- Кто еще что скажет? - спросил Мудрый у всех разом - Говорите, господа!
Все вразнобой отвечали то же самое.
- Ты, Быстрый, что скажешь! - спросил князь каильца.
- Наши кони стоят под седлами. - ответил воевода - Одно твое слово, светлый князь!
- Добро. - сказал Мудрый - Завтра днюем здесь, следующим утром идем на рассвет. Быстрый! У тебя в Каили пятнадцать сотен готовы. Оставишь в городе двести. Остальных бери и завтра выступай с нами. Твоя земля - вторая в уделе, а город - младший брат Каяло-Брежицка, вот и встанешь по правую руку. Ты, Пардус!
Великан снова встал.
- Бери все миротворские пригороды, и становись по левую руку. Вы, подлесские воеводы, становитесь с вашими людьми в запасной полк. Передовым полком пусть становятся ыкуны с тунганцами. А я с дружиной и каяло-брежцами буду большим полком. Ты Вихрь, будешь при мне вторым воеводой. Ты, Секира - кивнул он на шурина - будешь третьим в большом полку, брат твой пусть будет при мне, посыльным к Быстрому. Все ли согласны?
Брать слова чтобы возразить, никто не стал. Князь продолжил:
- Тогда, господа, всем отдыхать, завтра готовиться в поход, а послезавтра на рассвете - в стремя!
Дневка прошла спокойно. Ыкуны не появлялись. Вдалеке, к восходу от города, иногда поднимались к небу дымные столбы пожарищ. Но разведчики из числа тунганцев и ловких каильских наездников, отходя на тридцать-сорок поприщ, возвращались с одним и тем же докладом:
- Никого, светлый князь! Вблизи все спокойно! Деревни кругом пустые стоят, и ыкане как вымерли! Тишина...
"Волна откатила от берега" - опять вспомнились Мудрому давнишние слова дядиного дружинника.
На рассвете полки снова двинулись в путь. Шли не снимая доспехов, не спуская тетивы с луков. Отряды охранения маячили вокруг войска - одни ближе, другие дальше. Мудрый, как и прежде, ехал с дружиной впереди. Разведывать дорогу назначили Всадника. Напрашивался и шестнадцатилетний сын Быстрого, Силач, с еще несколькими молодыми каильскими вершниками. Князь разрешил им отправиться в разъезды.
- А не отстанете от нас, ребята? - Спросил Всадник. Он был среднего роста, худощавый, безбородый, но с длинными висячими усами. Имя свое он получил по заслугам - наверное, во всем уделе никто так ловко не сидел в седле, и не ездил так быстро.
- Мы, каильские, никогда не отстаем! - крикнул один из парней - Мы ветер обгоняем, потом ждем на месте, пропускаем вперед, и снова обгоняем!
С Всадником и Силачем Мудрый отправил еще двадцать удальцов.
- У нас и муха не пролетит, светлый князь! - крикнул, уносясь ветром, Силач. Радостная и вдохновленная улыбка светилась на молодом лице.
Дозорные улетели вперед и скрылись за бугром.
Солнце приближалось к зениту. Тени таяли. Копыта сотен коней, трусивших частой рысью, поднимали с дороги клубы пыли, и ни единый слабый ветерок их не разгонял. В небе перекликались вороны, что поутру отправились в путь вместе с войском. Но не галдели, не кричали единым гвалтом, как вчера, а лениво покаркивали, словно тоже разморенные солнцем на лету. Да и число их заметно убавилось. Князь в пути ни с кем не заговаривал, только коротко принимал доклады. Молчали и спутники. Конский топот кругом сливался в мерный негромкий гул.
Настоящие леса, что были к рассвету от Каяло-Брежицка, кончились еще до Горбунова. За Каилью попадались только редкие кленовые или каштановые рощи. А все больше - поросшее ковылем поле, местами ровное, местами в холмах и балках.
Около полудни, миновав от Каили два перехода, головной отряд выехал на широкое ровное место. Дорога дальше, петляя, уходила между двух соседних холмов. В пади между буграми вдруг показались четверо конников. Они во весь опор неслись прямо на княжеский стяг.
- Остановить! - приказал Мудрый, придержав коня. Встала и дружина.
