— Вот как нужно нести послушание эконома: требуется четко знать, что делается сегодня, помнить о том, что будет делаться завтра, и даже думать о том, что необходимо сделать через год!
— Отче, у меня нет таких способностей, простите! К тому же у меня еще учеба на заочном отделении семинарии…
— Это не беда! Я ничего не знал в учебе, и ты не будешь знать… Главное — это послушание!
В сильном унынии я пришел к духовному отцу с вопросом:
— Что мне делать, отче? Я не готов к такому исполнению экономского послушания и растеряю последние крохи молитвы, которую удавалось поддерживать в монастырской суете!
Старец шутливо потрепал меня по плечу:
— Ты все внимание прилагай к молитве и к стяжанию мира душевного! Все остальное Бог приложит к этому, не сомневайся…
— А как же эконом наставляет меня постоянно думать о том, что я должен делать завтра и что нужно делать через год?
— Ну, это не твой путь! Держись Господа, а в остальном Бог поможет…
Из-за болезни у эконома расстроились отношения в Патриархии, что осложнило и его отношения с наместником Лавры. Всех причин и деталей происходившего не знаю, так как никогда не имел интереса и любопытства выведывать о том, что происходит среди руководства монастыря. Стало заметно, что хороших отношений между наместником и экономом уже не будет никогда. В один из весенних дней я увидел архимандрита у машины, в которой он уезжал на новое послушание в другой монастырь. Мы тепло попрощались, потому что я был искренне благодарен ему за участие к нуждам наших родителей. Сердце у него было доброе. Возможно, и он привык ко мне, так как всегда был снисходителен к моей непонятливости в экономских делах.
Эконом уехал, и я остался один на один со всем огромным хозяйством Лавры. Как нарочно, благочинный начал подходить ко мне в диаконской комнате во время облачения и вести разговоры об архимандритстве. То ли в шутку, то ли всерьез он заставлял меня примеривать архимандритские митры, улыбаясь и трепля меня по плечу:
— Отлично! Очень тебе идет! Вылитый архимандрит…
Но мне было не до шуток: тяжелое послушание эконома оказывалось мне явно не по плечу…
Иногда, когда отец Кирилл сильно простужался и болел, я ходил на исповедь к опытному, умудренному схиархимандриту Михаилу, жившему в нашем корпусе. Его ценные советы о монашеской жизни укрепили меня в желании обрести в конце концов молитвенную жизнь в горах. В одной из наших бесед он сказал:
— Пойми на опыте разницу между мудростью и глупостью!
— А в чем она состоит, отче?
— Как монах, ты должен это знать! Мудрость — это жить для спасения, а глупость — это жить как слабоумный…
— А разве в монастырях не живут для спасения?
— Жить для спасения — это значит жить настолько цельно и собранно, чтобы не терять зря ни одного мгновения. На самом деле все мы живем и толчемся в повседневной суете, забывая о главной цели, словно слабоумные… Неутомимо ищи молитву и не давай себя обманывать ложными заботами, ибо дни лукавы. Стремись так к спасению, как погребенный под землей стремится выбраться наружу!
— Ясно, отче дорогой. Вот, самому хочется попробовать жить в уединении в горах. Сильно тянет к молитве и уединению!
— Что ж, дело благое, если старец благословит. Если понять, что биться за спасение нужно каждый день с самого пробуждения, тогда не упустишь зря своей жизни. Я тебе сделаю крест-мощевик для пустыни и еще мощей подарю, чтобы Господь тебя хранил. А с кем ты собираешься в горы?
— С отцом Пименом, отче.
— Хороший монах, знаю. Бог вас благословит на пустынническое житие!
— Спаси вас Христос, отче!
Этот разговор со схимником окончательно укрепил меня в своем решении отправиться на Кавказ и положить жизнь на поиски Бога и молитвы. Отец Пимен испытывал такое же воодушевление, утешенный благословением схиархимандрита.
