Народ загудел. Многие возмущались наглости каганского предложения, кто-то говорил, что Стреженск - действительно враг миротворову уделу, и помощь ыкан - верный способ отложиться от великого князя, как с помощью короля отложилось Захребетье. Для многих за цветастой речью каганского послания вообще скрылось сущность того, что в нем говорилось, и те продолжали твердить, что мир и дружба со Степью - это хорошо...
Мудрый поднял правую руку.
- Тихо всем!!! - громогласно приказал Вихрь.
Опустив десницу к левому боку, князь вытащил из ножен меч, и высоко поднял его, показывая на все стороны притихшему народу. Посол, не вставая с корточек, протянул вперед руки с раскрытыми ладонями. Многотысячная толпа почти замерла. Шепот пробегал изредка...
Мудрый нагнулся над послом, и держа меч обеими руками - правой рукоять а левой острие, подал оружие ыканцу. Пальцы, толстые как огурцы, сжали клинок... Слышно стало, как ветер шевелит знамена.
Одним движением, хоть и не очень резко, князь вытянул меч из рук посла, и снова поднял, показывая всем окровавленный клинок. "Кровь! Кровь! Светлый князь пролил ыкунскую кровь!" - раздался крик, и передаваясь от человека к человеку, все нарастал, нарастал...
Мудрому подвели коня. Он влетел в седло и поскакал вдоль толпы, все так же держа над головой меч с вражеской кровью. Заиграли трубы на стенах, но их и не слышно было за всеобщим ревом:
- За светлого князя!!! За Каяло-Брежицк!!! За Ратайскую Землю!!! Слава! Слава! Слава!!!
- Светлый князь! Твое слово, час - в стремя встать, час - в поле выходить! - кричали бояре, размахивая обнаженными мечами.
- К оружию! За светлого князя, за Струг-Миротворов, к оружию!!!
- Слав-а-а-а-а-а!!!
Большой посол все сидел на ковре, как сидел. К нему подбежали из свиты двое рабов. Один подал господину полотенце, о которые тот вытер кровь с рук, другой стал перевязывать раны...
Окровавленное полотенце раб сложил стопкой, и бегом отнес всадникам посольства. Из них несколько, развернувшись, сорвались с места и помчались наметом к табору. Не минуло и минуты, как из табора устремились в поле три гонца.
Пять дней и ночей летели по степи вестники, сменяя коней. На шестое утро, одолев почти сорок обычных дней пути, они домчались до ставки Великого Кагана. Встретив их, стража дала знать особенному чиновнику, и тот мигом доскакав до заставы, принял у гонцов их ношу, и через минуту уже взбегал по дощатым покрытым ковром ступенькам, на холм к юрте повелителя. Миновав три кольца воинов в черных шапках, со звездами на черных щитах, он у входа в юрту предстал перед сидящим на подстилке одним из ближних советников Ыласы. Тот принял у него полотенце, развернул, взглянул на кровавые пятна, и молча кивнув слуге головой, вошел внутрь и опустил за собой полог...
2.2 ВОЛНА ОТКАТИЛА ОТ БЕРЕГА.
- Прежде, чем нахлынуть на берег, волна откатывается назад. Так же и табунщики, прежде чем прийти с войной, бегут в глубины Дикого Поля - Так сказал как-то раз Мудрому один старый боярин, в былое время - ближний дружинник князя Храбра.
Точнее нельзя было сказать. Перед большим нашествием степь будто вымирала. Кочевники угоняли прочь стада, увозили в телегах жен, детей и стариков. Ыканское селение - одни костры, да кибитки вокруг костров. Никаких тебе стен, ни башен с бойницами, ни валов и котлов с варом. Защиты от ответного набега им не было никакой, а ждать его приходилось всегда. Если войско кочевников терпело поражение, то враг бросался преследовать бегущих, если побеждало - враг прятался за стенами своих городов, и всегда был готов ударить в спину. Далекие предки ратаев сами пришли когда-то из Великой Степи, и поле не было им совсем чужим и неведомым. А в Миротворовом Уделе, даже сделавшись оседлыми, ратаи сохранили и веками оттачивали умение вести степную войну. Дружины из Каяло-Брежицка, Каили или Порга-Полуденного выходили в поход без шатров и телег, трех-четырехконно, и преодолевая от рассвета до заката по шесть и по семь пеших переходов, стремительно углублялись в степь, легко в ней настигали и громили неповоротливые колесные города. Доходили до верховьев Черока у Синего Моря, переправлялись за далекий Беркиш. Горе было кочевьям, не успевшим заранее убраться с их дороги подальше!
