Далее, так как врачи наблюдали ритм больших небесных тел, а с другой стороны — ритм человеческого организма, то для ятроастрологов было бесспорным, что определенные вмешательства, например кровопускание, дозволены только при определенном расположении небесных светил и что от него же зависит время сбора лечебных трав. Также и прием лекарств, в том числе и слабительных, этих важнейших лекарств всех времен, был приведен в соответствии с правилами, предписанными астрологией. В те времена врач должен был быть также и астрологом; таково было требование времени. Перед назначением лечебных ванн тоже требовалось сначала запросить звезды, так как лечение, проведенное при неблагоприятном положении светил, могло нанести вред, например повлечь за собой бесплодие или отставание в росте.
С древних времен большое значение придавалось луне, ритм которой уже очень давно послужил основанием для ятроматематических выводов. Понятие критических дней возникло тоже в древности; его можно найти уже у Галена, и оно снова появилось в средние века, когда астрологи и ятроматематики снова привлекли к себе очень большой интерес. Учение о четырех соках, соответствующее учению о четырех темпераментах, ятроастрология привела в соответствие с движением планет, и это объяснило поведение людей того или иного темперамента.
Продолжая цепь этих мыслей, врачи связали появление болезней, особенно эпидемии, с небесными светилами. Уже само название «инфлюэнца» — а эта эпидемия всегда внушала страх, хотя ее смешивали с другими заразными болезнями, — говорит о влиянии, какое астрологи приписывали планетам. Так, Павел из Миддельбурга, врач, астролог и богослов, в 1484 г., основываясь на особенном положении Юпитера, Марса и Сатурна в созвездии Скорпиона, заранее предсказал вспышку инфекционной половой болезни, которая должна была из Франции перейти в Германию. Пророчество это он обосновал астрологически. Упомянутое выше астрологическое предсказание насчет сифилиса можно найти и у других авторов: у Иоганна Мюллера из Кенигсберга и у Пауля Альмана.
Совсем иным было положение ятрохимии: она была построена на мало–мальски научной основе или на опыте. Ведь Парацельс, основатель ятрохимии, был врачом, руководствовавшимся своими наблюдениями. Само собой разумеется, что химические вещества, особенно минералы, применялись с лечебной целью уже задолго до Парацельса. Ведь люди с ними сталкивались в природе, и больной человек путем наблюдения, случайно или умозрительно находил также и в царстве минералов вещества, казавшиеся ему пригодными как лекарства, причем косметические соображения, возможно, преобладали над лечебными.
Только тогда, когда алхимики стали искать камень мудрецов и пытаться превратить неблагородные металлы в золото, началось химическое мышление и исследование, причем Парацельс тоже не был свободен от помыслов о получении золота. Но более существенным было то, что он вообще мыслил как химик. По его мнению, болезни возникают вследствие дурного химического состава нашего организма, и для их устранения надо выбирать соответствующие химические вещества; ведь каждый организм состоит из трех веществ — серы, соли и ртути; это можно пояснить при помощи куска дерева; если его сжечь, то горючее — это сера, дым — ртуть, а остающийся пепел — соль, также и человеческий организм состоит лишь из этих трех веществ и от них зависит состояние здоровья и состояние болезни, как и все то, что относится к человеческому телу.
Такие, казалось бы не поддающиеся использованию вещества, как камень или железо, благодаря искусству алхимии возможно подвергнуть возгонке или разделить. Каждое качество, полезное или вредное для здоровья, мы можем свести к этим трем субстанциям. Эти три субстанции сообща образуют человеческое тело. Если одна из них уменьшается, то другая увеличивается. В этом кроется происхождение болезней. При этом болезнь во всех отношениях должна поддаваться сравнению с человеком.
Первая субстанция — это сера. Если на нее попадает искра, то сера портится. Сера горит — ив этом проявление мужского начала. О ртути можно сказать то же самое. Только тогда, когда ртуть возгоняется солнцем, она поднимается. Существует лишь одна форма ртути, но именно из ртути исходят многие болезни. Что касается солей, то каждая из них может вызвать болезнь. «Итак, в трех субстанциях заключены все болезни: то, что сернисто, следует превратить в серу, дабы оно сгорело; что состоит из ртути и потому поддается возгонке, то следует доводить до возгонки, а то, что состоит из соли, следует превращать в соль, если его много и оно мелко. Так понимают общие причины болезней».