Оставался нерешенным самый главный вопрос, как уезжать из Лавры на Кавказ: официально, с прошением, или уехать тайно? Мы не допускали мысли о том, что нас могут отпустить официально. Прежде об этом не могло быть и речи, чтобы не попасть под запрещение в служении. Долгое время нам не удавалось прийти к единому верному решению. Тем временем наши сборы продолжались, и с отъезжающими паломниками нам удалось отправить в Абхазию часть нашего груза. Наш выбор начал склоняться к тому, чтобы уехать тайно, оставив письмо начальству с объяснением причин отъезда. Мы много молились перед тем, чтобы сказать это отцу Кириллу. В конце концов мы пришли вечером к старцу. Начал говорить, как мы условились, архимандрит. Он долго ходил вокруг главной темы разговора, пока, запутавшись, не обратился ко мне:
— Говори ты, а то у меня не получается хорошо объяснить батюшке наше недоумение…
Пришлось после такого вступления сказать прямо и открыто:
— Батюшка, отец Кирилл, простите нас. Мы решили поступить так: помня о том, что вы благословили для пустыннической жизни прожить три года в монастыре, считаем, что ваше благословение позволяет нам уехать в горы этой весной, чтобы успеть к зиме построить келью. К наместнику нам страшно обращаться, чтобы не попасть под запрет и чтобы не подвести вас нашим отъездом. Поэтому у нас остается только один вариант… — Я сделал паузу и посмотрел на отца Пимена. Тот согласно кивнул головой. — Уехать тайно и оставить в канцелярии монастыря письмо, объяснив причины нашего отъезда…
Старец молчал, глядя в темное окно, в котором отражался огонек лампады.
— Что вы нам посоветуете и правильно ли наше решение?
Мы застыли в ожидании.
Отец Кирилл опустил голову на грудь и молчал, ища решения у Господа. Не осмеливаясь его тревожить, мы тоже молчали. На колокольне уже отзвонили одиннадцать часов. Пора было уходить, а батюшка молчал. Я начал знаками показывать архимандриту, что, кажется, нам лучше уйти, но мой друг взглядом убедил меня сидеть. Так прошло около получаса. Старец поднял голову и бодрым, уверенным голосом сказал:
— Нет, отцы, ваше решение совершенно неправильно! Пишите наместнику прошение о разрешении построить скит в Абхазии как подворье Лавры. Смело идите к нему, он благословит!
— Батюшка, да у нас коленки трясутся идти с таким прошением к наместнику в кабинет…
Улыбка осветила лицо старца:
— Не бойтесь. Я его знаю, это хороший человек! С Богом!
Пока мы раздумывали о наших прошениях, у моего друга произошло важное событие, которое нас обоих сильно смутило. Из Патриархии сообщили, что указом Святейшего Патриарха Алексия архимандрит Пимен назначен игуменом возрождающегося монастыря и должен принять обитель, переданную государством Православной Церкви. Нам стало понятно, что наше дело принимает очень серьезный оборот. Мы вновь поспешили к старцу за разрешением наших недоумений. Я с одышкой поднимался на второй этаж вслед за быстро идущим отцом Пименом, недоумевая, как я смогу ходить в горах, особенно с тяжелым грузом.
Отец Кирилл начал молиться, закрыв глаза, когда услышал новость из уст моего друга. После долгих молитв он внимательно посмотрел на архимандрита, потом на меня. Мы с волнением ожидали его слова.
— Что ж, попробуй отказаться от игуменства. Напиши прошение, что хочешь подвизаться в молитве в горах. И тебе, отец Симон, — обратился ко мне батюшка, — нужно написать такое же прошение и просить разрешения подвизаться в молитвенном уединении вместе с архимандритом.
И, глядя вприщур на отца Пимена, добавил, улыбнувшись:
— Все же от своего послушания ты не уйдешь…
Но тогда эти слова старца показались нам просто указанием на будущую молитвенную жизнь моего друга.
— Батюшка, мы большую часть вещей и церковного имущества уже отправили на Псху. Нам обратно пути нет! — взволнованно сказал отец Пимен.
— Ну что же, где сокровище ваше, там и сердце ваше! Действуйте, с Богом!
Мы тут же написали прошения на имя наместника, прося разрешения на строительство лаврского скита в Абхазии в честь Иверской иконы Матери Божией, и отправились к настоятелю монастыря. Он немедленно приступил к делу, усевшись в кресло и начав с меня.
