Анастас исчез, растворился в свежем воздухе Лазаревского, как дым. Эльвира нисколько о нем не грустила. Даже как будто очнулась от любовной горячки, принялась обустраивать с каким-то особым рвением дом, занялась собой, познакомилась с маникюршей Анютой, которая приходила раз в неделю заниматься и без того ухоженными ручками и ножками Эльвиры. Время от времени появлялась и массажистка Эмма, здоровенная, сильная женщина, от которой всегда пахло ванилью, словно она была набита ванильными булочками. Хотя сладкий запах этот шел скорее всего от персикового или абрикосового масла, которым массажистка пользовалась при массаже и который впитался в кожу ее рук.

Морской курорт готовился к сезону, возводились новые гостиницы, повсюду шел ремонт, пахло строганой доской, краской, сырым цементом, некоторые улицы были перекопаны, по траншеям прокладывались трубы, в садах жгли прошлогоднюю листву, от чего по городку плыл горьковатый запах дыма. Появлялись первые гости, которые непонятно зачем приезжали ранней весной, разве что просто вырывались из грязных и холодных городов, чтобы погреться на южном солнышке, подышать морским воздухом да отоспаться в тишине и покое гостиничного номера.

Эльвира Андреевна купила машину, темно-синий «Фольксваген», и каталась на нем по городку, даже в соседнюю булочную отказывалась ходить пешком. Охотно возила Наташу на базар, где они, не спеша, с удовольствием выбирали овощи и фрукты.

Эльвира Андреевна в самом начале их знакомства рассказала Наташе, что она – вдова, что муж ее был крупным московским бизнесменом, да умер полгода тому назад, оставив ей недвижимость и деньги. Остальное Наташа могла только додумывать: нигде не работала, жила в свое удовольствие, что и продолжает делать после смерти любимого супруга.

Чувства Наташи к своей хозяйке менялись от ненависти к любви. Или наоборот, в зависимости от обстоятельств. Так, когда та приняла ее на работу, Наташа испытывала к ней помимо благодарности чувство восхищения внутренней силой и умом Эльвиры. Сама Наташа, человек ведомый и слабый, готова была подчиняться ей во всем, лишь бы находиться рядом с ней, прислуживать ей. Однако наступал такой момент, когда она инстинктивно начинала понимать, что ею помыкают, что над ней надсмехаются, что ее унижают, и тогда в ней просыпалась тихая и дремучая ненависть, когда она мысленно расправлялась со своей хозяйкой, убивала ее, да так, что кровь лилась ручьями…

Но это происходило лишь в первые месяцы их проживания под одной крышей. Позже, когда Наташа выучила все правила поведения, разобралась в большом списке своих обязанностей и освоилась в квартире, стало легче обеим женщинам.

– Главное, Наташа, это знать свое место, – любила повторять, просто-таки вбивать в сознание своей домработницы Эльвира Андреевна. – Некоторые люди рождены, чтобы мыть полы и стирать. И это их предназначение. И не надо никаких революций, прошу тебя, не надо мне ничего доказывать, что ты могла бы стать учительницей младших классов или художницей, портнихой или финансистом. Ты – Наташа, которая прислуживает мне, прибирается в доме, стирает и гладит, готовит еду, моет посуду, стелит мне постель, ходит на рынок за покупками и так далее, и так далее… И когда ты смиришься со своим местом в этом мире, так сразу же почувствуешь себя намного спокойнее и даже счастливее. Да-да, и разные мелкие приятности так и посыпятся на твою голову.

Звучало, как бред, но на деле все оказалось чистой правдой. За хорошую работу, за служение Наташе выделили комнату в квартире (первое время она спала на раскладушке в прихожей), выдали красивое постельное белье, перину, теплое одеяло, показали, куда она может складывать свои вещи. Вот только есть Наташе разрешалось лишь в кухне, как прислуге.

И если одно из самых главных условий работы у Норкиной – проживание в квартире хозяйки и отсутствие личной жизни – поначалу Наташу пугало, поскольку все это сильно смахивало на заточение или вообще рабство, то позже, когда она усилием воли внушила себе, что отсутствие мужчины в ее жизни является для нее благом, что это своеобразная страховка от возможных ошибок, способных разрушить ее жизнь, она и вовсе успокоилась.

…Зазвонил телефон, Эльвира вздрогнула, схватила трубку. Глаза ее, расширенные, блестящие от готовых в любую минуту пролиться слез, уставились в одну точку. Наташа сразу поняла, что звонил Саша.

