Гнарк едва поверил своим глазам и ушам, когда увидел одинокого дворфа, бегущего к нему по склону. На лице орка расцвела улыбка.
Груумш послал этого бородача, чтоб его последователю было на ком выместить гнев и избавиться от отчаянья, вызванного гибелью Тингвингей.
Гнарк не уклонился от сражения. Он не боялся дворфа, даже такого, что был больше похож на закованного в броню зверя. Черный искореженный доспех дворфа усыпали шипы, которые могли разорвать шкуру даже громадного зверя. Подобное зрелище испугало бы многих, но Гнарку только это было и нужно.
Ухмыляясь, орк вытащил из-за спины тяжелое копье и оценивающе взвесил в руке. Оно не предназначалось для метания. Гнарк повесил на тупой конец древка железный шар, переместив баланс.
Увидев грозное оружие, дворф и не подумал остановиться. Он дважды споткнулся об орочьи тела, расшвыривая их в стороны, продолжая реветь от ярости и… боли?
Гнарк подумал о Тингвингей и понял причину горечи противника, он ответил столь же воинственным рыком.
Орк держал копье горизонтально перед собой до последней минуты, а затем упер тяжелый конец в землю и прижал его ногой для большей устойчивости.
Гнарк думал, что легко прикончит противника, но этот парень не настолько обезумел, как казалось на первый взгляд. Дворф метнулся в сторону, левой рукой отбросив нацеленное на него копье.
А затем нанес удар по древку.
Но Гнарк уже отступил назад и, развернув копье, направил тупой конец в грудь дворфа. Сила удара остановила воина-дворфа и даже отбросила на целый шаг назад.
Орк зашел слева, ловко орудуя копьем и нанося удары то одним, то другим концом. Завершив серию выпадов, он отскочил в сторону, занося оружие для решающего удара.
— За Тингвингей! — воскликнул он на дворфийском, желая, чтобы враг знал это имя, чтобы оно было последним, что он услышит!
Дворф повалился наземь, и копье пронеслось мимо.
С удивительной ловкостью для закованного в сталь коротышки, дворф подскочил на ноги. В тот миг, когда шип его шлема оказался возле копья, берсерк повернул голову, парируя удар Гнарка.
Дворф продолжил движение, удерживая копье шипом. Он отпрыгнул назад и низко склонился, прижав древко к земле. Невероятно, но он поворачивал копье вспять!
Открыв рот от удивления, Гнарк все же пытался нанести удар во время разворота, надеясь пронзить маленького негодяя.
Но тот только этого и ждал. Стоило орку начать атаковать, берсерк вцепился в древко копья.
— За погибшего друга я вырву твои глаза, — прохрипел он, и Гнарк, несмотря на скромные познания в дворфийском, понял каждое слово.
Дворф был слишком близко для атаки копьем, и его хватка оказалась на удивление сильной. Гнарку никак не удавалось высвободить оружие.
Поэтому орк решил удивить противника. Он сжал покрытую броней ладонь в кулак и, ухмыльнувшись, изо всех сил ударил противника в лицо. Такой удар мог свалить наземь почти любого орка или дворфа.
Я не могу не задаться вопросом, хотя и в более широком смысле: что теперь? Стоила ли победа заплаченной за нее цены? Достиг ли чего-то Обальд ценой гибели сотен, возможно тысяч своих воинов? Получит ли он что-нибудь долговечное? Принесла ли героическая оборона утеса что-то стоящее армии Бренора? Разве не могли они уйти в туннели Мифрил Халла, которые куда легче защищать?
Сто лет спустя, когда на поле брани останутся только кости и камни, будет ли кто помнить о том, что здесь случилось? Любопытно, что же питает пламя жаждущих битвы сердец столь многие разумные расы? Глядя на последствия бойни, что произошла на этом склоне, я словно гляжу в пустоту. Я представляю крики боли. Мысленно слышу в голове крики умирающих воинов, знающих, что пришел их последний миг и потому зовущих своих близких. Вижу рушащуюся башню и моего друга, стоящего на ее вершине. Конечно, обломки оружия, кости, прочие останки едва ли стоят мига сражения. Но есть ли что-то неосязаемое, что-то способное оправдать кровопролитие? Или возможно во всех нас заложено нечто — и этого я боюсь — что снова и снова подталкивает нас к войне?
