Н а д я. Горького искать от сладкой жизни.
С т р ю к о в. Видела, Ирина, до чего дошли — я им слова не скажи! Поучил маленько уму-разуму, а она: фу-ты ну-ты! Бежать задумала! Забудь! Кто ты есть у меня? Не откупишься во веки веков. Аминь!
И р и н а. Папа, прошу тебя… Я же устала, и так каждая нервинка натянута, словно струна…
С т р ю к о в. Ладно. Идите. Тебе, Василий, воздам! А Надежду тебе на поруки, Анна! Если что — головой ответишь. Ступайте!
Надя, Анна, Василий уходят.
И р и н а. Все надоело…
С т р ю к о в. А никуда не денешься. Ты знаешь, доча, мне иногда думается, что я сплю и сон вижу…
И р и н а. Затянулся этот сон. (Пауза.) Еду в теплушке, сижу на полу… Лапти, армяки, запах… Обручев где-то раздобыл окаменевший сухарь… Грызу. И думаю: я — миллионерша Стрюкова!
С т р ю к о в. Все вернется. Вернется!
И р и н а. Как говорят, дай бог…
С т р ю к о в (прислушивается). Стреляют-то! Отдохнешь малость после дороги?
И р и н а. Какой там отдых!
Быстро входит О б р у ч е в.
О б р у ч е в. Разрешите?
С т р ю к о в. А мы с Ириной Ивановной ждем вас, за стол не садимся.
О б р у ч е в. Спасибо. Не могу. Я на одну минуту…
С т р ю к о в. Э, нет! Голодного не отпущу. Садитесь, и никаких разговоров.
О б р у ч е в. Иван Никитич…
И р и н а. Григорий Иванович, вы взволнованы?
О б р у ч е в. Ирина Ивановна, готовится отступление. Атаман Бутов покидает город. Полковник Рубасов при мне дал приказ выпустить из тюрьмы уголовников. К утру бутовцев в Южноуральске не будет!
С т р ю к о в. Быть того не может!
О б р у ч е в. Иван Никитич, я забежал уговорить вас: уезжайте! Времени мало. Рубасов советует держать путь на Уральск, туда будет отходить штаб атамана. Ирина Ивановна! Уезжайте, умоляю.
И р и н а. А вы?
О б р у ч е в. Я должен остаться здесь. Должен. Прощайте! Прощайте, Ирина Ивановна, и Христом-богом молю — уезжайте!
И р и н а. Да хранит вас бог! (Целует Обручева.)
Обручев уходит.
Что же делать?
С т р ю к о в. Не знаю…
И р и н а. Надо собираться.
С т р ю к о в. Ехать?
И р и н а. Ехать.
С т р ю к о в. Защитники, черт бы их побрал! Ты уезжай, а я…
И р и н а. Зачем рисковать? А впрочем — как знаешь.
С т р ю к о в. Так и не поели из-за чертова поручика. Анна! Надежда!
Входят А н н а и Н а д я.
Ирина Ивановна уезжает.
А н н а. Батюшки! Опять?
С т р ю к о в. Собери ей провизии на дорогу.
И р и н а. Ты, Надежда, едешь со мной. В Уральск.
С т р ю к о в (Анне). Да скоро чтоб! Лишнего не берите.
И р и н а. Ну, чего стоишь?
Н а д я. Я… не поеду.
И р и н а. Что?
С т р ю к о в. Ты в своем уме? Скажут — поедешь.
Н а д я. Не поеду.
И р и н а. Заставлю! (Достала из кармана браунинг.)
А н н а. Ирина Ивановна, неможется ей!
И р и н а. Отойди прочь!
А н н а. Меня лучше возьмите! Я с дорогой душой!
И р и н а. А! Черт с тобой, оставайся. Но мы еще поговорим. (Анне.) Быстрее собирайся!
Надя и Анна уходят.
Денег мне дашь?
С т р ю к о в. Боже мой! Вот, бери! А в Уральске — у приказчика Кузькина…
И р и н а. Спасибо. (Уходит.)
С т р ю к о в (прислушивается). Кипит, как в аду. Кабы знать, где споткнешься… (Оглядывается вокруг.) Ну как все это бросить? (Словно прощаясь, обнимает вещи, гладит, прижимается к ним. Вдруг по окну полоснула пулеметная очередь, зазвенело, посыпалось стекло. Вскрикнул, упал на пол.)
