- Где мой сюртук? - спрашивал он Сандру, недовольно расхаживая по комнате.
- Да вот же, в шкафу.
- Давай сюда.
- Дедушка, ты собрался гулять? - осторожно поинтересовалась Лили, наблюдая, как прадед суетится у зеркала. - Но ведь ещё рано.
- Нет, мне нужно в морг.
- Зачем? - спросила Сандра.
- Зачем-зачем... Надо. Сегодня туда привезли каменщика с гигантской опухолью в животе. Говорят, она потянет килограммов на сорок. Будь я проклят, если не увижу это собственными глазами.
- Но ты ведь не пойдешь туда один? - с надеждой вопросила Лили. - Нам надо тебя проводить...
- Что, - озорно хихикнул старик, - тоже хочешь посмотреть на покойников?
- Нет, не хочу! - чуть не взвизгнула юная девушка.
- Но тебе нельзя идти одному, - принялась отговаривать его Сандра. - Мы тебя проводим, но подождем на улице, хорошо?
- Долго придётся ждать.
- Ой, дети, - вальяжно протянула графиня, - оставьте своего прадеда в покое. В немецком языке нет таких слов, чтобы переубедить этого упрямца.
- Вот именно, - вторил ей Книпхоф, - сидите дома, учите уроки.
- Нет, дедушка, мы всё же пойдём с тобой.
- Ну ладно, - с явным недовольством сдался прадед, - только переодевайтесь быстрее, модницы.
Когда Лили поменяла платье и вышла в коридор, то профессора там уже не застала, только отметила, что его трость одиноко стоит в подставке для зонтов.
- Лиза! - крикнула ей из комнаты Сандра, - ты смотри...
Девушки прильнули к окну, наблюдая, как их прадед бодрым шагом идёт по улице, едва не срываясь на бег. До сего момента они и подумать не могли, что профессор в свои сто шесть лет не настолько стар, как порою хотел казаться.
7
Один месяц сменял другой, а война продолжалась уже второй год и не думала заканчиваться. Никто не мог сказать вразумительно во имя каких идеалов и благ она была затеяна. Это была страшная война, где машины несли людям смерть, пули разрывали плоть, газы отравляли тело, а снаряды разносили его на куски. Слишком много смертей было на полях сражений, слишком много горя было в мирных городах.
А в юные девичьи головки Лили и Сандры Метц закралась авантюрная мысль - сбежать из дома и стать сёстрами милосердия в лазарете, где служила тётя Ида, чтобы вместе с ней помогать раненным. Вот только возраст не позволял семнадцатилетним девушкам пуститься в далекое путешествие и начать самостоятельную жизнь. Близнецам было обидно и досадно, что в семнадцать лет мальчики бросали школу и записывались добровольцами на фронт, а они всё равно не могли добровольно работать в лазарете.
- Дедушка, - в один из вечеров спросила его Сандра, - а ты бы гордился, если бы мы с Лили стали сёстрами милосердия?
- Гордился бы? - прокряхтел Книпхоф. - Конечно! Ваша тётя Ида уже двадцать пять лет служит сестрой. Сразу видно, моя внучка. И вы, когда подрастёте и послужите, тоже станете настоящими правнучками Книпхофа. А потом замуж! За докторов, хирургов, на худой случай, за биологов.
Эти слова окрылили близнецов. А через пару недель их мечта стала близка к исполнению, когда утром Лили не добудилась прадеда. На сто восьмом году жизни профессора Книпхофа не стало.
- Какая лёгкая смерть во сне, - меланхолично заметила графиня. - Всем бы такую.
Похороны вышли странными. В самый разгар войны, когда армия терпела одно поражение за другим, присутствовать на них смогли только с десяток родственников и семь учеников профессора, остальные же слали телеграммы с соболезнованиями. Но самым неожиданным стало известие, что профессор Книпхоф завещал своё тело родному университету для изучения причин собственного долголетия. Так, после панихиды его тело увезли, а в могилу опустили лишь пустой гроб, после чего все присутствующие спешно разошлись по домам.
Нося траур, сёстры Метц стали всё чаще задумываться о побеге. Жить втроём в одной большой квартире с графиней, которая то и дело норовила замучить их своими воспоминаниями о былом великолепии аристократических семей, становилось всё скучнее и тоскливее.
