- Увы... - вздохнул доктор Метц, соглашаясь.
И Рассел одобряюще улыбнулся:
- Когда-то вы говорили, что смерть - это лишь клеточная патология. Стоит изменить механизм, и смерть обратится вспять.
- Это лишь теория, умозрительное предположение. У меня нет практического решения этой задачи.
- Но вы же знаете, что оно может найтись, - и Рассел подвинул банку с железой ещё ближе к доктору, - стоит лишь понять, что делать с этим. Вы же знаете, я вас не тороплю. Работайте, сколько потребуется, материал я вам предоставлю, только попросите.
- И вы опять выскребете мозг той несчастной женщине?
На лице Рассела отразилось недовольство таким прямолинейным вопросом, и холодным тоном он заявил:
- Вы же знаете, регенерация её организма абсолютна.
- И сколько раз вы уже удаляли ей шишковидное тело? Два, три, четыре? Или вы делаете это раз в год? Я просо хочу понять, есть ли предел её выносливости и вашего бессердечия?
- Не драматизируйте. В конце концов, Мери преступница и искупает свою вину с пользой для науки.
- А в чём повинен я?
- Ни в чём. Напротив, Корона благодарна вам за службу при правнуке покойной королевы. Но ещё больше мы будем вам благодарны, когда вы получите пресловутый эликсир бессмертия. Хотя, по праву первооткрывателя можете назвать его как угодно.
Когда Рассел покинул квартиру, доктор Метц впервые за долгие годы обратился к деду за советом. Он не знал что делать. Давнее напутствие "московского Сократа" говорило ему продолжить исследование, но тяжёлые воспоминания об измученной жительнице подземелий диктовали порвать все связи с альбионским Обществом.
- Знаешь, Пауль, - полусонно протянул профессор, сидя в своём любимом кресле, - больше полувека я бьюсь над этой загадкой: почему кому-то отмерено лишь тридцать лет жизни, а кто-то ходит по земле столетиями, не старея ни на день? Вот минул век, как я живу на свете, но я ни на шаг не приблизился к пониманию самой главной тайны мироздания. И уже вряд ли её разгадаю. Тебе лишь пятьдесят три года и ты в силах закончить эту работу за меня. Так что не отказывайся от предложения Рассела и прими его дары.
Никогда доктор Метц не стремился вершить великие дела и делать научный открытия, полагая, что это совсем не его призвание. Просто некогда Николай Фёдорович зажёг в нём искру сомнения в том, что природу нельзя преобразовать. А Рассел и вовсе показал, что в природе обитают существа, о которых ранее и помыслить было трудно. Только профессор Книпхоф признался честно, что не знает секрета бессмертия и даже не надеется его отыскать. Зато он желал, чтобы Метц узнал это секрет сам.
- Профессор, - попытался отговорить его доктор Метц, - я не уверен, что судьба отмерила мне тот же срок, что и вам.
- Ничего страшного. У тебя самого есть дети...
- Вы что же, - не поверил своим ушам доктор Метц, - хотите, чтобы Лили с Сандрой занялись медициной?
- Да нет же, торопыга, всегда ты меня не дослушиваешь! Какая медицина для этих четырнадцатилетних кокеток? Лет через пять ты выдашь их замуж за своих учеников, которые будут в состоянии продолжить наше семейное дело. Ты же преподаёшь в университете. Чего проще найти и воспитать толкового преемника своих идей. Главное, чтобы он вошёл в нашу семью. Тогда тебе и не придётся сомневаться в его верности.
- Вы уверены?
- Конечно. С твоим отцом всё вышло именно так.
Доктор Метц призадумался над словами деда. Конечно, единомышленника и продолжателя можно найти и среди своих учеников. Но подавлять волю дочерей и выдавать их замуж за нужных, но нелюбимых людей он точно бы никогда не стал.
После того разговора доктор Метц всё чаще вглядывался в лица своих студентов, ловил их малозначимые фразы, задавал им осторожные вопросы. Но молодых людей больше интересовало убийство эрц-герцога в Сараево, чем занятия по анатомии.
