После третьего семестра он сделал Лили предложение и выслушал совет не валять дурака. После четвертого — они попали вместе на охотничий бал, где выпили несколько коктейлей и много шампанского. Во время последнего танца он заметил, что она улыбается ему особенной улыбкой. Пока оркестр играл «Боже, храни короля», она успела шепотом спросить, где находится его комната, и объяснила, как найти ее.

Он знал Лили почти два года, был робко влюблен, говорил с ней о поэзии, сексе и вечности и ни разу ее не поцеловал. После бала он внезапно стал любовником женщины, изменившейся за этот безумный, нереальный час настолько, что он повторял, заикаясь, ее имя, чтобы убедить себя, что это она. Затем наступило пробуждение и вслед за ним — катастрофа. Даже теперь, через много лет, его бросило в жар при воспоминании о пережитом унижении. Потянувшись за сигаретой, она зажгла лампу. Внезапный свет осветил их наготу и выявил символ Завета, клеймо расы, запечатленное на его теле. На лице ее выразился такой ужас, что он сначала решил, будто она обнаружила у него симптом какой-то отвратительной болезни. Затем ледяным, полным презрения голосом она обвинила его в подлости и обмане, допросила о предках и приказала одеться и убраться из ее комнаты. Наконец он понял, в чем дело.

Это был, действительно, ничтожный инцидент, о котором он никому не мог рассказать. Еще труднее было бы объяснить, почему он изменил всю его жизнь. Ведь от Лили он довольно быстро излечился. Лили была только орудием. Возможно, что и без нее какой-нибудь случай привел бы к тому же результату. Результатом же было нечто вроде контузии. Внезапно все изменилось. Он узнал все что мог о своем отце. Превратил память об отце в культ, искупая свою долю трусливой вины в заговоре молчания вокруг его имени. Это привело к разрыву с родней. Он поселился в Лондоне, встречаясь с людьми, которых отныне считал своими. Вначале они ему не нравились, но из газет он узнал, что случаи, подобные происшедшему с ним, в их жизни были обычны. Из книг он узнал, что так же было и в прошлом. Он стал читать еще и узнал о Движении за возвращение и о его основателе, венском журналисте Герцле, чья история напомнила Джозефу его собственную. Тот ведь тоже считал, что клеймо расы — пережиток прошлого, пока с ним не произошел его Случай — суд над капитаном Дрейфусом. В конце жизни Герцль подытожил свою философию «Если ты встретил на пути забор, за который невозможно проникнуть снизу, тебе остается только перепрыгнуть его. Двадцать веков мы пытались проникнуть снизу. Теперь мы прыгаем».

Джозеф сделал прыжок, остальное было легче. Он забыл о Лили и о своей контузии. Он больше ни от чего не убегал, наоборот, он бежал к цели. И эта цель совмещала в себе очарование дальних странствий, соблазн духовного возрождения и привлекательность социальной утопии. Это было удивительное путешествие, — от постели Лили к Башне Эзры в Галилее. Что это было такое — путь пилигрима или охота за дикими гусями, он не знал, да пока и не хотел знать.

Он чувствовал теплую тяжесть на руке, и спокойное дыхание Дины наконец усыпило его.

Они проспали, не шевельнувшись, до утра и проснулись одновременно.

— Пойдем, посмотрим, как всходит солнце, — предложила Дина.

Они вышли из палатки в серый утренний туман и в свежесть душистого воздуха. На востоке, за холмом со спящей арабской деревней, небо было розовым и желтым, быстро меняющим цвет. Дина отбросила волосы назад и встряхнулась, как выскочивший из воды щенок.

— Я наговорила прошлой ночью кучу глупостей.

— Разве? А я спал. Посмотри на овец.

Цепочка мохнатых пятнышек тянулась по ту сторону вади.

— Стадо овец у нас будет больше, — сказала Дина. — И коровы у нас будут. Как мы назовем первого теленка?

— Может, доктор Карл Маркс? — предложил Джозеф. — Давай, залезем на вышку!

