Эти слова и сейчас звучали в голове Эды. Она представила, как Линли сидит сейчас в своем доме в Акротири. Там прохладно, с большой веранды видно море далеко внизу. Он курит свои сигары, вонючие и едкие, и смотрит на море. Вряд ли он думает сейчас о какой-то эстонской девчонке или об ирландском дурачке, который продает своих, и его вот-вот порвут дружки по IRA, заподозрившие в нем «крысу». Так и случилось, буквально через неделю… Кифа нашли в Шанноне, рядом с мостом. У него была сильно размозжена голова, и можно было бы подумать, что он сам бросился с моста. Но у него был вырезан язык, отрезаны уши и выколоты глаза…
* * *
Утром, выспавшись, Ермилов поехал на автобусе к форту, в этот раз без особого желания встречаться с Алексеем. Он снова сел к нему в машину, но сбрасывать «хвост» не пришлось. Знакомого парня с коллекцией футболок они не обнаружили. Однако Руденко направил машину за город. Они подъехали к небольшому маяку с домиком смотрителя. Сооружение было огорожено крепким забором и стояло над высоким обрывом.
Мужчины вышли из машины, прошли к старому невысокому каменному парапету, заросшему колючками. Алексей нашел свободное от спутанной травы место и присел на краешек. Олег стоял перед ним, как провинившийся ученик. Солнцезащитные очки здесь отчего-то мгновенно запотели, Он снял их и протер.
— Тут влажность большая, — пояснил Руденко, как будто только это его и волновало.
Ермилов начал рассказывать про Эду с самого начала. Он дошел до вчерашнего бурного вечера, и Алексей прервал его только один раз:
— Как ты сказал? Линли? Опиши его.
Больше он не прерывал Олега, пока тот не дошел до благополучного возвращения в гостиницу на такси.
— Однако, — Руденко покрутил головой, снял очки, внимательно посмотрел на Ермилова и, вернув очки на переносицу, закурил. — Ты удостоился чести повстречаться с самим резидентом SIS Ричардом Линли.
— Ты сейчас серьезно?
— Серьезнее некуда. Либо им очень нужен любой работник Генпрокуратуры, и под руку попался ты, либо ты обладаешь какой-то информацией. Чрезвычайно им необходимой. Колись, что за…
— Если бы знать. Похоже, они лучше меня информированы, даже обо мне самом.
— Они ребята ушлые, — невесело усмехнулся Алексей. — А я еще не хотел тебя светить. Теперь большой вопрос, кто кого «светил». Уезжаешь завтра и уезжай себе с богом. Хотя любопытно было бы тебя оставить и поглядеть, что они предпримут.
— А что с этой Метс? Она работает на них? Вдруг она появится? Как мне себя с ней вести?
— Ты бы раньше думал! — не удержался Руденко. — А еще «важняк»! — Что-то его тревожило. Он мялся, но все же сказал: — Ты с утра не смотрел новости? Нет? Проскользнуло сообщение, что в пригороде Ларнаки в съемной квартире обнаружен труп женщины-эмигрантки из Прибалтики. Повесилась.
— Кто ее нашел? — хоть голос Ермилова и дрогнул непроизвольно, сработала в нем профессиональная внимательность. — Рано утром, и сразу информация попала в новости? Она жила одна.
— Из репортажа следовало, что квартирная хозяйка заглянула с утра пораньше за квартплатой, и вот… А в новости попало… Ну, как водится, кто-то из полиции знакомому журналисту сведения слил.
— А что если Линли?
— Сам он не будет руки марать. Это не его забота. Да и вряд ли. Запуталась девчонка. Не профессионалка. Иначе мы бы сейчас с тобой не разговаривали… Она для них расходный материал, была заинтересована финансово, или влюбленность. Таких на этом и ловят… Меня больше волнует, чтобы ты беспрепятственно уехал. Что-то мне подсказывает — будут шмонать тебя на таможне.
Руденко как в воду глядел. На таможне за полковника взялись с серьезными, даже важными лицами, преисполненными ответственности за ту миссию, которую им поручили «сисовцы».
— Мистер Ермилов, вам придется пройти для более детального досмотра, — с казенной дежурной улыбкой простер руку к двери в служебное помещение таможенник.
