Даша, по опыту своему зная о непредсказуемости материнских действий, покорно опустилась на деревянный стул у грязного, покрытого липкой клеенкой, стола. Знала: в такие минуты ей лучше не перечить, авось быстрей проорется и истратит свой алкогольно-воинственный запал.
- И где твоя благодарность?! Ходишь все время с мордой недовольной! Чем тебе мать плоха, я спрашиваю?!
- Ничем, - тихо промямлила Даша, так, что Надежда, вероятнее всего, ее и не услышала, захлебнувшись в волне необъяснимого гнева.
Если бы Дашенька была постарше, она бы понимала, что перед ней предстал пьяный бред во всей своей красе - delirium tremens, - и, может, не пыталась бы отвечать на не интересующие саму Надю вопросы, дабы успокоить разбушевавшуюся мать. Но в силу детского восприятия и недопонимания ситуации и соответствующих ей медицинских диагнозов, девочка от чистого сердца не понимала, чем так разъярила маму.
- Во, глянь, спиногрызка! На мои ноги! - Надя с размаху бухнула свою ногу на колени Даше - ногу в мозолях, с артритными пальцами и отекшей голенью. - Видишь?! Видишь?!
Даша невольно поморщилась и попыталась столкнуть немытую конечность, но потерпела неудачу.
- А-а! - завопила Надя, у которой совершенно помутился разум. - Брезгуешь, тварь неблагодарная?! Я этими ногами хожу, деньги зарабатываю на кусок хлеба тебе и пузырек себе! Расслабиться! А тебе, видите ли, противно?! Мать плохая?!
Надя вдруг убрала ногу и - совершенно неожиданно - с размаху влепила дочке оплеуху тяжелой рукой. Даша вскрикнула и повалилась на пол.
- Пошла вон отсюда!! - заорала во всю глотку - нет, не мать, а, наверное, Баба-Яга, как показалось Даше, когда мельком бросила на нее перепуганный взгляд, - такая она была сейчас страшная, злая, лохматая и буйная.
В животе у Даши похолодело от ужаса, и она, не тратя больше времени даром, практически на четвереньках убежала прочь и, задыхаясь от спешки и опасения, что за ней будет погоня, заперлась в своей комнате - не на ключ, правда, но хотя бы заблокировала дверную ручку нажатием кнопки. Только теперь Даша почувствовала, как горит щека, как ноет десна и болит ухо.
Едва сдерживая рвущиеся рыдания, она приложила больную сторону лица к прохладной столешнице письменного и совершенно допотопного стола.
"Давно пора повзрослеть!" - вдруг мелькнула сама по себе оформившаяся, пышущая злобой, мысль. - "Детство кончилось!"
...Даша просидела у окна, пока во дворе не погас уличный фонарь. Она то тихо плакала, то сжимала тоненькие губы от вспыхивающей злости, то закрывала глаза, погружаясь в истинную печаль и давящее одиночество. Она слушала каждый шорох за дверью, в напряжении ожидая, что пьяница - матерью ее называть уже не было сил - в любой момент может вломиться в комнату. Но царившая здесь темнота - Даша не включала ни единого осветительного прибора, так было уютнее и... безопаснее, - похоже, ввела Надежду в заблуждение, что дочка уже спит. Каждый звук, доносившийся из-за двери, все крепче заключал Дашу в холодные и костлявые объятия внутреннего напряжения, заставляя вздрагивать и с опаской смотреть на дверь.
Дождавшись, когда стихнут пьяные маты себе под нос и грохот кастрюль, Дашенька осторожно вышла в коридор. В квартире было темно и тихо. Девочка заглянула в комнату сладко храпевшей надежды и, убедившись, что та совершенно непритворно спит, ощутила, как неожиданно расслабились ее худенькие плечи, которые уже с самого утра были поджаты из-за нервного напряжения. Она воспрянула духом и почти радостно побежала на кухню.
Позаглядывала в хлебницу, в шкафчики... даже в кастрюлю, в которую Надя так и не вспомнила положить ничего кроме капустных лохмотьев. Но это варево Даша не решилась есть даже сейчас, когда живот крутили судороги и жгучая боль в желудке. Вдохнув горячего пара, Даша заметила, что руки задрожали гораздо сильнее. Она закрыла крышку, включила соседнюю конфорку, набрала воды из-под крана и поставила чайник. Хоть кипяточку погонять, заварки-то в этом доме все равно не найти. Даша тем временем открыла дверцу до неприличия древнего холодильника и осмотрела пустые полки; лишь на дверце оказались три чесночные головки, какой-то сухарь - совсем маленькая хлебная корочка, и пакетик с горстью сухофруктов. Даша едва не издала радостный визг при виде столь замечательной находки и вцепилась пальцами в узелок полиэтиленового кулька.
