У нас не было опасения, мы подошли к острову и встали у общего лагеря. И когда Канур и другие большие бояре сошли с лодок, то навстречу им вышел один из бояр города Пусегда, который был им известен, и приветствовал их. А когда они приветствовали ответно, то позвал их в большой шатер, куда -так говорил он - к их прибытию уже собрались воеводы для совещания и для пиршества.
Тогда наши воеводы приказали всем разгружать лодки, а сами пошли, куда их звали. Я был с Кануром, и должен был идти, куда шел и он, но я случайно промедлил, и моя жизнь была этим спасена. Думаю, что там же, куда их позвали для совещания и для пиршества, все наши большие бояре были немедленно убиты.
Другие же начали вытаскивать лодки на берег и ставить на катки. Люди из лагеря подошли и стали помогать нам вытаскивать лодки, и смешались с нами - это были изменники, уннаяка по крови, и стреженцы, которые переоделись и выглядели их помощниками. Вскоре те из них, кто был при мечах, обнажили мечи, а другие выхватили спрятанные ножи и короткие топоры, и стали убивать всех уннаяка, начиная со старшин. Из ближайших шатров в то же время вышли вооруженные стреженцы, и из кустов вышли много воинов, спрятанных там. И из ладей, стоявших на берегу, тоже вышли скрытые там воины. В то же время в ладьях Уркора гребцы достали оружие и напали на нас сзади.
В бою, который тогда начался, мы не имели возможности победить. Нас поражали со всех сторон, а мы были разделены на малые отряды. У многих оружие оставалось в ладьях, и эти воины, не имея возможности взять оружие, дрались пустыми руками. Я был при мече, так как принадлежу к боярскому роду. Я обнажил меч и стал сражаться со стреженцами. Вместе со мной сражались несколько храбрых воинов, но множество врагов было между нами и остальными, и к нашим ладьям проход нам тоже был закрыт. Нас заставили отойти к открытой воде, и хотя мы бесстрашно сражались и многие стреженцы были мертвы, но нас быстро становилось мало и еще меньше. Прошло мало времени, когда я оказался один. Я стоял в воде по пояс, а с берега ко мне шло много стреженцев. Тогда, видя что мне не остаться в живых, и что повсюду войско города Торьякта терпит поражение, я бросил меч и нырнул в озеро. С берега в меня стреляли несколько раз, но я плыл под водой, выныривая только на короткое время, и в меня не попала ни одна стрела. Лодки за мной следом не отправили, потому что бой продолжался на острове, и устраивать на меня большую охоту было не время. Когда же бой закончился, то с острова Улку отошли лодки со стреженскими воинами. На лодках они ловили в озере уннаяка, спасшихся похоже на меня, и топили их в воде. А я был уже недалеко от берега.
Я спасся, наверное, один из немногих. Но начинать искать на берегу тех, кто спасся кроме меня, было нельзя, потому что стреженцы уже приблизились. Мне надо было бежать быстрее.
Первая моя мысль была о том, чтобы предупредить других спешивших на сбор. Я бежал по берегу озера, но озеро Коллакакэх имеет в длину многие дни пути, и места там малолюдные. Я бежал и понимал, что предупредить никого не успею. Я не знал тогда, что стало с другими полками Пятиградья, но на озере стали ходить открыто стреженские ладьи. Стреженцы нападали на деревни, грабили их и топили лодки, застигнутые в озере, а лодки, стоявшие на катках, горели. Вдоль берега же стали ходить дозорные конные и пешие.
Я шел один день, и другой, и третий, и понимал что озера мне вовремя не обойти, и в город Пусегда не прибыть раньше, чем туда придет рать колдуна. Чем дальше я шел, тем больше видел стреженцев. Уже было для меня бесспорно, что все пятиградские полки, а не только полк города Торьякта, уже были разбиты, и что большая беда постигла наш народ.