Отовсюду то и дело раздавался тревожный шепоток, что вскоре начнётся война между Австро-Венгрией и Сербией. Самые смелые предсказатели говорили, что германский император вступится за австрийских соседей, а русский царь - за сербских единоверцев.
- Нет, - уверено заявлял на это доктор Метц, - российский император не станет начинать войну, защищая цареубийц.
Через месяц, когда русские войска вторглись в Восточную Пруссию, профессор Книпхоф удостоил внука ехидным замечанием:
- Плохо же ты его знал. Хотя, чего ещё ожидать от дурака?..
Доктор Метц опешил от таких слов, даже не нашёлся, что возразить.
- А кто он, русский император, если не дурак? - продолжал Книпхоф. - Женился по любви, видите ли. А какое он имел на это право, а? Он же монарх, а монарх должен руководствоваться во всех вопросах только интересами своей державы, даже в выборе жены. Особенно в выборе жены. Разве никто не говорил ему, что гессенский дом болен? Что, никто не знал, что брат принцессы Алисы умер, потому что страдал от гемофилии? Нет, этот Николаус просто дурень...
- Профессор, - скорбно обратился к нему доктор Метц, - пожалуйста, перестаньте.
- Нет, он дурень, - настаивал старик. - Ладно, дочь германского императора больна порфирией. Но ведь ей не наследовать престол. А доживёт ли тот больной мальчик Алексиус до собственного царствования?
Но этот вопрос недолго занимал мысли доктора Метца. С началом войны в дом Книпхофа нагрянули баварские власти и объявили, что все подданные российской короны должны покинуть территорию Германии в ближайшие дни. Услышав это, доктор Метц спал с лица:
- Но как?.. - от нахлынувшего волнения еле выговорил он. - Это же мои дети. Что вы такое говорите, почему нужно высылать?
- Идёт война, профессор Метц, - чеканя каждое слово, изрёк чиновник. - Германская империя объявила России войну. Все российские подданные отныне наши враги.
- Вы что же, считаете, что мои пятнадцатилетние дочери могут оказаться русскими шпионками?
- Речь идёт вовсе не о ваших детях. Они такие же подданные империи, как и их отец. Нам известно, что в вашем доме проживает некая... - чиновник вынул из кармана постановление и с трудом зачитал, - Агапея Куликова.
Все заверения о родственных связях на полицию не подействовали. Согласно директиве, Агапея была российской подданной, и её надлежало арестовать и выслать на родину как можно скорее.
Бедная женщина так и не поняла, что происходит, почему её заставляют собрать свои вещи и немедленно покинуть дом. Доктор Метц намеривался проводить её, но полиция ему этого не позволила. На пороге он лишь обнял Агапею и сунул ей в карман все деньги, что были при нём и наказал написать, как только она прибудет в Россию.
Когда девочки вернулись из школы домой, отец рассказал им о случившемся, не скрывая горечи и сожаления. После бессонных, полных слёз ночей близнецы уяснили для себя, что пока идёт война, в Германии нельзя быть русским. С тех пор доктор Метц и заметил, что Лиза и Саша перестали говорить друг с другом по-русски на людях, и только дома наедине и шепотом делились секретами на первом родном языке, пока ещё без акцента.
Проходили месяцы, а от Агапеи не было вестей. Отчаявшись, доктор Метц написал письмо старым знакомым в Иллукст с просьбой о помощи. Но письмо вернулось обратно - его принёс чиновник тайной полиции и пригрозил доктору Метцу арестом и судом за поиски связи с врагом. Больше Пауль Метц писем в Россию не писал, решив отложить поиски тётки покойной жены до окончания войны.
В конце года профессора Метца призвали в тыловой госпиталь хирургом. С тяжёлым сердцем он попрощался с дочерями. После высылки тёти Агапеи, девочкам было несказанно тяжело расстаться ещё и с отцом.
- Приглядывайте за дедушкой, - ласково наказал им доктор Метц, - слушайтесь тётю Гертруду. И пишите мне, обязательно, раз в неделю.
После отъезда отца для Лили и Сандры наступили безрадостные дни, ведь уехала в саксонский лазарет и любимая, всегда ласковая тётя Ида. В доме остались только чересчур легкомысленная для своих лет графиня фон Альнхафт и постоянно ворчащий прадедушка.