Завидев столб вырывавшегося из носика чайника пара, девочка сбегала в свою комнату, принесла свою кружку, которую из соображений санитарной гигиены хранила у себя, чтобы ею не воспользовались мамины "гости", и наполнила кипятком. Затем приставила к мойке табуретку и, взобравшись на нее, достала из настенного шкафчика залапанную чьими-то грязными пальцами сахарницу - некогда гордость и деталь вполне пристойного сервиза, который - нетрудно догадаться - давным-давно был выменян на "пузырек, расслабиться".
Сахара в ней - вот удивление! - не оказалось. Даша соскребла ложкой намертво приставшие остатки песка с ее стенок. Вода в чашке почти не изменила своего вкуса, но... здесь скорее важен сам факт.
Прибрав все, как было, Дашенька подхватила "ужин" и вернулась в свою комнату. Уселась за стол, включила настольную лампу и стала жадно жевать кусочки сушеного яблока, осторожно прихлебывая еле-еле сладковатый кипяток. Руки у девочки и впрямь сильно тряслись; а сухофрукты совсем скоро кончились, что для голодного - очень голодного - человека было немалым огорчением.
Даша допила горячую воду и легла в постель, закутавшись в одеяло так, чтобы наружу выглядывал только нос. Не смотря на совсем еще теплую погоду, она мерзла и испытывала слабость.
Лишь бы уснуть... И еще один ужасный день закончится... Еще один безрадостный... Еще один скудный день... Еще один голодный... Хорошо уснуть и... не осознавать...
II
Утро пошло по накатанной: Даша встала в семь и, только умывшись, но не завтракая, надела школьную форму и сложила в портфель нужные учебники.
- Даша! - скрипуче позвала Надежда из своей комнаты.
Девочка в нерешительности остановилась в прихожей: что делать? Общаться с мамой не хотелось, но проигнорировать и убежать, значит получить позже нагоняй - с памятью у Наденьки, когда она трезвая, беды нет.
- Дашка! - гораздо недовольнее прозвучал хриплый повторный окрик. - Иди сюда, сучка недоношенная!
Почувствовав, как руки-ноги сразу стали ватными, Даша двинулась-таки вглубь квартиры на материнский зов.
Даша с унынием задумалась - правда? Правда, недоношенная? Или это просто присущее Наде отсутствие контроля и "ответа за свой базар" подкидывает в ее речь обидные эпитеты?
Надежда лежала на разложенном диване без признаков постельного белья на нем. Сама она лежала на спине, свесив голову вниз и раскинув ноги в разные стороны.
Даша едва не закрыла нос от смеси ужасающих кисло-горьких, тошнотворных запахов. Смотреть на мать или предметы интерьера ее спальни тоже не было сил, и Даша старалась отводить взгляд на пейзаж за окном.
- На, - протянула Надя ей пару мятых десятирублевых купюр и добрую горсть монет. - Сходи, купи чекушку. Только бегом. Плохо мне...
Даша взяла деньги и сразу отступила обратно за порог комнаты.
- Да поживее! - приказала Надежда. - Попробуй только не принести или набедокурить чего - башку оторву.
Даше, вообще-то, и в голову не пришло бы ослушаться, но Надя, видимо, считала своим родительским долгом пригрозить дочке - для чистоты исполнения поручения.
Дашенька застегнула ремешки босоножек и побежала вниз по лестнице.
Во дворе щебетали птицы, и солнце нежными утренними лучами ласкало полусонный пейзаж. Даша, прищурив один глаз, с удовольствием подняла лицо к небу: каким чудесным творением является природа! Даже когда тебе очень плохо, она имеет свойства отвлекать и успокаивать натянутые нервы. Да, мало кто из детей ее возраста способен оценить прелесть утреннего, еще незагазованного автомобилями, воздуха, спокойствие и умиротворение, какое способен дать один взгляд на светло-лиловые и позолоченные облака на бледной, почти белой, глубине неба.
