Но в случае его опозданий на сеансы ничего не получится.
Кончиками пальцев я стучу по столу, размышляя, что делать. Затем в кабинете раздается звонок телефона.
Я рывком снимаю трубку.
– Леандро Сильва пришел на встречу, – говорит Сэйди на линии.
Я пытаюсь игнорировать степень чувствуемого мною облегчения, которая гораздо выше, чем обычно бывает у меня в подобных случаях.
– Попроси его зайти.
Спустя десять секунд дверь открывается, в кабинет заходит Леандро Сильва, который выглядит потрепанно, и закрывает дверь за собой. Его одежда помята, словно он в ней спал. Его отросшие черные волосы в беспорядке, будто он встал с постели и удосужился пройтись по ним только рукой.
И все равно он выглядит привлекательно.
Как только взгляд опускается от его лица, я вижу что-то красное у верхней пуговицы на его рубашке.
Сразу же думаю о крови. Но когда присматриваюсь, понимаю, что это вовсе не кровь.
Это помада. Красная помада.
Я сжимаю руки в кулаки, ногти впиваются в кожу.
– Ты в порядке? – спрашиваю я. Голос звучит строго.
Какого черта со мной происходит?
Я заставляю себя расслабиться.
Он закатывает рукава, открывая сильные натренированные руки, покрытые черными волосами.
– В порядке.
Он мнется у двери, которую только что закрыл, и кажется неуверенным в том, что ему делать дальше, так что я встаю из-за стола и иду к зоне с креслами.
Никаких извинений за его опоздание я не слышу и не вытягиваю их из него, несмотря на то, насколько хочу этого.
– Могу я что-нибудь предложить тебе? – спрашиваю, прежде чем сесть.
– Нет.
Он все еще не садится.
– Ты собираешься сесть?
Он бросает взгляд на кресло так, словно и не подозревал, что оно здесь есть.
Кивая, он подходит и садится.
Наклоняясь вперед, он руками упирается в колени и складывает ладони вместе.
И тогда я чувствую это – алкоголь. От него исходит сильный запах. Также чувствую аромат парфюма. Дешевого парфюма.
Оба этих запаха беспокоят меня в равной степени.
Но проблему с парфюмом я игнорирую, пока не начала задаваться вопросом, почему меня волнует его парфюм, и концентрируюсь на алкоголе.
– Леандро, я собираюсь задать тебе вопрос и хочу получить честный ответ.
Его взгляд устремляется на меня.
– Ты сейчас пьян? – Мне стоило спросить иначе. Не знаю, почему перед ним у меня, кажется, уходит земля из-под ног.
Но я не стану заниматься лечением кого бы то ни было, если он или она находится под воздействием алкоголя либо запрещенных веществ.
В его взгляде появляется раздражение, после чего он смотрит на меня.
– Нет. – Его челюсть напряжена.
– Я чувствую исходящий от тебя запах алкоголя. Я не буду заниматься твоим лечением, пока ты пьян или под кайфом. – Я дергаюсь вперед, оказываясь на краю кресла, спина выпрямлена, руками хватаюсь за сидение.
– Я не пьян и не под кайфом, – выдавливает он слова. Его руки сжаты так сильно, что костяшки пальцев белеют. – Если вы чувствуете от меня запах алкоголя, то потому, что я пил вчера ночью. Совершенно ясно, что выпил слишком много, ведь очнулся я в номере отеля и понял, что опоздал на встречу с вами. Так что я натянул вчерашнюю одежду, другой-то у меня не было, и направился сразу сюда. Я даже не принимал душ.
Я заметила.
Прикусываю язык очень сильно и почти уверена, что до крови.
Выдыхаю, чтобы успокоиться.
– Ты мог позвонить и перенести встречу. Это не создало бы проблемы.
Кажется, мое заявление сразило его. Его лицо побелело, будто подобная мысль и не приходила ему в голову.
Затем выражение его лица становится жестким.
– Я не хотел пропускать сегодняшнюю встречу.
– Но опоздать на нее нормально? – Мне не стоило говорить этого. Не знаю, почему сказала.
Я прочищаю горло. И меняю тактику.
– Почему ты не хотел пропускать сегодняшнюю встречу?
Его взгляд устремляется на стену за моей спиной. Мгновение он молчит. Затем смотрит на меня.
