Зал притих, не ожидали такого… Сидели так тихо, что пролети муха – было бы слышно. Для многих участников пленума это было откровением.

К.Т. Мазуров сказал потом второму секретарю Пинского обкома партии В.И. Лузгину:

– Ну не умрет Эдуард своей смертью.

А мне на всю жизнь запомнилась реакция секретаря ЦК ЛКСМБ Петра Машерова. Он подошел ко мне в перерыве – высокий, худощавый, посмотрел, молча пожал руку. Улыбнулся. И – ни слова. Выходит, то, что я сказал с трибуны, было и ему близко. Значит, мы были единомышленниками.

Это подтверждалось потом не раз.

А Пленум ЦК 1953 года, когда я впервые встретился с Машеровым, мне не забыть. Почти полвека прошло, а помнится все, словно вчера это было.

* * *

Петр Миронович Машеров в августе 1955 года стал первым секретарем Брестского обкома партии. А в сентябре я уезжал на учебу в Москву.

– Жаль, что уезжаешь, – сказал тогда Машеров. – Если бы пришел я в область раньше, не отпустил бы. Мы бы еще с тобой вместе поработали.

Все три года учебы Петр Миронович держал в поле зрения нас – брестских студентов: меня, Василия Шваро, Татьяну Дудареву. К Новому году и к 1 Мая мы всегда получали от него весточку – денежный перевод. Для студента, особенно семейного, это многое значило. А как завидовали нам товарищи из других регионов: «Надо же, три года не забывает вас первый секретарь обкома!..».

Судьба распорядилась так, что в сентябре 1958 года после завершения учебы я неожиданно для себя попал на работу в КГБ Белоруссии. Перед секретарем Брестского обкома партии П.М. Машеровым мне было совестно. Я ведь обещал, что вернусь в Брестскую область. А в апреле 1959 года он был избран секретарем ЦК КПБ. Я обрадовался этому. При первой же встрече сказал Петру Мироновичу:

– Камень с моей души свалился, когда Вас избрали секретарем ЦК, вину свою чувствовал все эти месяцы.

– Ну вот, теперь будем работать в Минске. Поручили мне, брат, курировать оргвопросы, кадры и правоохранительные органы. Ценю, что ты искренне переживал. Однако правильно сделали, послав тебя работать в органы безопасности. Не переживай!

10 мая 1965 года напутствовал меня Петр Миронович на руководящую работу в Москву – в Центр. Мы долго беседовали. Тепло попрощались. Оказалось, судьба развела нас надолго.

* * *

Будучи на отдыхе в Кисловодске, Петр Миронович спросил меня как бы между прочим:

– Вернулся бы в Белоруссию?

– Да я по шпалам пошел бы домой.

Разговор на этом закончился. Я тоже деликатно замолчал. И Петр Миронович ничего больше не сказал.

* * *

С 1968 года я работал на Северном Кавказе.

В январе 1970 года со мной беседовал Ю.В. Андропов. Вручая генеральские погоны, Юрий Владимирович сказал:

– Готовься к возвращению в Белоруссию. Будем рекомендовать тебя председателем Комитета…

Проходит месяц, два, три. И председателем КГБ БССР назначают Я.П. Никулкина. До этого его оформляли на пенсию. Ничего не понимаю, и спросить не у кого. Разговор тот был конфиденциальный, присутствовали только В.А. Крючков и

С.Н. Антонов. И только потом мне доверительно сказал Антонов:

– Знаешь, что произошло с твоим назначением?

– Нет, не знаю.

– Когда Юрий Владимирович доложил Брежневу о твоей кандидатуре, тот сказал: «Вы что, не понимаете, что Петро (так Брежнев называл Машерова) подтягивает к себе партизан? Мы же ничего не будем знать, что он там замышляет!».

Мог бы привести и другие факты, подтверждающие настороженность Брежнева по отношению к Машерову.

Знал ли Машеров об этом? Думаю, это для него секретом не было. Но если и не знал, то чувствовал. Ведь он был человеком тонкой душевной настройки.

* * *

Выдающийся математик XX века Андрей Бомбрук утверждал: «Математика приводит в порядок умы. И учит системе доказательств. Человека, который знает математику, труднее провести на мякине. Он сумеет отличить правду от лжи».

