На крыльце появляется К а т я.
К а т я (настороженно). Папа, вы про Юру? Что-нибудь узнали, да?
Неловкая пауза.
С е р г е й И в а н о в и ч. Да как тебе, Катюша… не то чтобы узнали, новостей никаких нет…
А н н а А н д р е е в н а. Просто разговариваем о нем…
С е р г е й И в а н о в и ч. Голова, мол, у него на месте, и он все равно своего добьется. Найдет выход.
К а т я. Ох, ну как же трудно добиваться! Будто все нарочно. Ну, почему так? А? Почему?
С е р г е й И в а н о в и ч. А легко в руки ничего не дается. Недаром старики говорят, что без труда и рыбку не выловишь из пруда.
К а т я. Не знаю, может, и правда. А только мне кажется, что никого столько не мытарили, как Юру. Папа, скажите, ну, неужто они не понимают, что Юра ведь не для себя старается, он даже забывает о себе, может и не есть и не пить…
С е р г е й И в а н о в и ч. Как не понимать — все понимают, но дело совсем не в этом.
К а т я. А мне кажется, что Юру просто затирают.
С е р г е й И в а н о в и ч. Теперь нет. Раньше было! До поездки в ваш институт. В Москву. Сейчас на комбинате обстановка напряженная. Вот в чем вся суть. За этот месяц, пожалуй, плана не вытянем. А заводы, кому поставляем, ждут.
К а т я. Я уверена, это только здесь такие препятствия.
С е р г е й И в а н о в и ч. Может, в другом месте условия другие.
К а т я. Не только. Мне кажется, и люди тут нечуткие.
А н н а А н д р е е в н а. Не надо, дочка, зря хаять нас.
К а т я. Я не о вас.
С е р г е й И в а н о в и ч. Понятно. В роду, конечно, не без урода. А если говорить вообще, уральцы — народ крепкий, самостоятельный. И Юрий выйдет на свою дорогу.
К а т я. Он же опять сам на себя стал непохожий. Как тогда, в Москве… Не хотела я говорить вам, а уж не могу больше терпеть. Придет ночью и ужинать ничего не хочет, ходит по комнате, все ходит… Окликну, он даже, бывает, и не слышит. Ну? Переживает сильно.
А н н а А н д р е е в н а. А ты, дочка, не бери все так близко к сердцу. Обойдется… мало чего не бывает в жизни! Вовка-то спит?
К а т я. Заснул. Я собиралась к Елене Петровне сходить, поговорить…
А н н а А н д р е е в н а. Ну, это, пожалуй, зря. Ничем она не может помочь.
К а т я. Почему? Начальник цеха. От нее многое зависит. И потом же к Юре хорошо относится…
С е р г е й И в а н о в и ч. Отношения отношениями, а дело делом. Ну что ж, Анна Андреевна, надо идти грядку поливать. А то скоро совсем стемнеет.
К а т я. Возьмите меня с собой.
А н н а А н д р е е в н а. А вдруг Вовка проснется?
С е р г е й И в а н о в и ч. Нет уж, ты посиди здесь, отдохни малость.
К а т я. А я совсем и не устала, наоборот; я уж Юре говорила, может, Вовку в ясли, а мне бы пойти работать: не привыкла я сидеть сложа руки.
А н н а А н д р е е в н а. Зачем же в ясли? При живой-то бабке да в ясли! Люди, можно сказать, от нужды туда отдают, потому девать некуда. А мы как-нибудь покамест и без яслей обойдемся.
С е р г е й И в а н о в и ч. Поступать на работу не торопись, впереди еще все твое. Вот встанет на ноги Вовка, окрепнет, тогда и определяйся себе на здоровье. Ну, пойдем, бабушка, пойдем, Анна Андреевна…
Сергей Иванович и Анна Андреевна уходят. Катя прислушивается, не плачет ли ребенок, садится на качели. На крылечке появляется Ф е д я.
Ф е д я (помолчав). Екатерина Васильевна!
К а т я. А?
Ф е д я. Отдыхаете?
К а т я. Нет, просто сижу. От нечего делать… А вы на работу собираетесь?
Ф е д я. Да… О чем я у вас хотел спросить? На днях ухожу в отпуск. Вот какие дела… И знаете что решил? Поехать в Москву. Одобряете?
К а т я. Федя, ну конечно, самое правильное решение!
Ф е д я (подходит к Кате). Первый раз буду в Москве.
К а т я. Я так скучаю — полетела бы туда! Вот смотрите: тут моя семья — Юрий Сергеевич и Вовка… а тянет! Родина! Верно?
