– Конечно, – Роман улыбался. – Тебе бы хотелось так жить, как в этих книгах? Мне тоже. Хочу верить, девять карет ожидают нас. И солнце всходило и радуга цвела…

– А то! Хотелось бы. Ладно, не отвлекай. – Клава уткнулась в счастливую жизнь бумажных страниц. Разбередил душу этот санитар.

Около часу ночи Роман отложил книгу и пошел на обход палат. В коридоре тишина. Он останавливался у дверей. Прислушивался. В некоторые палаты заглядывал. Может, кому помощь нужна. Возле тринадцатой задержался подольше. Приоткрыл дверь. Услышал голос больного, заметившего полоску света, пробившуюся из коридора.

– Сестричка. Сестричка. – Тихий голос, в нем и надежда и боль.

Роман вошел.

– Не сестричка я. Брат. Медбрат. – Роман прикрыл за собой входную дверь. Прошел в палату, освещенную одиноким фонарем на дорожке за окном.

– Слава тебе, господи. Медбрат. Мне бы эту, утку. – Звучало, как мольба, надежда беспомощного на простое сочувствие.

– Сейчас сделаю. – Роман включил настольную лампу. Помог больному с судном. – Ну, вот, парень. Сейчас все сделаем.

– Наконец хоть мужик. А то знаешь, стыдно. Когда беспомощный калека. Одни бабы тут.

– Ничего. Сейчас я тут. – Как хорошо Роман понимал этого парня. Судьба бывает жестока. Смерть, которую он представлял собой, может примирить человека с жизнью. Как не справедливо. Жестоко. Аллилуя, аллилуя. И жизнь вечная. Смертью смерть поправ.

– Вот я и говорю, хоть кто-то. Хоть один человек. Не бабы. – Вот так, простой мужской шовинизм. И женщины этим грешат. Но рожают мужиков. Два народа и две религии на Земле: мужчины и женщины. Простая истина.

– А бабы – не люди? – Ромка усмехнулся. Так забавно желание тех и других утвердить свое первенство. Есть Древние и их птицы, драконы.

– Курица не птица, баба не человек. – Вот уж точно, птицы, летящие от звезды к звезде – драконы. Женщина может стать драконом для мужчины. Носить под сердцем плод и радоваться первому крику ребенка. Наседка, орлица, тигрица – все это о ней. Хранительница жизни, трепетными крыльями оберегающая свое гнездо. Та, кто позовет на подвиг. И срежет волосы с головы Самсона, лишив его сил. Так много в одном хрупком создании.

– А ты, парень, с чем лежишь. Какая хвороба? – Спросил, хоть и знал, в чем дело. Пусть сам расскажет.

– Позвоночник. Они ничего сделать не смогли. Операцию сделали, а без толку. Одна мне теперь дорога, не дальняя. – Отчаяние, тоска в голосе.

– И куда ты собрался, брат? – Вот ведь дурак, точно найдет способ покончить с собой. А ему жить и жить. Как может он, Роман, принять его в долину мрака.

– Куда? Кому я такой нужен? Маяться со мной. На погост с березкой обниматься. Калека!

– Погоди! Видишь, я тоже калека. На костыле. Недавно из армии пришел. – Роман пытался образумить парня. Только такую боль трудно одолеть.

– Ты своими ногами ходишь. А я всю жизнь в коляске. И оправиться по-людски не могу. Кто со мной таскаться-то будет. Мать старая? У нее ярмом на шее висеть? Вечной болью перед глазами. А так, отболит и все. Забудет. – Парень отвернулся, глотая слезы.

– Не шуми. Мать не забудет. Ты ей любой дорог. Живой. И мертвый.

– Точно, Алексей, – раздался голос с соседней кровати. – Я ведь то же. Отрежут мне ноженьки. Мать приедет и заберет меня. И какой я ей помощник? Ей и отцу. Обуза. Не по хозяйству, не по дому. У нас огород, работы много. Со мной еще. Но я не отчаиваюсь.

– Врешь ты все, Толик. Врешь. Слышу, то же плачешь ночами.

Толик невольно всхлипнул.

– Это я так, не о себе. Мамку жалко. – Жалость к себе Толик уже одолел. Махнул на себя рукой. Кто он? Чурка с глазами. Жизнь, не успев начаться, проскакала прочь. Не одна из девяти карет не ждет.

– Парни, чего расклеились! Не все потеряно! Не унывать. – Роман не мог остаться равнодушным к этой беде. Выворачивало душу. Кричать и плакать над чужой бедой. В нем Древний боролся с простым человеком.

– Мы стараемся. – Тихо произнес Алексей.

