Наспех домыв посуду, Митяй переоделся в "гуляльные", как их называла мама, шорты и майку и сунул ноги в вечно завязанные кроссовки. Он хлопнул дверью, слетел вниз по лестнице и, прихватив своего "Туриста", вышел на улицу.

На улице пахло предстоящей жарой - солнце, теперь уже июньское, еще не полностью успело испарить росу.

- Даг'ова, Сань! Есть семейник с собой? Тьфу ты! Конечно, есть! Мне тог'моза надо подзатянуть.

- Привет! Ага, держи.

Ребята, как обычно, совершили достаточно длительное приветствие, придуманное ими уже давно. Оно являло собой нелепую комбинацию различных вариантов рукопожатий, хлопков и толчков. Если кто-то из них забывал поздороваться, что, с годами их дружбы, случалось все реже, то виновнику предназначался пинок под зад. Дети! Такие мелочи в их жизнях принимают столь высокое значение, что неясно, как, уже повзрослев, эти дети совершенно забывают о действительно важных вещах.

- Как сам, дг'уг? - осведомился Митька, возясь с ключом.

- Да, как сала килограмм, ага! - окающий акцент выдавал в нем уроженца костромской губернии. - Батька вчера опять нажрался и за мамкой с топором бегал. В конце концов заперли его в хозблоке - так свиньям в корыто наблевал - даже они пятаки воротят! Уж не знаю, как его сегодня на работе с таким перегарищем и вонищей встретит твой папка. Что радует - просыпается он, сколько бы ни спал, всегда трезвый. Так честно извиняется, обещает "больше ни-ни"... Угу! Максимум три недели и опять пить да буянить!

- Это все скандинавские ког'ни, точно тебе говог'ю! А как же иначе он в Вальхаллу попадет? Надо бухать и г'убить!

Мальчишки рассмеялись и двинулись в путь по широкой асфальтовой дорожке. Друзья давно привыкли смеяться над собой и всем, что происходит с ними и вокруг них. Наверняка, это часть только проклевывающегося в их возрасте юношеского максимализма, столь присущего молодежи постсоветской России. Всей молодежи. Никто из них и не подозревал, что одна из таких попоек отца Сашки однажды обернется сущим кошмаром. Для всей деревни.

Они ехали и болтали о том, о сем. Ехали неспешно. Вырезанные из пластмассы карты лениво стрекотали по спицам, местами обвитым разноцветными проволочками. В торцы рукояток ребята вставили ключи от дома. Ключ всегда на виду, чтобы не потерять, и верные стальные кони при зажигании.

Вррум-вррруммм!

Проплывали мимо одинаковые трехэтажные многоквартирные дома, возведенные специально для офицерского состава. В одном из таких, первом из построенных, Митька и жил. Повернув налево, ребята двинулись вдоль железобетонных плит забора части. Мимо спортзала, в котором Димка часто бывал. Отец любил баскетбол и безуспешно пытался привить эту любовь и сыну. Мальчику же нравилась лишь акустика большого помещения. Мимо клуба, в котором проводились культурные мероприятия, контрастируя с пошлостью сельских дискотек. Ни на одной из них ребята не были ни разу. Троицу друзей большая часть местных меломанов недолюбливала за их необычные музыкальные пристрастия, но были и соратники.

По выходным в клубе даже крутились фильмы, пусть и на допотопном оборудовании. У самого входа стояла афиша с топорно срисованными обложками предстоящих к показу кинолент. На голливудские блокбастеры народу набивался полный зал. Многие даже стояли по стенкам - так хотелось всем быть поближе к западу. А на премьере "Матрицы" люди буквально лежали и стояли друг на друге.

За клубом простиралось характерно вытоптанное футбольное поле. Левее, огороженная сеткой рабицей, как ее все называли, водокачка. Высоченный деревянный дом без окон с амбарным замком на двери, регулярно окрашиваемый в белый цвет.

- Знаешь? - начал Димка. - Мне всегда было интег'есно, что там, за этой двег'ью?

- Ага... А прикинь, если там какую-нибудь тварь взаперти держат, или пленника? Мне Сеня рассказывал...

- Котог'ый?