Три субстанции организма имеются в виду частично символически, частично как объединяющие длинный ряд подвидов. Этому соответствует также и множество лечебных средств. Они заменяют части органов, разрушенные болезнью. Поэтому Парацельс видит основы медицины в четырех кругах мышления и опыта: философии, астрономии, алхимии и добросовестности врача. Ведь для него, как и для Гиппократа, этика врача была основой врачевания.
Об алхимии Парацельс говорит: «Если врач не сведущ и не искушен в алхимии в высшей степени, то все его искусство тщетно. Ибо природа настолько утончена в своих творениях, что ее не следует применять, не владея большим искусством. Она не дает нам ничего такого, что само по себе было бы завершенным; человек должен это завершать. Это завершение и называется алхимией». Итак, Парацельсу алхимия представляется подготовкой и утончением естественных веществ для нужд человека.
Алхимия предоставляла в распоряжение Парацельса нужлые ему лекарства, и можно вполне допустить, что он с их помощью достигал больших успехов, чем другие врачи его времени. А что он был прав, неутомимо защищая высказанные им положения о значении алхимии, т. е. химии, показывает дальнейшее развитие медицины; ибо значение, какое химия приобрела впоследствии, особенно со времени Эрлиха, известно всем. Но она началась со времени деятельности Парацельса.
Мысли, высказанные Парацельсом, и его советы врачам лишь медленно находили признание или совсем не находили его; это понятно. Но, несмотря на это, еще в XVI веке, а особенно в XVII веке было несколько видных ятрохимиков, например ван Гельмонт (1577–1644), которого мы можем называть последователем Парацельса.
Он был неоплатоником, как и Парацельс, но пошел дальше него. Природа, говорил он, не является чем–то законченным, но непрерывно подвергается дальнейшему развитию. Он отрицал и существование жизненных духов и жизненных сил. Это обстоятельство, а прежде всего непоколебимая вера в лечебную силу медикаментов привели его к сильным конфликтам, так как он не признавал лечебной силы религии. Ван Гельмонт провел два года в тюрьме и был оправдан только посмертно. Его следует считать самым значительным естествоиспытателем своего времени, Фаустом XVII века, так как он, будучи охвачен неутомимом жаждой знания, во всем проявлял свое критическое мышление.
Ван Гельмонт, подобно Парацельсу, был противником галенизма с гем преимуществом, что его знания были лучше обоснованы. Изучив все отрасли знания, он стал врачом, горячо верившим в свою науку. Единство природы — вот его основное положение; человек, как и каждое существо, состоит из вещества и силы. Вещество ван Гельмонт называет материей, силу — археем. То, что Гёте много позднее выразил как «Умри и возродись!», он усматривал в непрерывном образовании и исчезновении, изо дня в день принимающем новые формы по вечной воле творца. Жизнь состоит в тесном соединении вещества и силы, материи и архея; при этом ван Гельмонт различал два источника силы: высший архей, названный им Archaeus influus, являющийся жизненным началом, более духовным, чем архей в представлении Парацельса, и Archaeus insitus, т. е. архей, каким обладали орган и каждая часть человеческого тела; этот архей тесно связан с веществом органа. Но не следует думать, что ван Гельмонт считал Archaeus influus душой; для него этот архей скорее был лишь органом души.
Ход его мысли был следующим: над материей властвует архей, ниспосланный душой; самой душой повелевает дух, божественный и бессмертный. В своем представлении о болезнях ван Гельмонт соглашается с Парацельсом. Заболевание не простая противоположность здоровья; болезнь есть действительность, ens reale, и местом ее пребывания служит сам архей, с которым она должна быть связана, ибо архей — идея жизни. В связи с этим возникают изменения в органе, в теле человека. Следует указать на символизм, лежащий в основе такого хода мыслей ван Гельмонта. Но его значительный шаг вперед в медицинском мышлении не оставляет сомнений.