Не знаю, как колдун победил войско города Пусегда. Не может быть сомнения в том, что не обошлось без хитрости, и без измены, потому что немало уннаяка на острове Улку действовали против нас. Нельзя спорить, что Уркор служил затворнику, и скоро ты узнаешь, почему это правда. Тот боярин, который встретил нас на острове и приветствовал, чтобы обмануть, мог и не служить ему. После, когда я уже знал Старшего и братьев, я об этом подумал: Приветствуя наших воевод, он снял шапку, но лоб его был закрыт повязкой. Значит, злыдень мог говорить его голосом. Хотя Ясноок мог заставить его и других стать изменниками и другим способом - колдовством, и золотом, и угрозами, и иначе.
Я шел много дней, обходил поселки и сторонился людей, потому что боялся явной стражи, а еще больше я боялся тайных изменников. Всюду я видел свидетельства нашествия стреженцев на мою землю. В одном месте, и в то же время в другом, поднимался дым от горящих домов, и с берегов рек доносились в лес плач и крики. На переправах через реки и протоки озер стояла охрана, и я преодолевал их по ночам, и в местах неудобных. Через много дней я добрался до округи города Торьякта. Там стреженцев было везде множество, но осаждали они город, или взяли его уже тогда, я не знал. Я побоялся подойти к городу близко, как боялся и выйти к людям, чтобы не быть выданным. Укрытием мне послужил лес, далеко от жилищ. Там один я провел все время, которое осталось от лета. Когда началась осень, я решил: погибнуть от холода и голода не лучше, чем погибнуть от вражеских мечей. Но в город я все равно не шел, а шел до заимки лесника Кайса, что служил когда-то Уккэту. Он пообещал, что не выдаст меня. В его домике, стоявшем в маленькой заводи на озере, далеко от любой деревни, я провел зиму.
Кайс ходил иногда в села, и в сам город Торьякта, и по моей просьбе спрашивал там острожно, не спрашивал много сразу, чтобы не быть подозрительным. Он передавал мне, что говорили, и его вести меня не радовали.
Говорил он так: Пятиградье теперь можно было, не опасаясь ошибки, называть Трехградьем - так были сильно разорены Пусегда и Колта - еще один город из пяти великих городов Уннаяка. Города эти следовали решению стоять до конца, и были взяты приступом. Там не из каждых десяти дворов уцелело по одному. Люди, которые не были зарублены и увезены в рабство, строили на местах домов шалаши и копали землянки. Другие три города, в их числе и Торьякта, испугались такой участи, и просили князя о милости - помилование их было еще страшнее того, которое получил раньше город Честов. В селах и городках все было также разграблено, а многие из них исчезли совсем. По приказу злыдней людей связывал веревкой, вывозили на озера и бросали в воду, другим же рубили головы, других же увозили в рабство.
Как будто о бывшем своем господине, а на самом деле потому, что так просил я, Кайс узнал вот, что: Когда Торьякта сдалась затворнику, то были названы злыднем зачинщики мятежа из числа бояр и именитых людей. Первым в их числе был назван Уккэт. Он был казнен при общем собрании граждан, он и другие, был с ним казнен и младший сын Тойкархэт, детских лет которого колдун не помиловал.
Сам город отдали во владение одному из злыдней. Но злыдни почти всегда находились либо при затворнике, либо перемещались по городам, куда он отдавал им приказ ехать. В Пятиградье редко задерживался один из них. Поэтому в город Торьякта был назначен наместник, и наместником стал Уркор. Он стал жить в доме, которым раньше владел Уккэт, а Уотла стала его наложницей - так говорили. Еще Кайс говорил, что Уркор распоряжается в городе как хозяин в доме, а всех граждан видит как своих рабов. Любого по его воле могут выгнать за стены, лишить имущества или убить. Для этого Уркору не надо судить и знать что человек виновен. Граждане же во всем ему подчинялись, потому что страх опустил им руки.
Когда я слушал, что говорит Кайс, то мое лицо становилось черным от гнева. Я думал, что Уркору надо подождать нашей встречи, и что не всем страх опустил руки в земле уннаяка! Так я провел у Кайса зиму, весну и половину лета, и только мысли о мести поддерживали во мне жизнь это время.
За время, которое прошло, я стал худым и получил бороду,так, что узнать меня не было легко. Я решил снова пойти в город Торьякта, и пошел туда один. Не знаю, поступил бы я так, если бы мне было известно то, что было известно Вечному Небу.
