

— Нет, Сэйра, не нравится.

Она назвала меня Сэйрой, значит, она по-настоящему огорчена.

Я вытащила шпильки, удерживавшие волосы в высокой прическе, и встряхнула головой.

— Вот так лучше. Ты еще слишком маленькая для высоких причесок. Тебе до них еще расти и расти. Лет пять, не меньше.

Моя прическа определенно ее расстроила. Сияние, окружавшее ее минуту назад, угасло. Мне казалось, что она тревожно всматривается в будущее и видит, как дочь с волосами, уложенными в высокую прическу, заявляет всему миру о том, что Айрини Раштон стареет.

Я тут же напомнила ей, что через пять лет мне будет уже девятнадцать. Ох уж эта моя привычка произносить вслух все, что придет в голову. Это тоже оказалось ошибкой. Мама хотела, чтобы мне всегда было четырнадцать. Я испытала прилив нежности к ней. Ведь она запросто могла оставить меня с Ральфом Ашингтоном и тем самым избежать неприятных напоминаний и ассоциаций.

На мгновение она задумалась.

— Девятнадцать, — мрачно произнесла она так, как будто речь шла о катастрофе вроде Крымской войны или восстания сипаев.

Мне очень хотелось ее утешить, но я никак не могла сообразить, что сказал бы в таком случае Тоби… или, быть может, Мег… или даже Джанет.

Кажется, принято считать, что одним из преимуществ пожилого возраста является бесценный жизненный опыт? Но нет, вряд ли ее обрадует подобное наблюдение.

— Так, значит, прошло уже четырнадцать лет с тех пор, как… — медленно произнесла она.

Ее глаза подернула поволока, и я поняла, что она перенеслась в прошлое. Я часто пыталась представить себе изобилующие насекомыми места, где я появилась на свет, где всеми делами заправлял мистер Ральф Ашингтон и где не смогла прижиться мама.

Быть может, именно благодаря моему появлению с собранными на макушке волосами мама решила, что мне пора немного узнать о своем происхождении. Хотя, возможно, впав в меланхолию, она захотела еще сильнее разбередить свои чувства, вспоминая те драматические события. Как бы то ни было, но она начала говорить, и в это утро я узнала о себе больше, чем за всю предыдущую жизнь.

— Четырнадцать лет назад, — задумчиво повторила она. — Значит, прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я впервые увидела твоего отца.

Она сделала глоток кофе, а я затаилась, опасаясь спугнуть готовые сорваться с ее губ откровения.

— Мне тогда только что исполнилось семнадцать, — произнесла она.

Это неосторожное признание окончательно убедило меня в том, что нахлынувшие воспоминания застигли маму врасплох, и она утратила свою обычную бдительность. Я не могла похвастать особыми успехами в математике, но точно знала, что сумма семнадцати и пятнадцати не равняется двадцати шести.

— Это было чудесное время, — вспоминала она. — Меня заметили с самого начала. Ни за одной девушкой не ходило столько поклонников, сколько за мной.

— Еще бы! — вставила я.

— Я была юной и легкомысленной, — продолжала она. — А ведь я могла заключить блестящий брак… Многие девчонки вышли замуж за лордов, — пожала плечами мама. — А вот я почему-то — нет.

Интересно, а какой была бы я, если бы моим отцом стал какой-нибудь аристократ, а не Ральф Ашингтон? Уж, конечно, другой.

— Все произошло так быстро, — тем временем говорила она.

Я наклонилась вперед, стараясь не упустить ни слова. Ведь это было именно то, к чему я стремилась всю свою жизнь.

Она опять замолчала, и я осторожно поинтересовалась:

— Каким он был… мой отец?

— Он очень отличался от всех остальных, — ответила она. — В нем чувствовалась какая-то грусть, которая подействовала на меня завораживающе.

— Ты узнала причину этой грусти?

— Незадолго до знакомства со мной у него умерла жена. Он приехал в Англию, пытаясь справиться с тоской по ней. И однажды вечером кто-то из друзей пригласил его в театр. Я сразу заметила его в партере. Он не сводил с меня глаз. Он пришел на следующий вечер… и потом еще и еще.

В этом как раз не было ничего необычного. Я часто слышала истории о влюбленных мужчинах, каждый день посещающих театр ради того, чтобы полюбоваться на предмет своей страсти.

— Так что же отличало его от остальных? — опять поинтересовалась я.

— О, он не походил ни на кого из моих знакомых. Он держался с большим достоинством, у него была бронзовая кожа и выгоревшие на солнце волосы…

— Одним словом, он был очень привлекателен, — закончила за нее я.

Она как будто не услышала моей реплики и продолжала говорить, словно меня вовсе не было в комнате.

— Он пригласил меня поужинать.

— В «Кафе Ройял»! — выдохнула я.

Она кивнула.

Он много говорил. Он был очень хорошим рассказчиком, когда ему удавалось стряхнуть свою меланхолию… Но со мной он всегда говорил охотно. У него было родовое имение неподалеку от Эппинг-форест, но он там почти не бывал. Ему принадлежали чайные плантации на Цейлоне, и он лишь ненадолго вырвался в Англию. Он очень много рассказывал мне о Цейлоне… а через две недели сделал мне предложение.

— Как романтично! — вздохнула я.

— Романтично? Окружающие придерживались иного мнения. Мег не одобряла моего выбора. Она работала моей костюмершей всего год, но по ее злобным выпадам можно было подумать, что она считает меня своей собственностью, на которую осмелился посягнуть кто-то другой. Она только и делала, что попрекала меня. «Все мои хозяйки выходили за пэров», — повторяла она. — Это насмешило нас обеих, и мама продолжала: — Я ей сказала: «Прости меня, Мег, но я все равно выйду за того, кого хочу, даже если это и подпортит тебе репутацию». Иногда мне кажется, что я так поспешно вышла замуж за Ральфа только для того, чтобы насолить Мег.

— Я уверена, что это было не так. Наверняка ты любила его всем сердцем.

— Ах, сентиментальная малышка Сиддонс. Но я-то ведь совершенно не сентиментальна. Наверное, меня очаровали его рассказы об этом жарком острове. Мне хотелось своими глазами увидеть эти краски и эту красоту: бирюзовое море, коралловые рифы и колышущиеся на ветру пальмы. За словом он в карман не лез. Иногда мне кажется, что эту свою черту ты унаследовала от него. Все считали, что он меня не достоин. Но я все равно уехала. Я так отчетливо помню суматоху сборов, наш корабль, звезды на темно-синем бархатном небе… У меня есть бархатное платье точно такого цвета. Когда я его надеваю, я всегда вспоминаю это плавание. Все было так романтично и так увлекательно, а потом… мы приплыли. Я помню, как впервые увидела его дом. Когда я вошла, меня пробрал озноб, несмотря на тропическую жару. Было семь часов вечера… и внезапно солнце исчезло. Темнота там наступает очень быстро, не то что здесь. Сумерек нет вовсе. Только что был день и вдруг… ночь. По обеим сторонам двери горели фонари. Дом был белый, а в воздухе стоял неумолчный гул насекомых. Вокруг густо росли кусты и деревья. Там все растет гораздо быстрее, чем дома. И от земли все время идет влажный жар, как будто идешь по горячему сырому одеялу.