Звонок застал Ермилова врасплох. Ранним утром дежурный из прокуратуры разыскал его и сообщил, что подследственный Дедов требует срочной встречи.

— Сейчас приеду, — буркнул сонный Олег.

Он только еще собирался на работу. Брился, отпихивая босой ногой Мартина, который облизывал ему пятку, щекотал неимоверно и требовал выгула. По коридору, мимо ванны, пытался прокрасться на кухню Петька, но Олег поймал его за локоть.

— Ну-ка, бери собаку и веди гулять. А то я сегодня же вечером отвезу его обратно в отряд. Меня срочно на работу вызвали. Слышишь?

— Почему я, а не Васька?

— Отставить препирательства! — рявкнул Ермилов. — Распустились, неслухи!

Олег невольно начал нервничать. «Неспроста все это. Что же Дедов так заторопился? Не стал дожидаться следующего допроса. Уголовнички в камере, похоже, достали. Еще чего доброго прикончат его. Надо похлопотать о том, чтобы его перевели к более спокойной публике. Пусть хоть в лазарет, что ли. А уж если начнет „колоться“, то подсуечусь».

Но он вряд ли мог догадаться о том, какой сюрприз подготовил для него Юрий Леонидович.

Им дали ту же комнату для допросов, что и вчера.

Чтобы не погасить порыв Дедова пооткровенничать, Ермилов вел себя доброжелательно. Он всегда в таких случаях с благодарностью вспоминал своих учителей, у которых проходил практику в Главном следственном управлении Москвы.

Олег еще застал ветеранов, которые раскручивали самые громкие дела советского времени. Они всегда говорили, что к подследственному необходимо относиться с пониманием, искать подходы и стараться делать это искренне. Ермилов не мог понять такой лояльности поначалу. Не принимал ее.

Но когда стал общаться с первым подследственным, готовясь ненавидеть преступника всем своим пылким юношеским сердцем, — тот оказался милейшим человеком, фанатичным филателистом, нумизматом и веселым мошенником, до конца не осознававшим, что же он натворил нехорошего, когда разбавлял бензин на бензоколонке, где работал директором. Действовал он в группе, была целая сеть таких бензоколонок по Москве, однако этот коллекционер совершенно искренне возмущался: «Но машины ведь ездили!»

Он не вызывал у молодого следователя благородного гнева — человек как человек, только мошенник, за что и сел в тюрьму. Ермилов долго не мог смириться с таким парадоксом. И не знал, как себя вести с подследственными, но потом у него выработалась ровная, спокойная манера общения, слегка отрешенная, вежливая, когда он проявлял заинтересованность в меру, без нервов.

В этот раз он вел себя так же. Присел за стол напротив Дедова, улыбнулся так, что появилась ямочка на щеке, и спросил:

— Юрий Леонидович, вы сегодня не просите адвоката? — улыбка сползла с губ Олега Константиновича, когда он вгляделся в лицо Дедова. — Как вы себя чувствуете? Что-то неважно выглядите.

— Ничего, более-менее, — черты лица у подследственного заострились еще больше, подбородок как-то особенно уныло выдавался вперед.

— Может, врача? — Олег встал, намереваясь вызвать конвой. Ему показалось, что Дедов сейчас упадет в обморок.

— Нет-нет. Я бы хотел сделать заявление. И это в корне изменит наше дальнейшее общение.

Ермилов сел обратно за стол.

— Я вас внимательно слушаю, Юрий Леонидович.

— Дело в том, что я — агент британской разведки.

Следователь помимо желания расплылся в улыбке, но это была нервная реакция. Он тут же помрачнел и посмотрел прямо в карие глаза Дедова. Тот не выглядел ни сумасшедшим, ни шутником. Производил впечатление только очень усталого человека.

— Не понял?.. — переспросил Олег. — Как вы сказали?

— Я не шучу. С 1996 года я работаю на SIS — разведку Великобритании. Я использовал служебное положение и весь объем информации, которой обладал, передавал англичанам. Я прошу вас срочно передать мое сообщение в ФСБ. И одно из условий моих дальнейших откровений — мой перевод в СИЗО «Лефортово».

Олег Константинович не мог собраться с мыслями и молчал. Если бы Дедов сообщил, что он маньяк, который прикончил двадцать несчастных женщин, Ермилов удивился бы гораздо меньше.

