Мы связаны этими родственными узами гораздо крепче, чем сами сознаём. Исследования показывают, что около половины людей, которые нам дороги, – это члены наших семей, родня по крови или через брак. Под семьей я, конечно, подразумеваю не только детей, родителей и братьев с сестрами, а «большую семью», вплоть до троюродных родственников. У среднестатистического человека таких родичей наберется от пятидесяти до семидесяти. Мы отдаем им предпочтение перед всеми остальными и, если нужно, расшибемся ради них в лепешку, хотя нам в голову не пришло бы так напрягаться ради чужих. Инуиты (эскимосы), живущие на побережье Аляски, и в наши дни иногда выходят охотиться на китов на маленьких открытых лодках – как описано в «Моби Дике» и как их предки охотились веками. Это очень опасное дело: киты часто переворачивают лодки, когда китобои приближаются к ним на расстояние, позволяющее метнуть гарпун. Поскольку риск оказаться в воде очень высок, китобойные команды всегда набираются из близких родственников: как объясняют сами инуиты, если тебя выбросит за борт, то никто и не подумает нырять за тобой в ледяные воды Арктики, кроме близкой родни. Недаром говорят, что кровь – не водица.

Чем же романтические отношения отличаются от дружбы, а дружба – от родства? И в чем отличие близких друзей от приятелей, а близкой родни – от дальней? В течение последних десяти лет я изучал социальное устройство нашего мира, и эта книга во многом базируется на полученном материале. В процессе исследований я искал опорную понятийную структуру, позволяющую сравнивать различные типы человеческих взаимоотношений. Главным в ней я считаю понятие доверия: именно оно позволяет выстроить между двумя индивидуумами такую связь, которая стала бы для них источником взаимной поддержки и удовольствия. Но вначале нам придется рассмотреть еще один вопрос.

Разумеется, Фрейд не прошел мимо этой темы, положив начало долгой и во многом непродуктивной традиции чисто медицинского подхода к вопросу. Внутри этого подхода проводится разграничение между эросом и агапэ; оба термина взяты из древнегреческого для обозначения соответственно плотской, чувственной любви и любви возвышенной, больше похожей на дружбу, с присущими ей бескорыстием и безмерной самоотверженностью (а в христианстве – еще и любви к Спасителю или к одному из святых). Эта психоаналитика, большей частью занудная, фокусируется на негативе, аномалиях и неудачных союзах, так что лучше я расскажу вам о других исследователях, которых интересовал феномен романтических отношений (и, в несколько меньшей степени, дружбы), – а именно о социальных психологах.

У социальных психологов есть два базовых подхода. Один – теория привязанности – исходит из эволюционного принципа и гласит, что взрослые романтические и другие близкие отношения происходят из младенческого и детского опыта отношений с матерью (или опираются на этот опыт). Теория привязанности во многом сложилась под влиянием авторитетного британского психиатра Джона Боулби, который попытался совместить психиатрию, включая фрейдовский психоанализ, с этологией. Именно он после Второй мировой занимался просветительской работой в родильных домах, убеждая врачей, что не надо разлучать новорожденных младенцев с матерями сразу же после родов. Он горячо отстаивал свои взгляды: а именно что матери и младенцу необходимо установить тесную связь друг с другом в первые часы после рождения и что для дальнейшего развития и благополучия ребенка жизненно важно, чтобы все протекало естественным путем, а для этого нужно оставить новорожденного с матерью. Именно поэтому теперь во многих странах младенцев прикладывают к материнской груди сразу после рождения, а купают уже потом. Идеи Боулби получили широкую поддержку и распространение, и многие из вас, мои читатели, имели возможность воспользоваться результатами его трудов. Но правда ли, что ваши взрослые романтические отношения обусловлены исключительно младенческими отношениями с матерью? Ответ в силу очевидных причин будет скорее отрицательным – хотя, как я покажу далее, отношения с родителями все-таки влияют на наш выбор спутника жизни, причем довольно неожиданно. Однако итоговый вывод таков: данные нейровизуализации показывают, что материнская любовь и романтическая любовь – это совершенно разные вещи: наряду с одними и теми же они затрагивают и разные участки мозга.

Характер романтических отношений оказывает существенное воздействие на наше эмоциональное и психологическое благополучие как в подростковом возрасте, так и в зрелые годы. Общеизвестно, что романтические отношения, особенно глубокие и серьезные, положительно влияют на самооценку и психологическое здоровье – и соответственно на физическое здоровье и иммунитет. И наоборот, кризис или разрыв таких отношений является фактором риска, чреватым депрессией. Сходным образом опыт внутрисемейных отношений в детские годы (это касается отношений как между родителями и детьми, так и между братьями и сестрами) служит своего рода канвой для любых межличностных отношений, которые будут складываться у человека во взрослой жизни. Череда недолговечных, непрочных отношений в подростковом периоде – предвестье не слишком хороших отношений в зрелости. По-видимому, неспособность овладеть навыками, необходимыми для взрослых отношений, имеет большое значение: одним из самых верных и неоспоримых признаков, по которому можно спрогнозировать неудовлетворенность супружеской жизнью и развод, являются подростковые отношения, завершившиеся ранним браком. Это вовсе не означает, что все подобные связи заканчиваются крахом, но с точки зрения статистики такое начало не сулит ничего хорошего.

Другой подход, применяемый в социальной психологии романтических отношений, фокусируется преимущественно на том, как мы воспринимаем в них самих себя, причем особое внимание уделяется эмоциональным и когнитивным составляющим, а также возможности предсказывать по ним благополучие, прочность и долговечность такого союза. Используя систему анкетирования, хорошо зарекомендовавшую себя при оценке интеллекта, а в дальнейшем и личности, исследователи просят испытуемых согласиться или не согласиться, например, с такими утверждениями: «Я ощущаю эмоциональный подъем, когда вижу [человека Х]», или «Я ощущаю огромное счастье, когда я вместе с [Х]», или «Я не могу даже представить себе, что когда-нибудь расстанусь с [Х]». Затем несколько сотен ответов на подобные вопросы, полученных от многих тысяч людей, подвергаются глубокому статистическому анализу для выявления общих тенденций и закономерностей. При этом выявляются сквозные темы ответов, которые оцениваются как опорные факторы или параметры измерений. Например, в теории личностных факторов это такие всем известные параметры, как «экстраверсия», «невротизм», «открытость опыту», «добросовестность» и «доброжелательность», называемые также «большой пятеркой». Но если личностная теория работает практически без сбоев и сделанные на ее основе замеры психологических профилей не меняются в зависимости от времени и места, то попытки социальных психологов выявить при помощи того же подхода сущность любви, романтической и иной, оказались куда менее успешными. Как отмечают многие исследователи, мало найдется менее определимых понятий в психологии, чем понятие любви. Почему-то оказалось чрезвычайно сложно точно очертить значение этого слова, а соответственно и описать само явление.

Пожалуй, наиболее успешной попыткой определить романтические отношения стала выдвинутая Робертом Стернбергом «Трехкомпонентная теория любви». Согласно его теории их можно классифицировать по трем независимым признакам: близость, страсть и обязательства. Страсть отражает те стороны романтических отношений, которые обычно ассоциируются с нашими представлениями о «влюбленности» (непреодолимое влечение к предмету желания и эмоциональное возбуждение, иногда имеющее сексуальную составляющую, а иногда нет). Близость включает чувство привязанности и сопричастности, а под обязательствами подразумевается стремление всячески поддерживать другого человека и всегда быть рядом с ним.