К о н я х и н (вбегает). Хозяин! Лавки горят!
С т р ю к о в. Горят? (Бросился в дверь.) Василий! Запрягай! Запрягай!..
КАРТИНА ВТОРАЯ
Обстановка первой картины. Прошло несколько часов. Ночь. В окно гостиной видно зарево пожара. Н а д я у окна. Входит с фонарем и мешком В а с и л и й. Он положил у порога мешок и направился к Н а д е.
В а с и л и й. На улице тихо стало. Только собаки лают. (Помолчав.) Вот дела-то! Жил человек, жил-наживал и бросил ни за здорово живешь.
Н а д я. А тебе что — жалко?
В а с и л и й. Чего мне его жалеть? Только я к тому — придись на меня, я бы на горбу все унес, на карачках, ползком!..
Н а д я. Тебе на карачках не привыкать — умеешь!
В а с и л и й. Зря смеешься, Надя. Нашему брату только так и велено. Что и раньше, то и теперь — все одно. Ну, царя, скажем, согнали, Бутова посадили, а нам что от того? Как крутили коням хвосты, так и будем… Теперь же красные эти — думаешь, лучше будет? Держи карман! Говорят, бьют они безо всякой жалости. Потому вот и красными называются, что все в крови!
Н а д я. Дурак ты, и разговоры твои дурьи!
В а с и л и й. Ну, а пожары от кого?
Н а д я. Может, от снарядов… Или сами казаки жгут.
В а с и л и й. Думаешь, если твой Семен у красных…
Н а д я. Про Семена не твое дело. И совсем он не мой. Дошло?
В а с и л и й. Зря серчаешь, Надь, ей-богу. Вот даже дураком меня назвала… А я к тебе всей душой… Ты послушай, об чем я. Давай сбежим. Запряжем в бричку коней, коров пару привяжем… Из сундуков наберем, на что душа потянется… А тут — огонька поддадим, кто узнает? На красных гвардейцев подумают. А мы своим хозяйством жить станем. Спервоначалу — мазанку, может, а после дом отгрохаем! Пятистенок… Земли купим у казаков, десятин пять сотельных… Ты за хозяйку будешь…
Н а д я. На чужое глядишь — руки чешутся?
В а с и л и й. Да ведь красные все равно до нитки разграбят, а мы чем хуже?
Н а д я. Боже тебя упаси хоть пылинку тронуть, такой шум подниму — не обрадуешься!
В а с и л и й. Твое разве?
Н а д я. Было бы сказано… Что у тебя в мешке?
В а с и л и й. Да так…
Н а д я. Вытряхивай!
В а с и л и й. Ну, ну! Не больно-то!
Н а д я. А ты подумал, что будет, если вернется хозяин и узнает, — шкуру живьем спустит. Или вот красные зайдут, а я возьму да скажу… (Вырывает мешок, вытряхивает содержимое.) Эх ты, ворюга-ворюга! На рваное тряпье позарился!
Вдруг послышались крики, выстрелы и снова крики. Надя привертывает лампу, опускает штору. Прислушивается.
В а с и л и й. Вроде как опять никого.
Где-то громкий стук.
Голос за окном: «Хозяева! Пустите! Отоприте!»
Н а д я (Василию). Спроси, кого надо.
В а с и л и й. Кто там?
Голос: «Пустите, человека ранили…»
Н а д я. Открой!
В а с и л и й. Я? Чтоб по голове тюкнули?
Н а д я. Дай фонарь!
В а с и л и й. Сама хочешь? Ни в жизнь!
Н а д я. Дай, тебе говорят. (Вырывает фонарь и убегает из комнаты.)
Где-то стукнула дверь.
В а с и л и й (прислушиваясь). Кого там черти носят не вовремя?
С е м е н и Н а д я вносят О б р у ч е в а. На нем студенческая фуражка, тужурка. Усы сбриты.
В а с и л и й. Семен!
С е м е н. Помоги! Да не бойся, живой он, только без памяти.
Усаживают Обручева в кресло.
Раны-то вроде нет… Ушибли здорово, сволочи…
Н а д я. Я сейчас… Надо к голове холодное. (Убегает.)
