— Это говорят прощелыги и уховерты. Новое поколение так рассуждать не должно. Мы обязаны воспитать законопослушных людей.

— Было бы чудесно.

Сестры подарили Сашатке модные и не слишком дорогие карманные часы из Швейцарии, массово изготовленные для России. Назывались они Qualité Сальтеръ, крышки открывались сверху и снизу, а завод и перевод стрелок мог производиться специальным ключиком. Молодой человек взял их в руки потрясенно и не верил своему счастью. Наконец сказал:

— Я теряюсь… в нашем училище нет ни у кого… кроме педагогов… Ух, завидовать будут!

— Лишь бы не увели, — не без оснований заметил Вася, вышедший умытый и почищенный.

— Думаю, не посмеют: сразу ведь обнаружится — не успеют до Сухаревки дойти.

— Это правда.

— Я теперь буду вовремя всюду приходить.

— Да и я с тобой.

После праздничного застолья, сытые и довольные, размечтались. Первым высказался Антонов:

— Вот окончу весной училище и работать пойду в типографию. Для начала куплю себе точно такие же часы, а потом денег подкоплю и женюсь. Не исключено, что на Кате Сорокиной.

— Это еще посмотрим, — улыбнулся Сашатка. — Абы за кого я свою сестренку не выдам.

— Нешто я «абы кто»? — обиделся Вася. — Ты ж меня знаешь как облупленного. Я человек приличный.

— Главное, чтоб не пил.

— И не собираюсь.

Софья обратилась к Сашатке:

— Ну а ты как хотел бы жить после курса учебы?

Он смутился, посмотрел в пол.

— Коль не доведется мне в лицей поступить, так работать тоже пойду…

— Но в лицей берут лишь детей дворян…

— Я и думал: вдруг удастся обнаружить, что мой папенька — родич Милюковых? Видите: не вышло…

— Есть другой путь — усыновление. — Младшая Новосильцева отчего-то медлила. — Я, к примеру, согласна усыновить, но, с формальной точки зрения, мне потребуется согласие мужа — мы хоть и живем порознь, но развода не затевали. И не знаю, позитивно ли Вольдемар отнесется к этой затее и захочет ли давать свою фамилию — Энгельгардт. — Сделала еще одну паузу. — Катя, может, ты?

Старшая сидела с каким-то отрешенным видом.

— Что, прости?

— Может, Сашу усыновишь ты?

— A-а, конечно… — Но в словах ее не было уверенности. — Не отказываюсь нисколько. Но горячку пороть не станем. До весны еще время есть.

— Не скажи, сестренка: дело усыновления долгое. Столько инстанций надо пройти! Минимум полгода, если не больше.

Неожиданно Екатерина прервала ее резко:

— После поговорим. И ты знаешь почему.

Софья слегка смутилась:

— Хорошо, согласна. После так после.

Встав, Сашатка подошел к той стене, где висели картины его отца, сделал вид, что разглядывает их внимательно. Вслед за ним подошла Софья и воскликнула потрясенно:

— Мальчик, детка, ты плачешь?!

— Нет-нет, — лепетал Сорокин, сутулясь. — То есть папеньку вспомнил… и все такое…

Дама по-матерински обняла его:

— Ну крепись, дружочек, крепись. Ты пойдешь в лицей — я тебе обещаю. Верь мне, мы добьемся.

Отрок всхлипнул:

— Токмо вам и верю…

А когда в начале восьмого вечера Вася и Сашатка ушли, старшая набросилась на младшую:

— Ты забыла мой давнишний разговор с братом? Юра тогда сказал отцу о моем якобы намерении Сашу усыновить, и какую реакцию это вызвало! Если ты или я осуществим намерения наши, то придется съезжать отсюда: Александр сказал, что не станет терпеть под одной крышей с собой новоиспеченного крепостного «племянничка».

Младшая ответила хладнокровно:

— Ну, во-первых, брат в запале и не такое отмачивал. Александр отходчив, и его легко переубедить. Во-вторых, лучше я съеду в нумера, но спасу хорошего человека, чем терпеть стану мизантропию нашего юриста.

У Екатерины на лбу появилась трагическая морщинка.

— Ладно, ладно, посмотрим. Надо все обдумать как следует.

