Роман проснулся по привычке рано. Эта привычка выработана годами. Вначале детский дом, где добрые воспитатели не дадут ребенку нежиться утром в постели, после армия. Светало. За окном проехала машина. Каркали вороны. Пожелтевшая газета, закрывавшая окно, создавала в комнате ощущение плесени, печаль склепа. Пора покидать подушку. Подхватить своего верного друга, костыль, и вперед. Громкое ругательство сливающейся в унитаз воды, плюющийся кран в ванной. Жалкая грязная струйка воды в душе. Обычное утро небожителя. Роман побрился, умыл рожу лица, осмотрел свое отражение в осколке зеркала. Остался доволен. Пошел на кухню ставить чайник. Газовая плита встретила его вполне радушно. Горелка приняла чайник в пламя своих обжигающих страстных рук. Чайник вначале не реагировал на эти страстные объятия. Когда Роман вернулся на кухню, уже совершенно одетый, чайник пыхтел, в нем все бурлило. Не сдержать кипяток его сердечных струй. Роман выключил горелку. Пламя неохотно выпустило своего любовника из объятий. Чайник, горячий любовник, наполнил кипятком кружку Романа. Рома пил кофе из чашки со сломанной ручкой. Она ему сразу понравилась, и не только цветочками на боках, но и тем, что она, эта кружка без ручки, тоже калека, как и он. Об одном жалел Роман, вот дурья башка, ничего не взял к завтраку. Этот вопрос сегодня надо решить. Помыв чашку, он засобирался на работу. Первый рабочий день. Надо прийти пораньше. Он вышел на улицу. Двор был почти пуст. Навстречу попал мужчина, выгуливающий собаку на поводке. А та важно шла впереди. Первый попался мужчина. Хорошая примета. День будет удачным. Рома, первой попалась собака. А вот мужчина она или женщина, ты не спросил. Брось приметы. Окна многоэтажек презрительно смотрели на обитателя бараков. Роман вышел из двора и двинулся по направлению к госпиталю. На газонах трава, деревья в роскоши молодых листьев. Идут по тротуару люди. И все это – жизнь. Травинки могут пробиться через толщу асфальта. На карнизе, что над подъездом дома, выросло маленькое деревце. Какая все же упрямая жизнь. Солнце, оно способно растопить льды. Даровать жизнь всему окружающему. И оно же в своем неистовстве может выжечь все кругом, оставляя мертвые барханы. Живая капля воды, падающая на мертвый камень, падающая раз за разом на мертвый камень. При этом она разбивается, гибнет, гибнет сама, но разрушает камень. Не это ли библейское, смертью смерть поправ. Видимо так везде и всегда. Жизнь и смерть идут рука об руку. И все это в нем, в Романе.

Он вошел на территорию больничного городка. Куда идти? Несколько корпусов. В каком из них искать главного врача. Остановил девушку, по всему видно, работает здесь.

– Девушка, не скажете, где найти главврача? В каком корпусе приемная? – Говорил по возможности мягче, вдруг решит, идет жаловаться.

– Главврача? Сейчас по дорожке, потом налево. За тем зданием новый корпус. Там администрация. Спросите.

– Спасибо. – Роман зашагал по дорожке.

Новые и старые корпуса. Здесь тоже борются за жизнь пациенты, врачи, персонал госпиталя. Дарят жизнь. Только одно неказистое здание, приютившееся на территории госпиталя вызывает невольный трепет. Оно характеризует другую сторону. Вечный покой и скорбь. Морг. И тут, жизнь и смерть рядом. Рома вошел в новый корпус. Где здесь приемная? На вахте сидит пожилая женщина.

– А как мне найти главврача? Я устраиваться на работу. – Роман улыбнулся. Хотел с первых шагов на новой работе произвести хорошее впечатление о себе. Его открытая улыбка всегда вызывала симпатию у людей.

Женщина взглянула на него из-под очков. Устало вздохнула, но ответила доброй улыбкой.

– Здесь он, здесь, мил человек. Ты бахилы одень и на второй этаж ступай. Там приемную найдешь.

Роман присел рядом с пожилым мужчиной и начал надевать на обувь бахилы.

– А на третью свою ногу, на костыль, тоже бахилу одеть не забудь? – вот шутник этот старик.

– У нас парами бахилы. Было б два костыля, я бы и дала. – Откликнулась вахтерша. Строго посмотрела на деда.