Ф е д я. Верно. Меня вот так в Елшанку тянет. Это село, откуда я родом. Неподалеку от Златоуста…
К а т я. В Москву один?
Ф е д я (замявшись). Да не то чтоб один… Шура собирается…
К а т я. Вдвоем, конечно, веселее.
Ф е д я. Вот только остановиться негде… У Шуры есть знакомые, она говорит, можно и мне заехать, а я думаю — неловко!
К а т я (прерывая). А вы к моей маме! Да, да! Обязательно! Она знаете как будет рада! Я письмишко напишу и Вовкину карточку передам. У нас там комната большая… Только знаете что, одно условие.
Ф е д я. Какое?
К а т я. Мама будет расспрашивать, как мы живем, обо всем, так вы, Федя, подробно не рассказывайте, а то она станет волноваться, а у нее сердце. Никак ей расстраиваться нельзя. Понимаете?
Ф е д я (смущается). Екатерина Васильевна, а конкретно — о чем не рассказывать? Вы меня проинструктируйте.
К а т я. Да вот про Юрия Сергеевича… Не понимаете, да? Про эти все неприятности с его открытием. Подумать только, цех оборудовал, сил сколько потратил, а они сырья не дают. Просто ужас.
Ф е д я. Так это все временное, уладится как-нибудь, Екатерина Васильевна.
К а т я. Уладилось бы… Вы не знаете, Федя, как все эти неприятности переживает Юрий Сергеевич, просто ужас! Я на него смотреть не могу, на глазах сохнет.
Ф е д я. Вы тоже, Екатерина Васильевна, напрасно себя вот так…
К а т я. Да обо мне и говорить нечего… Я живучая. И вот знаете что скажу? Только вы не обижайтесь. Не люблю, когда обо мне ни с того ни с сего начинают проявлять заботу. Обо мне есть кому позаботиться.
Ф е д я. Я от всей души сказал…
К а т я. Понимаю, а все-таки… (Пауза.) Федя, как вы думаете, ну почему так получается, а? Почему?
Ф е д я. Вы о чем, Екатерина Васильевна?
К а т я. Почему все так плохо относятся к открытию Юрия Сергеевича? Или, может, не понимают?
Ф е д я. Что вы!.. Все понимают. И каждый помочь хочет.
К а т я. Вот и Юрий Сергеевич мне так же говорит, что все хотят помочь, но я этого не замечаю. Ну, разве не дико: человек сделал открытие, а движение никакого. Неправильно это и еще раз неправильно. У меня знаете, Федя, какое желание? Сесть и написать письмо прямо самому министру! Лично! Пусть почитает! Разве шутка — все понимают, все поддерживают, а человек уже пить-есть перестал. Ну?.. Сырья нет? Я не верю, что нельзя новый цех в ход пустить. И никто меня не убедит!
Ф е д я. Екатерина Васильевна, скажите, вы как считаете, я хорошо к вам отношусь? Можете мне поверить?
К а т я. Ну конечно!
Ф е д я. Ну, вот я вам от всей души говорю: сейчас нельзя пускать цех Юрия Сергеевича, — это может сорвать план выпуска продукции комбината. Понимаете? А это на зарплате у рабочих отразится. Вот. Допустимо такое?
К а т я. Нет-нет, конечно, нельзя!
Ф е д я. Вот и оно… У меня есть одна мыслишка. Я ребятам вчера сказал, ну, кто всерьез принял, а некоторые на смех подняли. Хотите, я вам расскажу?
К а т я. Расскажите.
Ф е д я. Дело вот в чем: когда мы плавим в электропечах, то получаем металл и шлак. Верно? Вот об этом-то шлаке я и задумался…
К а т я. О шлаке? А при чем же тут шлак? Я не понимаю. Юрию Сергеевичу нужен металл.
Ф е д я. Ему нужно сырье… Знаете что, Екатерина Васильевна, я вам пока ничего не скажу.
К а т я. Нет-нет! Как же так? Уж если начали разговор, то надо его до конца довести.
Ф е д я. Рано я начал болтать. Получится — скажу, не получится — все равно скажу! Так лучше. (Поднимается.)
К а т я. Уходите?
Ф е д я. Надо бы… Нику жду.
К а т я. А она куда?
Ф е д я. В библиотеку. Они с Шуркой для самодеятельности негритянский танец разучивают. Репетируют сейчас. Собираемся завтра в Дубки поехать. Молодежная вылазка.