- Ну, Жижа! Рассказывал, что три ночи подряд в прошлом месяце в окно видел, как в пол-первого ночи туда приходил какой-то солдатик с сумкой и белой тряпкой за поясом. А выходил с окровавленной!

- Да ладно?

- Я те говорю!

- Завтг'а к Жиже зайдем, побазаг'ить.

- Заметано... - пауза. - А отец так ничего и не сказал тебе?

- А? - не понял Митька. - А-а! Ты об этом... Не-а, не сказал! Да, какая г'азница? Мы то знаем!

Они замолчали. Об одном.

***

Апрельской ночью Дима случайно подслушал разговор родителей. Он терпеть не мог те ночи, когда его чуткий сон прерывался от звуков того, как мама и папа занимались любовью. Ощущение какого-то стыдливого отвращения потом не покидало его до самого утра, не давало уснуть. Митька прекрасно знал, что взрослые делают это. Даже видел часть содержимого той знаменитой кассеты, когда-то взбудоражившей и без того нестабильный гормональный фон потемкинской молодежи. Но это же, черт возьми, его родители! Однако, в этот раз, наверное, проснулся бы даже астронавт в криостатической капсуле.

- Он нас слышал, слышал! - шептала мама, спустя минуту после восторженного финала.

- Да, брось ты! Он щемит, как сурок! - звучал за закрытой дверью в комнату сына уверенный голос папы. - Давай живее дуй в ванну, красотка! Кажется, батальоны опять просят огня.

Шлепок, сдавленный смех и омерзительное почмокивание поцелуя заставили Диму покраснеть и натянуть на голову одеяло. Послышался шум воды, накрыв собой еле уловимый гул голосов в маленьком помещении. Минут через пять счастливые любовники опять переместились в спальню. Судя по запаху, отец закурил.

- Вот так, дорогая! Скоро мы будем дома! - довольно проговорил он. Дима чуть выполз из своего укрытия.

- Постой, постой! А где мы будем жить? - спросила мама с интонацией наивной девочки.

- Я же тебе уже говорил...

- Так скажи еще раз...

Сын почти увидел, как мама водит пальчиком по волосатой груди папы, надувает губки и отчаянно захотел опять залезть под одеяло. Но любопытство, как и во всех случаях незапланированного шпионажа, одержало над ним сокрушительную победу. Отец устало вздохнул, хоть и было ясно, что он и сам повторял бы эти слова еще и еще:

- Мы будем жить, любимая, в своем родном городе, в своей ЛИЧНОЙ квартире. Потому, что я ее за-*чмок*-слу-*чмок*-жил *затяжной чмок*

И мамино:

- М-м-м... Когда?

*чмок*

- В худшем случае, в сентябре.

"Бре-бре-бре..." - загудело эхо в голове Димы, заглушив:

- О, Паша...

и все, что последовало за этим. Надо отдать им должное - в этот раз они были потише. Но дольше.

Утром следующего дня сын молчал за завтраком и до самого ухода в школу. На задорный вопрос папы: "Эй, чемпион! Чего какой смурной?" он ответил что-то вроде: "Контробаша седня по русскому." и получил ободрительный хлопок по плечу. Мама тоже молчала. И краснела. Все-таки у женщин интуиция развита гораздо лучше, чем у их, иногда таких черствых, сородичей.

Контрольные были в учебных планах на май, и обычный школьный день пролетел где-то далеко от Димы. Посмотрев на его отстраненный вид при встрече, Мэри и Гном переглянулись и кивнули, что означало: "Оставим его пока, пусть думает." - или что-то в этом роде. С того памятного летнего дня, ставшего последним для Байрона, минуло четыре года. Их дружба уже давно перешла на уровень возможности почти невербального общения.

После уроков друзья не задержались на школьном дворе, чтобы покидать тарелку с остальными, и отправились домой по тому самому маршруту, но в весеннем антураже. Грязный снег с вкраплениями фантиков и собачьего дерьма, непролазная в обычной обуви слякоть, зеленеющие молодостью проталины, набухшие донельзя почки и ласковое солнце. Таким по-матерински нежным оно бывает здесь только сейчас и в Бабье лето. Зимой капризное светило из года в год пытает нас недостатком тепла, летом - доводит до изнеможения жарой. Но все мы - его дети, бывшая его пыль. А родителей, как известно, не выбирают.