- Что не весел, а, брат! - закричал он, смеясь - Погляди, что кругом, какой праздник, а! А дело какое сделали! Ну, развейся хоть разок!
Пила смеялся в ответ:
- Веселись, брат!
- Пошли с нами! - не унимался Хвост - Там попляшем, тут борозду пропашем! - добавил он вполголоса, и снова загоготал. - Давай, пойдем! Девки ждут!
- Ступай, я посижу...
- Эх, бра-а-а-а-ат! Ну и скучный ты человек! - засмеялся Хвост, снова уносясь в круг девушек - как нырнул в море улыбок, цветов и пестрых платьев.
- Вот этой рукой! - доносился до Пилы шепелявый голос - Этой самой, семерых ыкунов уложил, я не я буду!
- Семерых одной рукой?! - звенели в ответ другие голоса, чистые, радостные и восторженные - Наверное, еще и одним ударом?
- Не-е-ет! - спешил отказаться Хвост - Ударом только шестерых! А седьмого - плевком добил!
Люди из-за столов как пропадали. Сначала, глядишь, сидят по своим местам, потом, не успеешь глазом моргнуть - уже пляшут возле костров. А еще миг - и оттуда как ветром сдуло, да заодно и девок, с кем плясали...
Уже совсем стемнело, а Пила все сидел один, и в задумчивости смотрел на стол, словно там, перед ним, лежала его собственная история, которая сегодня закончилась, и была видна вся от края до края. От того, такого далекого дня, когда их с Краюхой застал на бережку странный проезжий, и до сегодняшнего, всем такого радостного вечера. Пила как взглядом окидывал эту историю, и в его взгляде была печаль и горечь. В его мыслях вновь ожили - и явственно, нельзя было только пощупать - и те дни, когда Пилу мучили страх и сомнения о судьбе младшего брата, а потом - мучила тоска по нему... И ыканин, что спал на земле, не чуя нависшей над ним гибели - Пила снова мысленно держал в руке топор, снова чувствовал пятерней его тяжесть - совсем так, как Клинок ладонью чувствовал перед битвой свой молот - но Пила, как и тогда, снова не мог опустить оружия на беззащитного человека, пусть хоть семь раз врага, не мог даже представить себе, как возможно сделать такое... И другой степняк - худощавый десятник в летах, бесстрастно глядевший прямо перед собой, когда князь, тогда Смирнонрав, а ныне - Защитник, заносил над ним меч. А вместе с этим десятником - еще три сотни ыкунов, убитые в день, когда судьба войны уже решилась, когда победа уже была за ратаями, и всякая новая смерть была напрасной, глупой и страшной ошибкой; и пустые глаза десятилетней старушки близь пепелища великого города. Таким запомнился Пиле его путь, и всеобщая радость, царившая теперь, не могла пересилить этого воспоминания. Песнь о князе Защитнике и его витязях, которые спасли от нашествия Каяло-Брежицк, будет величественной, а песня о горюченце Пиле, если кто-то когда-нибудь сложит и пропоет ее - страшной и тоскливой...
На улицах Каяло-Брежицка было тихо, когда Пила шел по ним на Струг. С реки, доносились в ночи отдаленные крики, смех, и музыка, а в самом городе нарушал безмолвие разве что случайный возглас, или громкий разговор двух подгулявших. Пила прошел по мосту и поднявшись на Струг, через распахнутые ворота вошел на княжеский двор.
- Нагулялся, что ли? - спросил его одинокий стражник у ворот.
- Да. - ответил Пила.
- Может, постоишь за меня тогда? - предложил отрок.
- Нет.
Пила думал, что и в постели его не оставят прежние мысли, и не дадут уснуть. Но придя через безлюдную хоромину в свою с товарищами каморку, он лишь коснулся лавки, и усталость сегодняшнего дня и всего похода разом взяли свое. В минуту парня окутал сон. Даже свечу, горевшую на столе, Пила не успел задуть.
Постучали в дверь. Пила, очнулся, и только тогда понял, что засыпал. Не очень толстая свеча не прогорела и на четверть. За окном едва-едва занимался свет. С дальних берегов реки через ночную тишь все так же доносились песни, музыка и смех.
Снова стук. Пила понял, что входя в комнату, по привычке заперся, как от врага. Он поднялся с лавки, открыл, и в один миг, не спросив разрешения, в комнату вошла Лиска. Вошла - и снова задвинула засов.
- Ты... - только и успел промолвить Пила.
- Я! - сказала Лиска, и обняв его за плечи, жадно поцеловала в губы - так, что дышать парню стало нечем, а как дышать через ноздри он от изумления позабыл.
- Да как... - пробормотал он, освободившись.
- Вот так! - сказала девушка, напирая на него, и оттесняя к лавке, осыпая поцелуями губы, лицо, руки и шею - Ты совсем глупый, я смотрю! Забыл... - она словно задыхалась от волнения и страсти - Забыл, какая ночь сегодня...
Ранняя в священную ночь заря уже вовсю осветила Струг, но лишь едва-едва начала устанавливаться тишина по обе стороны Черока.
Пила с Лиской лежали, тесно прижавшись к друг другу на узкой для двоих лавке. Миротворка гладила его космы, а дубравец обнимал ее, и на этот раз сон парня не брал. Ему впервые за много дней вдруг стало спокойно, и даже хорошо.
- Как ты нашла-то меня? - спросил Пила.
- А что тебя искать? Шла с реки, увидел свет в окне и решила зайти.
- А если бы кто-то другой оказался, тогда что?
- Ничего. Развернулась бы и ушла. Вот великое дело! Я тебя искала. Весь берег обошла, где ваши сидели. Ко мне привязывались, наверное, девятью девять раз, а я их всех только за папоротником посылала. Потом уже сама поняла, что ты сюда вернулся.
- А если отец узнает?
- Не узнает. А узнает - ну и пусть. На то и огненная ночь. Я бы отцу сама сказала - вздохнула Лиска - чтобы он к тебе посылал сватов... Но он, знаешь... Он ведь сам без родителей рос, бездомным, у него все богатство было - рубаха да дырявые портки! Из такой-то нищеты он выбился в известные люди, стал ключником у самого князя. Нам с сестрой он приготовил такое приданное, что борярышням впору. Он нас никогда в жизни не выдаст за простого пильщика - не допустит, чтобы мы, и наши дети - его внуки, голодали и жили в бедности, как он жил...
- Так постой... - Пила, повернувшись спиной к стене, чуть отстранил от себя Лиску и взглянул в ее удивительные глаза - зеленые посередине и светло-карие по краям.
- Чего? - спросила Лиска.
- Князь ведь сказал, что весь полк берет себе в дружину. Значит, и меня тоже. Я теперь не простой гражданин, а княжеский дружинник!
- Точно... - прошептала Лиска - Ты ведь теперь сам боярин, да не последний! - и засмеялась - Ты погляди, какой боярин выискался!
Девушка смеялась, а Пила крепко прижал ее к себе, и подумал, что каких только чудес на свете не бывает...
А спустя пять дней в Струг-Миротворов прискакал срочный гонец из Стреженска. Грамотой, которою он привез, Лев приказывал Смирнонраву вернуться в его удел в Засемьдырье, Стройне - прибыть в столицу и принять от великого князя положенную честь и содержание, туда же явиться своему дружиннику Коршуну, но уже на суд, за измену и самовольный уход с войны. А большому боярину Скале Лев повелевал занять место Каяло-Брежицкого воеводы и наместника Степного Удела.