И, главное, не какой попало разведки, а Великобритании… Следователь понятия не имел, как надо действовать в такой ситуации. В голову полезли сюжеты шпионских фильмов советского времени. И что-то вроде: «Вы рискуете, Штюбинг!»

Успокаивало то, что Дедов, в любом случае, уже за решеткой и от правосудия не уйдет.

Ермилов решил прервать допрос, да, собственно, и Дедов не планировал продолжать, до тех пор пока его требования насчет перевода в «Лефортово» не станут явью. Дедов очень боялся, что ретивый следователь, вне зависимости от его, Юрия, показаний, снова сунется к Граевскому, или, не дай бог, к Воробьеву, и тогда уголовники в камере придушат его ночью. Когда уголовник был только один, Юрий, человек спортивный, крепкий, рассчитывал с ним справиться, но двое… Да еще к тому же второй, с вытатуированной справа на груди головой быка, выглядел очень тренированным.

Теперь в любом случае Юрий обеспечил себе что-то вроде отсрочки. Занятый новой шокирующей информацией, следователь на время оставит расследование экономической линии, по которой он Дедова и арестовал.

— Николай, здравствуй! Надо бы встретиться, — Ермилов позвонил Чигракову.

— Слушай, Константиныч, если ты насчет перевода, то нет штатных единиц. Только без обид… Если бы от меня зависело… Я ведь говорил, подавай документы. А ты затянул. Как только подвижки будут, так я свистну сразу.

— Я совсем по другому поводу. Но это лучше при личной встрече, — Ермилов с трудом сдержал досаду в голосе. Он и сам не ожидал, что его так расстроит сказанное Чиграковым. — Давай на обычном месте. Когда сможешь?

— Через час.

Ермилов стоял в «Детском мире» на том же месте, рядом с отделом моделирования, расстегнув куртку. То, что перевод в ФСБ сорвался и, вероятно, вовсе не состоится, выбило Олега из равновесия. Его редко что так расстраивало — ни семейные ссоры, ни нагоняй руководства, ни разваленные, не доведенные до суда дела. Он понял, что рвался на службу в ФСБ по каким-то более глубоким мотивам, которые сам от себя таил.

Знал, что, по сути, работа там будет мало чем отличаться от нынешней, но его тянуло туда как магнитом.

— Здорово!

Чиграков нес свою куртку, перекинув ее через локоть, и смущенно улыбался навстречу Ермилову.

— Привет! — Олег бодрился, не показывая виду, как расстроен, но Николай все же заметил.

— Ну вот, испортил тебе настроение. Но ты же понимаешь, что я ни при чем…

— У меня подследственный — шпион, — выпалил Ермилов, чтобы закрыть скользкую тему. — Что ты смеешься?

— Шпиономания?

— А что ты хочешь, когда подследственный огорошивает таким? Я, говорит, агент британской разведки. Как тебе такой расклад? И куда с этим бежать?

— Если бы это было действительно так, то бежать должен начальник английского отдела, да так, чтобы пыль из-под копыт. Но фиг ты английского шпиона поймал! — Николай засмеялся снова и зашелся кашлем заядлого курильщика. Успокоившись и утерев выступившие слезы, он продолжил насмешливо: — Не будь ребенком! Ты ведь давно на следствии.

— Но в шпионаже мои подследственные не признавались.

— А бывало такое, что кучу эпизодов на себя навешивали, чтобы ты возился, нарушал сроки, продлевал их, носился как угорелый, перепроверял, пытался найти подтверждение их болтовне для суда? По глазам вижу, что бывало. А зачем, спрашивается, они это делали? Они сидят, а срок идет. То, что уже отсидели до суда, все в общую копилку идет. Но кукуют не на зоне, где свои уголовные законы, там жизнь не сахар, а в более-менее сносных условиях в СИЗО. Особенно, если в камере расхитители, аварийщики и тому подобные, нет «прописок» и домогательств. Да ты же помнить должен, в восьмидесятых годах группа под видом ментов обыскивала зажиточных людей, состригала излишки. А те и не заявляли, потому что видели удостоверения, санкции на обыск, да и даже если закрадывались сомнения, молчали, так как сами нажили деньги нечестным путем. Так вот, они при аресте заявили об измене Родине, чтобы сидеть в тюрьме КГБ. И сидели, а в итоге обвинения по статьям 275 и 276, разумеется, им так и не выдвинули. Что молчишь?