Академик не был знаком с Машеровым и не знал, что Петр Миронович был преподавателем математики. Но сказанное им целиком относится к Машерову. Его трудно было «провести на мякине», он умел отличать правду от лжи. Об этих его качествах знали не только в Белоруссии.

* * *

Есть смысл сказать тут и о том, как я оказался на посту председателя КГБ Узбекистана. Выяснилось это, разумеется, позже, спустя годы. Оказывается, Машеров еще раз ставил вопрос о моем возвращении в Белоруссию. Как мог Андропов опять отказать Петру Мироновичу? Причин хаять меня не было. Потому и сделали красивый ход: выдвинули Нордмана, но – в Узбекистан.

Что тут скажешь? Машеров руководствовался добрыми чувствами, а «гореть» в Узбекистане пришлось мне…

* * *

Пять лет я был в почетной, так скажем, командировке в ГДР. Два раза в год приезжал в Союз. Каждый раз меня по-братски встречали в Бресте и Минске. Зная занятость Машерова, не позвонил ему в очередной приезд. Совестно было отнимать у него время. Петр Миронович высказал мне обиду:

– Как же так, был в республике и не позвонил? Прошу тебя, впредь не поступай так.

Больше я себе подобного не позволял. В Минске делал остановку на несколько дней. В гостинице «Октябрьская», а чаще в особняке по Войсковому переулку мне всегда было уютно. В каждый приезд наши беседы с Машеровым были долгими и в высшей степени откровенными.

Последняя наша встреча состоялась за год до трагедии.

В 18 часов позвонил помощник Машерова Виктор Крюков:

– Петр Миронович ждет. Машина за тобой вышла.

Приехал в ЦК. Зашел к Крюкову, подождал, пока от Машерова вышел кто-то из секретарей ЦК. В кабинете сразу после рукопожатия Петр Миронович говорит:

– Поедем-ка в Дрозды. Полина Андреевна наготовила драников твоих любимых. На даче и продолжим разговор.

Лифтом спустились вниз. (Петра Мироновича кто-то из аппарата отвлек по срочному делу.) Стоим с сотрудниками из охраны. Давно знакомые ребята. Во дворе две машины: «ЗИЛ-17» и сзади «Волга» охраны.

– А где, – спрашиваю, – спецмашина сопровождения?

– Она идет у нас впереди метров за 500–600, – отвечает начальник охраны полковник Валентин Сазонкин.

– Как же можно так ездить, да еще в такой туман? Впереди «ЗИЛа» должна быть машина прикрытия.

– Мы не раз говорили Петру Мироновичу, а он – ни в какую. Скажите вы ему, он к вам прислушается.

Сели в «ЗИЛ». Улучив момент, говорю:

– Петр Миронович, непорядок – машины сопровождения впереди нет.

– Ты же знаешь, я не люблю кортежей.

– Да не о кортежах, о безопасности идет речь.

Короче, разговор не получился. Вижу, ушел он от обсуждения этой темы. Но человек я настырный, есть у меня такой грех. Еще раз улучив момент после ужина, я снова взялся за свое:

– Петр Миронович, я очень вам советую изменить порядок сопровождения машины. До добра это не доведет. Разве можно так, да еще при таких туманах? Я бы никогда не позволил такое.

– Я помню, как ты организовывал мою охрану на Северном Кавказе и в Ташкенте. Ты бы мою машину зажал в кольцо.

– В кольцо не в кольцо, а впереди машину поставил бы обязательно. У меня на Кавказе другого выхода не было. Там не было широких минских проспектов. На Кавказе условия более чем жесткие. Но за все годы ни разу не было ЧП, хотя иногда, бывало, на грани ходил, как говорится, по лезвию ножа и не раз хватался за валидол.

– Ну, хорошо, оставим, Эдуард Болеславович, этот разговор.

Человек я заводной, завел разговор о другом, но по сути о том же:

– Вот Вы пристрастились к вертолету и уже два раза садились «на брюхо». Кому это надо?

– Да, но вертолет – дело хорошее. Я в разных точках республики могу побывать за короткое время.