– Толик, давай посмотрим, что у тебя с ножками. – Роман решился. Он обязан помочь. А там, что будет.

– Что смотреть. – Вот уперся. Говорят, надежда умирает последней. А тут она уже в гробу, и запах догорающих свечей.

– Я массаж сделаю, авось полегчает. – В Романе пробудилась уверенность. Он сможет помочь. Он стоял возле Толика, опирался на свой костыль.

– Моим не живым палкам? Им все едино. – Только безнадежная устталость.

– Погоди, поглядим. – Роман скинул одеяло с ног Толика. Ноги до колен были синими.

– Ну, это не беда. Давай массаж сделаем. Ты, потерпи. Не кричи, коли больно будет.

Роман легкими движениями массировал ноги больного. Руки Ромы пробегали то по одной ноге, то по другой. Разминали ступни. Жар в ладонях нарастал. Жар становился нестерпимым.

– Терпи, парень. Больно будет. – Роман чувствовал нарастание силы. Он только осваивал свои новые возможности.

Роман сжал обеими руками ноги больного. Тот вскрикнул, дернулся. Жар с ладоней Романа рванул в синие безжизненные ноги.

– Что это было? – Парень тяжело дышал. В теле бушевало пламя.

– Ничего, Толян. Ничего! Ты сейчас лежи. Потом полегче будет. Через пару, тройку дней, глядишь, на ноги встанешь.

– Ты чего?! – Вот глупость говорит. Врачи не могут, а тут санитар.

– Ты мне не веришь, Толян? Я тебе что, пургу гоню! Я тебе обещаю. Слово даю! Я Роман – шаман.

– Шаман? А что ты сделал? – Шаман, это уже понятнее. По-человечески. Говорят, шаманы умеют. Бубен там, камлают. Может и в правду?

– Камлал. Так у нас, у шаманов положено. Теперь с этим доходягой по камлаем. Завтра почти как новый будет.

Алексей рассмеялся.

– Ты фантазер, медбрат. Врачи ничего не сделали, а ты пришел – и раз! В минуту на ноги поставил. Шалишь.

– Давай, попробуем. За это денег не берут, как говорится. Не понравится, я тебе обратно, ноги повыдергиваю. Что ты теряешь?

– Ничего. – Парень рассмеялся. Развлечение, не больше.

– Вот и давай, повернись на живот. Спину посмотрю. – Роман помог Алексею повернуться на бок. Левой рукой сжал плечо больного, а правой водил вдоль позвоночника, легонько ударяя кончиками пальцев. Прощупывал каждый позвонок, искал отклик. Искал поврежденный участок.

– Тебе тоже придется показать нам, какой ты храбрый и стойкий солдат. Готов? – Роман предполагал, будет больно. Не знал, откуда эти знания.

– Всегда готов. – Вот, прямо пионер старых времен. Мальчишки, им бы в Тимура с командой играть, а не в гангстеров.

– Тогда приступим.

Роман отвел пальцы правой руки на несколько сантиметров от спины Алексея, сосредоточился. В этот миг с кончиков пальцев сорвалась яркая голубая искра и ударила в позвонок. Тело Алексея дернулось, изогнулось.

– Ты чем меня?! – Вот те раз, санитар, калеку бить.

– Шаманским бубном. Ложись на спину, закрывай глаза и отдыхай. Скоро сидеть сможешь. Ходить не спеши, голова может закружиться. Упадешь, башку расколешь. – Роман уверен, все получилось.

– Во, здесь ходи, там не ходи. Снег упадет, в башка попадет.

– Так и будет. Делай, как я говорю.

– Посмотрим, что ты накамлал.

– Парни, об одном прошу, ни кому не говорите, что я сделал. Узнают, уволят. Не научные методы. Минздрав не одобрил. Согласований не подписал.

– Спасибо, медбрат. – Парни верят и не верят.

Роман вышел из палаты. Он сам удивлялся тому, что только что совершил. Удивляло его и то, что была ночь. В такое время властвует тьма. Значит, должна быть сильнее темная сторона его существа, смерть. Но гнета тьмы не чувствовал. Не смерть властвовала над ним, а он повелевал ею. Еще не пришел рассвет, не взошла звезда Канопус, при восходе которой поют петухи, разгоняя силы зла. Еще не пропел первый петух. Не говоря о третьем. Он не понимал своей сущности. Роман стоит в больничном коридоре, а где-то рядом или за тысячи километров умирают люди. И это минует прямого контакта с его человеческой сутью. Парадокс. Он здесь и там. Сразу во всех точках. Что-то припомнилось из физики. Частица и волна.