Они поднялись по деревянной лестнице, Дина впереди, Джозеф за ней. Он смотрел, как играют мускулы ее ног, и едва сдерживался, чтобы не куснуть загорелую, мягкую кожу. «Ладно, — решил он. — Есть кое-что и кроме этого. Ценить людей, и чтобы они тебя ценили. Нравиться им, и чтобы они мне нравились».

Они стояли на площадке Башни Эзры, окруженные плавными изгибами серебристо-серых холмов Галилеи. Они видели, как из жилой палатки прошла к душу с полотенцем на шее и большой губкой в руке Даша.

— Сегодня начнем строить коровник, — сказала Дина.

Блестящий край солнца прорезался сквозь желтоватый туман. Было 5.30 утра.

И был вечер, и было утро. День первый.

Из устава кооперативных поселений (согласно Закону о кооперативных обществах мандатного правительства Палестины, 1933 г.):

Раздел А: Имя, адрес, цель, полномочия и членство.

Основными целями Общества являются организация и поддержка экономических и общественных интересов его членов в соответствии с кооперативными принципами, в частности:

а/ ведение и развитие коллективного хозяйства;

г/ сбыт продукции и приобретение оборудования;

д/ общая касса, в которую поступают все деньги, заработанные членами коммуны, и за счет которой оплачиваются все их потребности;

е/ содействие членам коммуны в повышении их экономического, культурного и общественного уровня, взаимопомощь, забота о больных, старых и слабых… содержание и воспитание детей членов коммуны;

з/ организация и поддержка общественных учреждений и служб в поселении.

Раздел Г: Специальные постановления, относящиеся к ведению дел Общества:

3. Права и обязанности членов: а/ члены коммуны пользуются одинаковыми правами на получение из общего фонда еды, питья, одежды, жилья и на удовлетворение прочих жизненных нужд.

Раздел Д: Финансовые условия.

1. Капитал:

Общество капиталом не располагает.

Страницы из дневника Джозефа, члена киббуца Башня Эзры.

Пятница, …октября 1938 года.

Сегодня год, как пуля поразила глаз и мозг молодого Нафтали, не умевшего сгибать голову. За это время он превратился в героя и нашего местного святого. Подумать только, что этот косоглазый дурачок отрицал всякое насилие и все надежды возлагал на просвещение наших соседей. Но на героев следует смотреть на расстоянии. Вся история человечества — это ряд провалов, которые, накапливаясь, оборачиваются достижениями. Еще один пример диалектического перехода количества в качество.

Так или иначе, за этот год наш киббуц вырос и расширился и превратился почти в настоящий поселок, вернее, помесь вооруженного лагеря и модели с чертежной доски, только в натуральную величину. Наблюдательная башня — наша общинная церковь, столовая — одновременно наш клуб и форум. Жилые помещения все еще деревянные, но первые каменные строения — коровник и стойло, а также детский сад — выглядят очень внушительно. В детском саду пока всего пятеро обитателей, весьма забавных. Из них двое родились уже когда мы здесь поселились. Еще двое ожидаются вскоре. Создается впечатление, что товарищи женщины все ходят с животами и очень довольны собой, потому что повышают норму рождаемости. Выглядят они при этом еще менее привлекательно, чем обычно. Полагаю, что в момент зачатья они поют «Ха-Тиква».

Имеется у нас также и свое кладбище, на котором пока пять цементных плит. Один умер от тифа, троих послали вслед за Нафтали наши соседи: двоих во время ночных боев, а на третьего напали, когда он шел один через вади, и убили с особой жестокостью: кастрировали, выкололи глаза и т. п. А у крестьян из Кафр-Табие еще хватает наглости являться к нам в аптеку со своими фурункулами, болями в животе и засиженными мухами детьми.

Вершиной трагикомедии был визит, нанесенный нам мухтаром в честь годовщины нашего поселения. Он прибыл на белом жеребце в сопровождении старшего сына Иссы. Сын — конопатая дубина с бегающим взглядом, но сам мухтар выглядел великолепно. Реувен показал им библиотеку, тракторный гараж, лесной питомник и т. п. Мухтар восхищенно цокал языком и лучился улыбками, словно добрый дядюшка, а Исса был похож на больного желтухой, оказавшегося в гастрономической лавке.