Но когда наутро появился в столовой нахохлившийся Юра с фиолетовым синяком на скуле и ехидно проговорил, обращаясь к теткам:

— Водите в дом шантрапу всякую, вот и результат.

Старший Новосильцев тут же вспыхнул, учинил скандал, слушать не желая доводов сестер, а в конце концов сказал жестко: чтобы этих двух набилковцев у него в особняке никогда больше не было.

Вплоть до Рождества молодые люди приходить без спроса на Никитскую опасались, а оттуда не получали никаких приглашений. Вася говорил: «Видно, передумали. Не хотят забот лишних. Честно говоря, я и не надеялся с самого начала. Ты подумай: для чего им тебя усыновлять, из каких таких высоких соображений? Только по доброте душевной? Надо быть святой, чтоб вести себя так. А они дамы хоть и славные, но не святые». И Сашатка, хоть и с горечью, но кивал: судя по всему, никакого усыновления не случится. Надо мыслить реально, без фантазий. Он попробует устроиться на работу в типографию Московского университета — ведь ее арендуют те же Катков с Леонтьевым; проявить усердие, рвение, хорошо показать себя; рассказать об отце-художнике; может, и заметят, выделят из массы и позволят в виде исключения поступить в Лицей; времена меняются, и, возможно, вскоре будут брать туда на учебу не только детей дворян. Надо ждать и надеяться.

А на Рождество Вася предложил: почему бы не отправить сестрам Новосильцевым поздравительную открытку? Это никого ни к чему не обяжет: не хотят общаться — не станут, но напомнить о себе было бы уместно.

Сочиняли поздравление сообща. Попытались в стихах — ничего не вышло, рифмы подбирались с трудом, и вообще выходило как-то постно. Перешли на прозу. Получилось так:

«Милостивые государыни Екатерина Владимировна и Софья Владимировна! Низкий Вам поклон от учащихся Набилковского училища Александра Сорокина и Василия Антонова. Поздравляем со светлым праздником Рождества Христова. Разрешите пожелать Вам здоровья, благополучия и веселья.

С самыми добрыми чувствами, Саша, Вася.»

Налепили марку (Вася полизал ее языком) и торжественно бросили в почтовый ящик.

А спустя день (почту по городу доставляли тогда оперативно, письма из Петербурга в Москву доходили и то за сутки), забирая корреспонденцию из прихожей особняка (складывалась она на специальный подносик), Софья обратилась к привратнику:

— Это все, что пришло нынче?

Тот слегка замялся:

— Никак нет-c… Приходила еще почтовая карточка… Только Юрий Александрович соизволили ея разорвать-с…

— Карточка ему?

— Нет, вам-с.

— От кого же?

— Судя по обратному адресу, из Набилковского училища.

— Ах, вот как?! — Дама помрачнела. — А обрывки где?

— Коль не выбросили еще, в мусорной корзине-с.

— Собери и мне отдай. Буду у себя.

— Слушаю-с.

Младшая из сестер Новосильцевых склеила клочки гуммиарабиком. И смогла прочесть все послание. А потом отправилась к своему племяннику. Молодой человек, полулежа в кресле, перелистывал какую-то книжку.

— Юра, как сие понять? — с ходу, с порога обрушилась на него тетка.

— Тетя Соня, о чем ты? — удивился катковец.

Женщина потрясла у него перед носом склеенной открыткой.

— Как ты смел порвать то, что тебе не предназначалось?

Нагло улыбнувшись, он проговорил:

— Полно, тетя, столько шума из-за пустяка.

— Нет, не пустяка. Это дерзость неслыханная — рвать чужие письма. Извинись, или мы поссоримся.

— Ты готова ссориться из-за этих поганцев?

— Прекрати передергивать. Карточка была адресована мне с сестрой. Не играет роли, от кого она. Главное, что не тебе. И поэтому не имеешь решительно никакого права рвать чужую собственность.

Юноша поднялся, сделавшись одного роста с сестрой своего отца. И она увидела прямо перед собой два горящих ненавистью глаза.

— Коли так, я тебе отвечу, милая тетушка. В этом доме два хозяина — папенька и я. Вас мы терпим только из жалости христианской. И вольны в своем особняке делать все, что считаем нужным. В том числе и рвать мерзкие послания.

Размахнувшись, Софья влепила ему пощечину. Он от неожиданности охнул.