– Да… поняла. Что ж… я рада. Ты не переживай, все устроится. Да-а-а? – Лицо ее стало розоветь, словно прозрачный фужер, наполняемый розовым шампанским. – Хорошо, значит, через два дня. Я встречу тебя.

Она отложила телефон и посмотрела на замершую напротив нее с тряпкой в руке Наташу:

– Он уже взял билет, Наташа. Ты понимаешь?

– Бросил семью? Развелся?

– Развод – это условность. Развод – это документ, который не всегда легко получить. Я бы дала ему денег, чтобы все как-то ускорить, но посчитала это преждевременным. А вот сейчас, когда он объявил своей жене, что не любит ее и не хочет с ней жить, что любит другую, то есть меня, вот теперь я помогу ему освободиться от этого брака.

Наташа подумала, что нехорошо это – бросать жену с двумя маленькими детьми, а еще подумала, что как же хорошо, что люди не научились читать мысли друг друга. Иначе Норкина, прочитав ее мысли, сразу же уволила бы ее.

– Я рада, – солгала она, пряча взгляд и как-то уж особенно старательно вытирая пыль с комода. – Рада, что вы наконец успокоились. Представляю, как вы переживали.

Но Эльвира не слышала ее. Она забралась с головой под плед, чтобы какое-то время побыть совершенно одной в состоянии тихого, долгожданного счастья. Потом, вынырнув из-под пледа, улыбнулась и сказала:

– Неси шампанское! Кажется, я скоро выйду замуж!

– Ее это не остановило. Ну то, что он женат. Я сразу поняла, что она влюбилась. Как кошка. Она так смотрела на него, просто пожирала глазами. А он глядел на нее сначала робко, а потом, когда выпил коньячку и хорошенько закусил, разомлел и поднялся к ней в спальню, уже не обращая внимания на ее возраст. Думаю, что когда мужчины выпивают, у них на глазах появляется такая сладкая муть, через которую все особи женского пола кажутся молодыми и привлекательными.

Не помню, что еще говорила я следователю. Меня всю трясло. Я вернулась из морга и хлопнула водки.

В квартире было холодно. И я вспомнила, как моя дорогая Эля, Эльвира Андреевна, не так давно жаловалась, что у нее мерзнут ноги. Я ей еще грелку приносила, подкладывала под пяточки. Господи, неужели это она там, на металлическом столе? Просто не верится. Я всегда думала, что при ее деньгах она всегда сможет позаботиться о себе, вылечить любую болезнь. Да и вообще она была здоровой женщиной, следила за собой, пила витамины. Не скажу, что она вела такой уж здоровый образ жизни, всякое бывало, и поесть вкусно любила, и выпить была не дура.

Следователь спросил меня, когда я видела ее последний раз. Получается, что за два часа до смерти. Я вышла из дома, чтобы пройтись по городу, подышать воздухом. Мы же, как приехали в Москву из Лазаревского, так Эля заставила меня освежить квартиру, помыть полы, окна. Вот я и принялась все отмывать, чистить. А когда я все помыла, прибралась, решила пройтись… Эли в это время дома не было, она уехала, я так поняла, к Саше.

Саша… Вцепилась она в него мертвой хваткой. Что до меня, так я в душе была не против того, чтобы они были вместе. Я уже знала, Эля советовалась со мной, что Саша был несчастлив со своей женой. Хоть она и молодая, но какая-то потрепанная, курящая, вечно всем недовольная. Я понимаю, это все от бедности, были бы у нее денежки, она бы наняла няньку, да и жила бы себе без проблем. Глядишь, и к косметологу ходила бы, и личного парикмахера завела. Но повторяю, денег в семье не было, и Эля это сразу поняла. И в Лазаревское Саша приехал вовсе не для того, чтобы подыскивать дом или квартиру для своего начальника. Нет у него никакого начальника. Он приехал с другом, они хотели сколотить строительную бригаду, чтобы заработать, да с другом вышел конфликт, тот сорвался и уехал, кажется, даже присвоил какие-то Сашины деньги, вот наш парень и остался один, без средств. Даже на билет у него не было денег. Думаю, он про все это откровенно рассказал Эле уже после того, как провел с ней ночь. Вот в спальне-то, наверное, все и рассказал. И Эля моя растрогалась, сказала, чтобы он не торопился, чтобы пожил еще немного, может, найдет нормальную работу, сможет заработать. Специально так сказала. Чтобы его задержать.