И одновременно я задумываюсь, у всех ли нас это внутри? Когда воспоминания о войне и крови исчезают, мы вновь хотим стать частью чего-то великого, и тогда мы отбрасываем тишину, спокойствие и рутину мира. Равняем ли ми мир со скукой? Быть может, горящая в нас жажда насилия затухает лишь от свежих воспоминаний о боли и потерях. Но время лечит все раны, и тлеющие угли вновь вспыхивают всепоглощающим пожаром. Я заметил это и в себе, и признал, что не комфорт и спокойствие, а лишь бьющий в лицо ветер, стелющаяся под ноги дорога и поджидающие впереди приключения делают меня счастливым.
И конечно же я вновь отправлюсь в дорогу, но мне кажется это совсем иное, нежели завоевательный поход Обальда. И различие этого становится ясно, стоит взглянуть на усеянный костями склон. Мы спешим на зов стали, к битве, к славе, но что будет с теми, кто оказался на пути этой жажды величия?
Тибблдорф Пвент не был обычным дворфом. Он знал, что его поза, слова и усмешка вынудят противника ударить, именно так берсерк предпочитал начинать драки в тавернах.
Он видел, как кулак летит к его лицу — и если бы пожелал мог даже уклониться.
Но дворф этого не сделал.
Пвент слышал, как хрустнул его нос, почувствовал, как мотнулась назад голова и как хлынула кровь.
Но он улыбался.
— Моя очередь, — хмыкнул берсерк.
Но вместо того, чтобы броситься на орка, он рванул у него копье, кувыркнулся через оружие, перехватывая его обеими руками. К тому моменту, как дворф снова встал на ноги, копье покоилось на его широких плечах. Потянув древко к себе, он закружился волчком, и противник наконец-то выпустил оружие.
Пвент, лицо которого застыло маской ярости, стоило орку потянуться за тяжелым камнем, бросился на врага. Тот зарычал и, подняв руку, перехватил копье за древко, резко направив его вниз.
Оружие сломалось, и берсерк отшвырнул оба обломка в сторону.
В грудь дворфа врезался камень, отшвырнув на несколько шагов.
— Ах так? Значит, будем по-плохому, — пообещал дворф.
Он наклонился, прижав локти к коленям, и кинулся в бой, так крутя головой, что острый шип на его шлеме замелькал перед глазами противника.
Орк отступил на шаг, два, споткнулся и начал падать. Пвент взревел и рванул вперед, пригнув голову. Он почувствовал, как шип на шлеме пробил звенья кольчуги и кожаную подкладку, вошел в плоть орка, ломая кости. Берсерк, побывавший во множестве битв, испытывал это ощущение это не единожды.
Он выпрямился, поднимая насаженного на длинный шип орка над головой.
К своему удивлению берсерк увидел, что противник до сих пор находится перед ним. Как только размахивающий мечом орк шагнул вперед, дворф понял, что произошло. Орк притворился падающим, положив вместо себя один из разбросанных по склону трупов сородичей и одновременно подобрал с земли меч. Бедняга, висящий над головой Пвента, был мертв уже несколько дней.
А настоящий противник тем временем улучил возможность атаковать дворфа, направив острие клинка ему в сердце.
Следующие несколько минут прошли как в тумане. Противники рефлекторно обменивались ударами. Пвент получил несколько ран, но не остался в долгу. Клинок рассек его руку, и кровь обагрила черные доспехи, но благодаря этому берсерк смог оттолкнуть оружие дальше, чем предполагал орк, и нанес врагу серию коротких сильных ударов. Когда же орку наконец удалось уйти из-под атаки, он врезал левым кулаком дворфу в челюсть и прежде чем берсерк смог ответить, снова выставил меч перед собой.
«Этот хорош — очень хорош для орка», — подумал Пвент.