Поле к полудню и восходу от Степного Удела опустело на много дней пути. Ыканские кочевья снимались с места и уходили за Беркиш. Много раз миротворовские разведчики видели тут и там в Диком Поле пылевые облака во весь горизонт. На беркишских бродах людей, коней, быков и верблюдов было без числа, но юрт почти не разбивали. Приходили, не отдыхая переправлялись на левый берег, и так же без передышки, спешили дальше на восход. На правом берегу тем временем ждало очереди следующее кочевье, а с заката уже приближались еще всадники, телеги и стада.
Волна откатывалась все дальше, но со дня на день угрожала нахлынуть обратно, затопить земли, города и людей...
С самого приема великого посольства, Мудрый становился день ото дня мрачнее. Никто из его ближних не мог бы почувствовать в князе страха или нерешительности, но было всем заметно, сколь серьезно он принял надвигавшуюся опасность. Ежедневно через городские ворота в обе стороны спешили гонцы с приказами и докладами. Множество всадников отправилось в степные городки, сторожевая степная линия удвоила число дозоров и вся обратилась в слух и зрение. Мудрый велел боярству всех каяло-брежицких пригородов и подвластных уделу земель готовиться в поход. Всем горожанам - поставить в строй по воину с трех дворов. К Стругу-Миротворову подходили новые и новые полки, и лагерь на поле, где Мудрый недавно пролил ыканскую кровь, превращался в целый палаточный город. Дети и женщины да удивлялись численности войска, князь мрачнел.
Степной Удел был богат и могуч, не уступал ни самому Великокняжескому, ни любому королевству за южным отрогом Хребта, ни прежним каганам Великой Степи. Храбр когда-то собрал для войны с Затворником двадцать тысяч воинов. Но это было до разрушительного яснооковского нашествия, до голодных и страшных Позорных Лет. Теперь Мудрый, видя сбор своих полков, размышлял, сколько и откуда смогут прийти еще, и понимал, что для защиты страны у него не наберется и половины дядиных сил. Многие города в уделе, разгромленные при отце, так и не возродились снова, их пепелища зарастали лопухом, другие стояли полупустыми. В самом Каяло-Брежицке жителей даже немного прибыло, но только оттого, что туда толпами валили люди из вымиравших голодной смертью пригородов. Десятки старых боярских родов при Светлом прервались. От иных из оставшихся пришли теперь на войсковой сбор мальчишки по 14 или по 15 лет. Отцы их выступили под знаменами Храбра, а когда пал Храбр, то из враждебных стреженскому князю семейств часто миловали одних малышей. Среди тех, кто явился теперь к стенам Струга-Миротворова, таких зеленых было едва ли не четверть. Еще четверть - простолюдины, подавшиеся тогда же в поредевшее воинское сословие. Некоторые из них попали в дружины к большим боярам, и бывалые ратники успели натаскать их обращаться с мечом, копьем и булавой, стрелять из лука и держаться в бою в седле - но только некоторых, а далеко не всех...
Князь с вельможами думали, как быть. Раздались на совете голоса - поставить под знамена всех горожан поголовно, поднять и селян. Так - говорили - и двадцать тысяч наберем, и тридцать, и больше. В ответ на это встал, прося слова, старый грузный боярин Волкодав. Разменявший седьмой десяток лет, побывавший во множестве походов и сражений, он считался самым опытным и мудрым среди ближней дружины. "Что толку! - сказал Волкодав - Вина нам для пирушки мало, так будем водой разбавлять, что ли!" Князь согласился с ним, согласились и другие большие бояре. Такая рать в походе растянется не на один день пути, а на первом привале разбредется так, что половины, когда надо будет, не соберешь. Ни вооружить столько людей нечем, ни прокормить в стане, ни коней - чтобы всех усадить - нет. Ыкуны, своей быстрой конницей, такое нескладное скопище легко и обойдут, и окружат, и рассекут на части. Не говоря уже про то, что закаленные в множестве войн "черные шапки" будут расстреливать ополченцев как куропаток, а в рукопашной косить, словно густую траву...