И наконец, они решились. Взяв с графини слово, что она ничего не напишет отцу, а все письма от него будет переправлять в лазарет, Лили и Сандра покинули дом и отправились в Саксонию. Каково же было удивление тёти Иды, когда она увидела на пороге лазарета своих племянниц.
- Что же я скажу вашему отцу? - бессильно спросила она, глядя в лучащиеся глаза близнецов.
- А ты ничего не говори. Тётя Гертруда тоже обещала не говорить.
- Моё начальство не разрешит вам здесь остаться. Вам ведь всего семнадцать лет.
- Но ты же старшая сестра, - начали в унисон упрашивать её Лили и Сандра. - Скажи, что мы уже совершеннолетние. Мы будем стараться честное слово. Будем делать всё, что ты скажешь. Только не отправляй нас домой.
Ида лишь покачала головой и согласилась всё устроить. Что ей ещё оставалось делать, если в близнецах взыграла дедова кровь и они поняли, что без помощи ближним не проживут и дня.
Работа сестёр милосердия оказалась не из лёгких. На суточных дежурствах приходилось неустанно следить за состоянием больных, внимать всем их жалобам и докладывать о них доктору. А ещё нужно наблюдать за состоянием ран, делать перевязки, давать лекарства, менять нательное и постельное бельё и многое другое.
Но ещё тяжелее было сидеть у постели умирающего. В такой момент было непросто подобрать слова успокоения, чтоб облегчить агонию и помочь совсем юному парнишке или отцу семейства во цвете лет уйти в лучший из миров, где больше не будет газовых атак и разрывов снарядов.
Чтобы не вводить в замешательство больных, близнецы дежурили в разные смены, из-за чего их принимали за одного человека - сестру милосердия, что неустанно трудилась и день и ночь. Их так часто называли дочерями Иды, что девушки устали это отрицать.
Порой раненые солдаты просили сестёр написать за них письма домой. Особенно в этом деле преуспела Сандра, выработав ровный каллиграфический почерк. А письма родному отцу близнецы отправляли в двух конвертах в Мюнхен, где их получала тётя Гертруда. После того как она снимала конверт с саксонским штампом, графиня несла чистый подписанный сёстрами конверт на почтамт, где на него ставили баварский штамп и письмо отправлялось в госпиталь, где служил доктор Метц. Но, в конце концов, такая цепь ухищрений всё же дала сбой.
Прошло полгода, прежде чем Пауль Метц узнал правду о том, где находятся его девочки. Он пришёл в ужас, когда в одном из писем графиня случайно проговорилась, что дома их нет. Не медля и секунды, он тут же попросил телефониста связать его с лазаретом.
- Ида, как ты могла?! - восклицал в трубку доктор Метц. - О чём ты только думала, когда разрешила такое? Они же ещё дети!
- Пауль, уймись, - пыталась успокоить его кузина, - ничего страшного же не произошло.
- Ладно, дед задурил им головы, но ты!
- При чём тут дедушка?
- Ты же прекрасно его знала, зачем же спрашиваешь? Или ты забыла его высокопарные речи о необходимости врачебного служения людям? Будь хоть хирургом, хоть повитухой, но оставайся верен идеалам семьи. Неудивительно, что за восемь лет общения с дедом, Лили и Сандра поддались на его пропаганду. Но его больше нет, и с него не спросишь. Поэтому я спрашиваю у тебя - почему мои дети в лазарете? Они же совсем ещё юные девочки. Зачем им смотреть на кровь, гной, выносить судна и видеть каждый день смерть? Ида, мы с тобой зрелые люди, но они... Зачем им так рано взрослеть?
Ответа он так и не услышал. Доктор Метц и сам понимал, что свершившегося уже не исправить. Когда он вновь увидит своих дочурок, в их лучистых зеленых глазах уже не будет детской доверчивости. Его встретят повзрослевшие женщины с юными лицами и без наивных надежд. Не этого он желал для своих дочерей.
Первым же делом доктор Метц воспользовался своими связями и ходатайствовал о переводе Лили и Сандры в госпиталь под собственный неусыпный надзор.