Отроки бросились навстречу вершникам, взяли под уздцы их коней, и подвели ближе. Эти четверо оказались из разведчиков, отправленных со Всадником и Силачем. Измученные, взмыленные кони едва держались на трясущихся ногах. Сами всадники тяжело дышали. У одного блестящая кольчуга на плече потемнела от крови.
- Государь! - Сипнул один, пересохшим горлом. Ему подали воды, и сделав несколько глотков, отрок доложил:
- Светлый князь! Ыкуны!
- Где? - спросил Мудрый.
- В десяти поприщах отсюда мы их видели, но теперь ближе - идут прямо сюда.
- Сколько?
- Орда, князь! Мы видели тысяч пять, не меньше, но они из-за гривы выходили, и валили толпами все новые и новые, сколько их на той стороне было, мы не видели.
- Вихрь! - приказал князь - Воеводы! Всем строиться к бою! Тунганцев и наших ыкунов вперед зачинщиками! Пусть, как встретят врага, сыпят по нему стрелами, в бой пока не вступать!
- Где Всадник? - спросил Мудрый разведчика.
- Он остался ыкунов за нос водить. - ответил отрок - Отвлекать от нас. Мы когда ыкунов увидели, то за нами сразу сотни две кинулось в погоню, большинство за Всадником увязалось, но и за нами много... едва ушли, стрелами многих побило...
- А Силач где? - спросил Суровый.
- Он отстал. - ответил отрок - В него, в коня стрелы попали, он и отстал.
- Да вы что! - закричал каильский боярин - Воеводиного сына бросили?!
- А что нам, всем за него пропадать! - прорычал в ответ дружинник - Его никто не просил с нами ехать, а Всадник нам велел - живым или мертвым, а добраться до князя, и передать весть! Когда нам было его вытаскивать!
- Да вас... - прорычал Суровый.
- Молчать! - криком перебил его Мудрый - Слушай меня! Раненного убрать. Вы, трое - коней сменить, и в строй! Ты, Суровый - сказал он младшему шурину - лети к своим, и Быстрому скажи выводить полк к бою, о сыне пока не напоминай! Сейчас всем готовиться к сражению, обиды будем разбирать когда время придет!
Мимо со свистом и гиканьем, хлопая плетками, проносились степняки. Среди их серых халатов и шапок железные доспехи мелькали редкими проблесками. Подняв облако пыли, они скрылись за холмами. Княжеский знаменосец размахивал стягом, и дружинники, растянувшиеся по дороге, собирались к нему. Полки разворачивались. В поле по правую сторону от Мудрого выезжали из задних рядов каильцы, по левую - Пардус выводил конницу миротворовских пригородов. Все было в движении, кричали люди и лошади...
Но не успело войско выстроиться в боевой порядок, как на одном из двух холмов впереди, на том, что был чуть повыше, показался одинокий вершник. На черном коне, и сам одетый во все черное. Он сидел в седле, словно разглядывая копошащееся людское мешево вокруг, и внезапно, вскинув руки к небу, закричал на неведомом языке - нет, не на языке, ведь не называют языком рычание зверя! Но и зверь не мог рычать так! Он скрипел, словно несмазанное колесо, ухал как надсадный кашель, выбулькивая и отрыгивая зловещие колдовские слова! И разносились эти слова вокруг с такой силой, с какой не может их издавать человеческое горло - они заглушали весь шум движущегося войска, и в задних рядах гремели так же четко и страшно, как впереди...
- Злыдень... - прошептал князь.
- Злыдень... - понеслось по рядам. Испуганные люди бросали свое построение и замерев, вглядывались в одинокую конную фигурку на холме. Воеводы забыли о приказах. Стал подниматься ветер с рассветной стороны. Сначала сухой и горячий, он быстро холодел, становился пронзительнее, резче, свистел злее... На ясное небо над холмами нагоняло серую облачную пелену, через минуту солнце скрылось за ней. Кони волновались и едва держались в узде, испуганно ржали. Но ржание их и топот, вой рогов, крики людей и лязг оружия заглушались пронзительным мерзким воплем колдуна. Уже не одни ветер и облака налетали с востока - небо за холмами заволокло бело-серой мглой, а скоро и сами холмы утонули в ней, но удивительно - всадник как был, так и остался всем виден. Его черный силуэт ясно маячил в самой середине белого облака, накрывшего восходную сторону. Голос его не умолкал, бесовские проклятия звучали только громче и яснее...