А вот уже в Досмотровой комнате Олег, кроме двух местных таможенников, обнаружил соглядатая, к которому привык за время пребывания на Кипре, в форме кипрской таможни и двоих англичан, вернее, мужчин с европейской внешностью. Они молчали, и потому об их национальности можно было лишь догадываться.
Один стоял у окна, другой сидел между узким шкафом с офисными папками и письменным столом.
На этот стол поставили сумку Ермилова и стали тщательно перетряхивать все вещи, прощупывали швы в одежде и в самой сумке.
Вот тут Олег струхнул. Что им стоит здесь, без свидетелей, подкинуть ему что угодно, начиная с наркотиков и кончая шпионской аппаратурой? Ничего ведь не докажешь.
«Интересно, какие у них тут тюрьмы? — с тоской подумал Ермилов, не пытаясь протестовать, чтобы их лишний раз не злить. — Хуже будет, если эти двое молчунов заберут меня к себе».
Вспомнилась комната в форте Ларнаки для пыток и казней…
Затем Ермилову так же вежливо предложили раздеться и произвели личный досмотр.
Только потом таможенник, взглянув на англичанина у окна, с сожалением принес извинения Олегу и попытался помочь сложить вещи, но Ермилов решительно его отстранил.
Изображая обиду, следователь лихорадочно собирал вещи, думая о том, как бы скорее унести ноги.
Уже оказавшись в кресле самолета, он сидел, судорожно вцепившись в подлокотники, бледный, с неестественно прямой спиной. До тех пор, пока самолет не пошел на разбег. Только тогда Олег расслабился, однако полперелета до Москвы не мог унять противную мелкую дрожь в руках.
Ехал до дома на такси из Шереметьево-2, продрогший в одной тонкой рубашке. Августовская ночь выдалась студеной. По радио вещали об АПЛ «Курск» с еще незатухающей надеждой:
— На место трагедии вот-вот должно подойти норвежское судно «Normand Pioneer» с британской спасательной мини-лодкой LR-5. Уже завтра ожидается прибытие судна «Seaway Eagle» с двенадцатью глубоководными водолазами на борту…
— Десять дней уже, — вздохнул шофер. — Кого там вытаскивать? Эх… Куда здесь?
— Направо, во двор, — подался к лобовому стеклу Ермилов, испытывая приятное волнение при виде светящихся окошек на восьмом этаже родной девятиэтажки.
Дети уже спали, а Людмила дожидалась и попыталась сразу же накормить. Но Олег вдруг довольно резко спросил:
— Где у нас водка?
— Чего это вдруг?.. — начала было жена, но увидев его бледное лицо, молча достала из холодильника початую бутылку, оставшуюся с ее дня рождения в мае, и налила ему стопку.
Он выпил, чувствуя, как отпускает напряжение, преследовавшее его на протяжении всей командировки.
— Давай спать. Завтра вещи разберем, — уже мягче предложил он.
Едва Ермилов покинул свой номер в гостинице, подкатила с тележкой уборщица, пожилая женщина из Румынии. Она привычно стала убираться, снимать постельное белье. Вдруг на пол выскочила черная дискета, которую забыл Ермилов. Полуграмотная женщина подняла ее, повертела в руках и, не понимая, что это, бросила в пакет для мусора, висящий на ручке ее тележки. Продолжая готовить номер для следующих постояльцев, за шумом пылесоса она не услышала, как в номер вошли двое парней.
Довольно бесцеремонно они начали осматривать комнату. Горничная растерянно молчала, понимая, что просто так люди в номер не заходят и просто так не обыскивают, и, чтобы не потерять работу, лучше не вмешиваться и постараться быть незаметной. Опыт ей подсказывал, что можно лишиться не только работы, но и жизни.
Парни были похожи друг на друга, под футболками перекатывались мышцы. Горничная поняла по их речи, что это англичане. Но это был странный английский, она едва узнавала слова, к тому же, в принципе, плохо знала язык, едва-едва объяснялась с менеджером. Она лучше говорила по-гречески. Когда они сказали: guy, имея в виду — «парень», прозвучало это одновременно как «галстук» — «tie» или «день» — «day». Это кокни — лондонское просторечье.
К ужасу горничной, один из мужчин подступился к ней и стал допытываться о чем-то на своем невразумительном диалекте.