– Потому что хочу покончить с этим. Хочу быть мужчиной, которым был раньше.
– Знаешь, нет ничего плохого в том мужчине, каким ты являешься сейчас. Если исключить механизм преодоления и наигранность, то ты тот же мужчина, каким был.
– Нет, не тот же. – Его голос похож на низкое рычание. Он смотрит в сторону.
– Ладно, Леандро, если хочешь измениться, стать мужчиной, каким был прежде, тебе нужно приложить усилия. И это, – жестом я указываю на него, – не похоже на то, чтобы ты прикладывал усилия.
Его темные глаза устремлены на меня. Челюсть напряжена, кажется, будто она готова раскрошиться.
– Я пришел, разве не так?
– Да. – Я киваю. – Но с опозданием на сорок минут.
Он щурится. Затем смотрит на мои руки, в которых ничего нет.
– Разве вам не нужно делать записи или что-то типа того? – Он подбородком указывает в мою сторону.
– Нет, мне не нужно делать записи. Встреча будет короткой, так как у тебя осталось только двадцать минут. Я запомню все, о чем мы будем говорить. Не беспокойся.
Он хмурится, между его бровей пролегает морщина.
– Вы не будете проводить полный часовой сеанс?
– Нет, я не могу. У меня есть другие пациенты, с которыми назначены встречи, и которым тоже нужна моя помощь.
– Ради всего святого! – рычит он. Наклоняясь вперед, он локтями упирается в бедра и пальцами погружается в черные волосы.
Я даю тишине повиснуть между нами, позволяя ему заговорить, когда он будет готов.
– У меня вчера… был плохой день. – Его голос низкий, он практически шепчет.
– В каком смысле «плохой»?
Он поднимает на меня эти черные глаза, и в них я вижу целый мир боли.
– Плохой, как… я пытался водить свою машину.
– И как все прошло?
Он смеется горьким смехом.
– Никак. Я струсил, как курица. Потом вылез из машины и бейсбольной битой разбил ее к чертям собачьим.
– Как ты себя чувствовал?
– Разнося вдребезги свою машину? Пока разбивал, хорошо. А потом, после всего… чувствовал себя дерьмово, так что я пошел внутрь и разнес все свои гоночные призы.
– Уничтожение гоночных призов заставило тебя почувствовать себя лучше?
– Нет.
– Почему, как тебе кажется, ты сделал это: разбил машину и уничтожил призы?
– Потому что не хотел постоянного напоминания о том, кем я был. И кто я сейчас.
У него есть четкое осознание того, почему он ведет себя подобным образом. Это дает мне надежду на его восстановление.
– И кто ты сейчас?
– Лишь внешняя оболочка того, кем я был. – Его плечи опускаются. – Я парень, что не может встретиться лицом к лицу с неудачей, которой является, поэтому каждый раз, когда чувствую подобное, я делаю одно и то же. Иду в бар и напиваюсь в хлам. Затем просыпаюсь в отеле в кровати с двумя женщинами и нечеткими воспоминаниями о прошлой ночи.
Поднимаясь с кресла, со стола хватаю бутылку воды. Я прикрываюсь ею. Знание, что у него был секс не с одной, а с двумя женщинами, сильно меня волнует.
Почему меня это так сильно задевает?
Так быть не должно. Так нельзя.
Я отметаю чувства в сторону и сажусь обратно.
– Прости. Сегодня у меня пересохшее горло, – поясняю я свой рывок к воде.
Он внимательно смотрит на меня своими темными глазами.
– Ты не неудачник, Леандро. Ты пережил кошмарную аварию. То, что ты чувствуешь, нормально.
– Я не… – Он выдыхает. – Я не чувствую себя нормально. Я чувствую себя слабым. – Он шепчет, его голос ломается.
Я чувствую, как его боль смыкается вокруг меня доселе неизвестным мне образом.
– Ты не слабый, Леандро. Ты человек. – Мой голос звучит иначе, даже для моих ушей. Я всегда смягчаю интонации для пациентов, но сейчас в моем голосе что-то еще, что я не могу определить.
Он смотрит мне в глаза и нечто неожиданное возникает у меня в груди.
Сострадание.
Это сострадание. Я все время испытываю его к моим пациентам.