– На костыль не оденешь. Размер не тот. – Заметил дед. Хитро подмигнул. – Вон аптечный киоск. Спроси напальчник. А то и другое что пойдет. Что для лихих гусар. Кожа к коже, называется. Ты без примерки не бери. Там в киоске деваха молодая, красивая. Вот ты и попроси, примерь на меня. Вдруг не по размеру. Клиент нынче всегда прав. Просит примерить, так ты и примерь мужику. – Дед посмеивается. Ему эти игривые шутки в радость. Молодость лихую можно вспомнить.

– Охальник! Ты чему учишь. Срам один. – Воскликнула вахтерша.– Что говоришь, старый, а туда же.

– Какой я старый. Свисну, так за мной молодухи побегут. – Дед кряхтит, лихо вытирает рукой усы. Подмигивает.

– Так и побегут! Из тебя песок сыплется. – Ворчит вахтерша. Но и сама не прочь перемолвиться словечком «об этом».

– Ты чего, бабка. Я еще молодой. Посвататься могу к тебе, красавица. Старый конь борозды не испортит. Ты такой радости от роду не испытывала. – Дед хвастается удалью. Что за дело, все в прошлом. Но жива еще память, еще не остыло сердце. Он все тот же пацан, что ждет сладости горячего поцелуя.

– Ой, жених! – Женщина расцвела. – У меня не такие под окнами серенады пели.

Роман оставил эту парочку ворковать дальше. Поднялся по лестнице на второй этаж. Приемную он нашел быстро. Вошел. Секретарь. Женщина средних лет. Капризный изгиб тонких губ. Жесткий взгляд.

– Здравствуйте. Доброе утро. А к главному врачу можно? – Роман стоял, опираясь всей тяжестью тела на костыль.

– А вы кто? По какому вопросу? – Вовсе не приветливо и не грубо. Выясним, выпишем маршрут. Кому в кабинет по принадлежности, а кому и дальний маршрутный лист.

– Скворцов Роман Алексеевич. Меня из военкомата направили. – Роман полез в карман за документами.

– Подождите минутку. – Уже более приветливо. – Аркадий Петрович, к вам Скворцов, по направлению военного комиссара.

Сообщила это секретарь своему начальнику по интеркому. Голос почти ласковый. Особенно: Аркадий Петрович.

– Пусть войдет. – Раздался ответ.

Девушка кивком указала на вход к руководителю. Милостиво. И стражники разомкнули алебарды, и позволили простолюдину войти в покои царские. Предстал ничтожный пред светлые очи владыки.

Он вошел. За столом сидел мужчина лет сорока пяти – пятидесяти. Встретил вошедшего пристальным взглядом.

– Ну, что, молодой человек, проходите. Присаживайтесь. Мне о вас уже сообщили. Держите бумагу. Ручку. Пишите заявление. Будете работать в хирургии. Кастеляном. Выдавать халаты, белье, учитывать материальные ценности. Я подпишу ваше заявление, и вы с документами в отдел кадров. Налево, третья дверь. Все оформите, потом в хирургию. К главному хирургу, Павлу Павловичу. Понятно? – Все это он сказал быстро. Некогда заниматься подобными вопросами. Так много дел, но для военкома он готов пожертвовать несколькими минутами своего драгоценного времени.

Про себя Рома отметил, как слово меняет должность Обычный завхоз. Мелочь. Кастелян, шателен – звучит гордо. И функции были другие, управляющий замком, сборщик податей, судья для слуг. А ныне просто хранитель простыней и халатов.

– Так точно. Все ясно. – Роман рапортовал по-военному. Не стоит отвлекать высокое начальство. Как утомительны эти гении и боги, что обивают пороги приемных. С наше повоюйте, с наше покочуйте…. Ну, с наше посидите на совещаниях, летучках, напишите отчеты о не проделанной работе. Работа не сделана, а тебе за это благодарность. Чиновник – это величайший дар, талант. Такая ноша не каждому по плечу.

– Ну, давайте, приступайте к работе. – Главврач бросил взгляд на заявление, оставил царственную каракулю. Протянул пергамент со своей резолюцией просителю.

Роман пошел в отдел кадров. Оформили его быстро. Желающих на такую зарплату не было. Вот и приняли по разнарядке военкомата. Госпиталь пополнил штатное расписание, военкомат мог отчитаться о помощи медицине и солдатам. Все довольны. Грех жаловаться, военком принял его хорошо. Не отмахнулся, как от мухи. Сделал, что мог. Хороший мужик.