Что касается моего изнасилования. Я никогда не пыталась это скрывать, когда меня кто-то спрашивал о первом половом опыте. Но никогда ни с кем не обсуждала это в подробностях. Некоторые, как и мои родители, относились к этому, как к позору, будто я собиралась поведать о собственном преступлении, некоторые просто не хотели причинять мне боль, и потому те и другие не хотели слышать подробности. А некоторые больше всего интересовались хронологией и точным описанием события, но не расспрашивали меня о том, что творится в моей душе.
Я сама считала, что все закончилось очень даже благополучно, не было каких-то извращений со стороны насильника, кроме самого факта насилия, меня не искалечили и не убили. Мне казалось, что я могу сама справиться со своим горем, что я достаточно взрослая и умная.
Тем, кто спрашивал о случившемся, я сама не была готова открыться. Вначале, сгораемая от стыда и брезгливости, под гнетом самобичевания, я спрятала свою боль очень глубоко внутри. Так глубоко, что казалось, нет боли, нет горечи, нет обид, есть только неприятные воспоминания.
Что я испытывала позже? А что можно испытывать спустя годы после трагедии? Тем более, когда уверилась, что виновата сама - из-за своей доверчивости, наивности, легкомысленности, в конце концов, из-за своей провоцирующей одежды.
Однажды спустя три года после трагедии, мы ехали с мамой к бабушке. С нами была подруга мамы, которую мама решила подвести по пути. Не знаю, с чего начался разговор, но в какой-то момент мама стала жаловаться ей на меня, как будто меня и рядом не было. А подруга, возможно, чтобы поддержать ее, или просто пошутив, сказала мне: "Какая же ты оказывается плохая!". На ближайшем светофоре, когда мама притормозила, я, захлебываясь слезами, выскочила из машины и побежала. Мама стала звать меня обратно. Мне не хотелось снова выслушивать о том, какая я плохая. Мне хотелось кричать: "А ты, ты, не плохая разве? Ты не защитила меня, ты не уберегла, ты не объяснила, ты не поддержала...". И только ее слова: "Садись в машину, поговорим", заставили меня вернуться. Потому что я хотела поговорить, потому что я нуждалась в поддержке, а не в порицании. Разговаривать мы так и не стали. Когда я сквозь слезы начала объяснить, с чем они связаны, мама просто обняла меня, заплакала вместе со мной и сказала: "Прости!". Мне этого было достаточно. Если бы она могла только предположить, что такое может случиться со мной - умной, самостоятельной, послушной и прилежной, я думаю, она бы сделала все возможное, чтобы этого не случилось.
И в тот момент я поняла, что ничего никуда не делось. Осталась и досада на себя, и ненависть к насильникам, и обиды к родителям, и одиночество, и горечь, и надежда. Надежда, что когда-нибудь их найдут. Зачем? Чтобы просто посмотреть им в глаза. При этом я также понимала, что никогда этого не случится. Дело было закрыто. Я сама виновата. Все так считали. Я так считала. Точка.
Годы я носила это в себе, укромно прятала и показывала только краешек, убеждая, что показывать больше нечего.
Впервые я проговорила многое со своей подругой Зоей. Я поняла, что не одинока. Я поняла, что не виновата. Я поняла, что никто меня и не осуждает. Я поняла... Больше я ни чего не поняла. Не понимала, почему так и не нашли насильников, когда даже фотороботы были составлены. Не понимала, почему так и не стали искать тот дачный домик, в котором наверняка повсюду были отпечатки их пальцев. Не понимала, почему я не стала бороться дальше, чтобы прийти к своей цели и найти их. Не понимала, почему вообще не сильно сопротивлялась, не расцарапала насильнику лицо, чтобы под ногтями остались его ткани для последующих ДНК-анализов. И сама же отвечала на свои вопросы. Я была юна и напугана. Я была труслива, и комфортность сегодняшнего дня я предпочла гордости, пострадавшей в прошлом. Однако эта самая гордость не хотела униматься и периодически меня изводила своим "Почему?".
Мне было не понятно, почему никто не озаботился моим физическим и душевным состоянием? Даже родители, которые могли бы отправить меня на медицинское обследование на наличие инфекций и дать мне противозачаточные таблетки, про существование которых я еще тогда не имела представления, не сделали этого. А ведь я могла заразиться и забеременеть от насильника. Хорошо, что этого не произошло! Но разве это снимает с них вину за бездействие в тот момент? Почему мама - лидер и борец по жизни, которая всегда добивалась всех своих целей, не помогла и мне добиться моей цели - найти насильников и довести дело до суда? Почему мама, так громко рассуждающая о позоре, не рассуждала о том, что этот позор касается не только ее, но и меня, и меня в большей степени. Почему она ни на миг после случившегося не обняла меня и не сказала ни одного утешающего слова?
Почему никто не посчитал меня жертвой и не отнесся ко мне с соответствующим вниманием? Или для того, чтобы посчитали тебя жертвой, нужно быть не только изнасилованным, но еще искалеченным и избитым до полусмерти? А как же душевные страдания? Ведь может калечиться не только тело, но и гордость и достоинство.
Если бы на моем теле обнаружили множественные следы, доказывающие, что со мной обращались явно жестоко, дело бы приняло бы совершенно иной оборот. Насильник выигрывает, когда ощущает свою власть, подчиняя себе свою жертву. Жертва выигрывает, когда ощущает свою власть над насильником во время вынесения справедливого судебного решения. На любую боль существует множество обезболивающих средств. Но лучшим обезболивающим средством для жертвы является раскаяние насильника. Я проиграла, подчиняясь насильнику. Я проиграла, не доведя это дело до суда. И я не узнала, раскаивается ли насильник. Мне оставалось только на это надеяться.
Почему? Почему? Почему? Больше я не задаюсь этими вопросами. Мне уже не требуется знать о чужом раскаянии, потому что все прощены.
Не знаю, произошло ли полное мое исцеление и требовалось ли оно мне. После того как я все неоднократно проговорила и записала, стало душевно легче. И только здесь точка.
С Зоей мы сейчас редко видимся. Она вышла замуж. И родила ребенка. Я могла бы написать, что замужество было именно из-за незапланированной беременности, но это тоже будет не правильно. Зоя верила, что это была любовь! Единственное, и главное обстоятельство, о котором она жалеет - это то, что слишком плохо его узнала. А узнав лучше, стала понимать, какие они разные, и ощущать, как ее любовь исчезает.
В 17 лет я все-таки дождалась от мамы энциклопедии для девочек. Мы с Зоей пролистали ее и долго смеялись. Там было очень мало того, чего бы мы ни знали еще и пару лет назад. Мы размышляли над тем, кто додумался ее составить. Нет, замысел был хороший. Когда мамам стыдно в силу своего советского воспитания разговаривать на откровенные темы с детьми, то хорошая поучающая книга - это выход. Но ни за что не поверю, что кто-нибудь ее прочитал целиком. Она такая объемная и тяжелая, что ее даже неудобно приносить к подругам, чтобы обсудить. И изложение материала - полная скука и занудство. Почему кто-нибудь не догадается написать что-то читаемое, или разбить энциклопедию на множество отдельных маленьких книг, брошюр по определенным категориям и темам с яркими картинками?!
Сейчас, в век нано-технологий, такие рассуждения кажутся странными и нелепыми. Интернет многое усложняет, но и дает ответы на многие вопросы. Раньше родителям приходилось думать - когда и как стоит говорить с ребенком на откровенные темы, а стоит ли вообще говорить.
Эти воспоминания из давно прошедшего. Что думаю сейчас? Я думаю, что какой ни была хорошей книга, меня она ни чему не научила бы в тот момент. Когда человек не достаточно нравственен, и даже не стремится к нравственности, одна единственная книга, скорее всего, не наставит его на правильный путь.
Мне суждено было родиться в том поколении, когда эти нравственные границы были размытыми. Что ценится? Ценится высокое социальное положение, вернее даже не само социальное положение, а его внешняя видимость, наличие "крутых" атрибутов. Дружеские связи становятся иногда важнее родственных. Становится важным больше не то, что думают о тебе родители, а что думают о тебе друзья. Ты - крут, если чем-то выделился из общей массы. Забывая при этом, что этот знак отличия, "крутизны", присвоен тебе в результате деградации моральных и нравственных устоев. Другая реальность - телевидение и интернет вытесняет настоящую действительность. Человек начинает жить какими-то навязанными и придуманными идеалами, а иногда и вообще другой реальностью, отдаляясь от действительности все дальше и дальше.
