Болотно-яичные твари недовольно заурчали, зарычали, забубнили. Их рожи перекосило, гримасы выражали отвращение, а в глазах застыл страх. Стая всей массой подалась назад, но, прижавшись к ограде, далее не отступали. Оценив ситуацию на помощь Сашке пришла Лариса, у которой тоже имелся крестик, и она, совершив те же манипуляции, что и Алекс, сунула второе распятие в морды болотной нечисти. Раздался единый вой, и плотные массы тварей раздвинулись, освобождая проход. Сашка взял Ларису за руку, и они вошли в образовавшийся смердящий коридор. Пахло омерзительно. Мужчина и женщина шли, едва не касаясь болотного сброда, но им было хорошо вдвоём, ибо Сашка воображал, что совершает подвиг, а Лариса была счастлива, что Алекс рядом с ней.
Так они без помех дошли до ограды. Коснувшись мокрого металла, и убедившись, что это она, что в данной ситуации было не лишним, Ранецкий сказал Ларисе:
- Я буду удерживать их крестом, а ты попробуй перелезть. Сможешь?
- Куда ж деваться?
Лариса Петровна глянула на частокол стальных труб высотой полтора метра, и тяжело вздохнула:
- Попробую.
Внимательно осмотрев забор, Лора поняла, что спасением для неё могут стать треугольные и квадратные узоры, выполненные из тех же труб, и приваренные к ограде примерно на середине высоты. Примерившись одной ногой, и помолившись наскоро, женщина приступила к восхождению. Что помогло ей, неизвестно: то ли бог молитву услышал, то ли сброшенные четверть века дали знать, то ли осознание того, что Сашенька на неё смотрит, но Лариска перемахнула через забор в течение нескольких секунд. Поправив халатик и причёску, она просунула свой крест между трубами ограды, и крикнула милому-любимому:
- Давай, Сашка, я уже здесь, мой хороший. Прыгай, пока они не расчухались.
Дождь усилился, превратившись в ливень. Потоки воды неслись от кладбища вниз к Глуховке, и далее к озеру Блошиному. Дренаж на кладбище сделали качественно и с умом, иначе посмывало бы половину могил. Главный и самый мощный поток воды упирался в основание кладбища, и, разделившись, обтекал его. Далее, за кладбищем, он вновь сливался в единое целое, выводил из берегов Блошинку, и затапливал Глуховку.
- Мой дом, скорее всего, затопило, - вслух констатировал Ранецкий.
- Сашка, давай быстрее, чего ждёшь! - вернула к реальности Лариса. - Их всё больше и больше! Ты, что, уснул?!
Алекс одним махом преодолел ограду, поздравив себя с таким высоким спортивным результатом.
"И Лариска видела!" - между делом подумал он.
"Какой он у меня!" - восхитилась Лора между делом.
- Надо быстрее попасть в церковь! - торопливо заговорила Лариса. - Не было бы поздно.
- Зачем? Мы же уже за оградой.
- Ты не понимаешь, Сашенька, - терпеливо объясняла Лариса. - Если бы сейчас не было туч и дождя, то ещё светило бы солнце.
- И, что?
- Милый, ты, что Гоголя не читал?
- А при чём здесь Гоголь?
- "Вий" помнишь?
- Помню.
- Ты думаешь, Николай Васильевич эти события из пальца высосал?
- А ты считаешь, он стал их свидетелем?
- Не думаю. Однако я уверена, что определённые правила существуют, даже если их наука не признаёт.
- Что ты имеешь ввиду?
- Я убеждена, что существует раздельно время сил добра и сил зла. И эти времена не пересекаются. Днём властвует добро, ночью - зло. И ничего поменять нельзя. По крайней мере, в таких местах, как наше. Пока солнце не зашло, мы в безопасности, и ты ведь видишь, они на нас не нападают, только пугают. Но, как только солнце зайдёт, нам станет очень нелегко.
- И, что тогда случится?
- Кладбищенские кресты их вряд ли остановят. Единственное наше спасение - старая церковь. Это священное намоленное место. Туда они не посмеют войти.
- Но в "Вий"...
- Сашка! Не воспринимай всё буквально. Если надо, то и круг заколдованный нарисуем, а пока побежали к церкви
- Хорошо, красивая моя, ты меня убедила!
- Спасибо, мой милый!
Когда они побежали к церкви, нечисть у забора недовольно загомонила. На этот гомон явилась огромная чёрная курица, и, стоя у ограды, смотрела на Алекса долгим ненавидящим взглядом.
"Не дай бог ей в лапы попасться!" - подумал Александр Сергеевич.
"Ничего, в церковь она не сунется!" - успокаивала себя Лариса Петровна.
Со времени их последней встречи, курица отъелась, растолстела, располнела и разжирела, став раза в полтора больше, мощнее и крупнее. Думать о том, что произойдёт, если эта чёрная дьяволица клюнет Ранецкого в голову, совсем не хотелось.
А у курицы на спине сидел ворон, у которого, после меткого Сашкиного выстрела резко пошатнулось здоровье, у него парализовало оба крыла, он еле передвигал лапами, и страдал приступами птичьей эпилепсии. Передвигался он на спине у чёрной курицы, либо его перевозили кентавры. Короче - инвалид!
Церковь постепенно ветшала и разрушалась. То, что оказалось не по зубам пламенным ленинцам, сотворило время, лишний раз доказывая, что перед ним любые намерения и нетленные мировые идеи меркнут, мельчают, и выглядят достаточно убого, даже будучи вооружённые фундаментальными теориями, классовым самосознанием, и диалектикой мышления.
Стены разваливались. Размытые дождём и тающим снегом, а затем высушенные солнцем, они постепенно вспучивались и трескались. Старая, ещё царских времён штукатурка отслаивалась, а затем отваливалась, оставляя проплешины и язвы, в которых селилась всякая живность, откладывала там яйца, плодилась и гадила, от чего язвы увеличивались, а проплешины росли, разрушая стену, и уничтожая церковную роспись.
Клочья грязной пыльной паутины с вкраплением тел высушенных насекомых, шершаво топорщились по углам бесформенными кучами, свисали волосатыми гроздьями с капителей, упруго лохматились на стыках.
На полу, вперемежку с битым кирпичом, обвалившейся штукатуркой, и рухнувшими балками, имелся и современный мусор: винно-водочные бутылки и пивные банки, пластиковая тара и пустые пачки сигарет, старые газеты и полиэтиленовые пакеты.
А возле загаженного птицами подоконника, на торчащем обломке рамы, словно символ современности или неудачная реклама о необходимости предохраняться, пыльным перекрученным жгутиком, почерневший, словно шнурок висельника, колыхаемый лёгким сквозняком, болтался иссушённый временем и одиночеством презерватив.
- Ой! Прости, Господи! - воскликнула Лариса, увидев резиновый жгутик, и быстро перекрестилась. - Что ж за люди!
- Люди везде одинаковые.
- Как же это объяснить?
- Воспитание!
Гроза разбушевалась не на шутку. Раскаты грома сотрясали стены, а каждый следующий удар казался громче предыдущего. В пределах же самой церкви, хоть и полуразвалившейся, и с обрушившемся куполом, срабатывал ещё сохранившейся акустический резонанс, от чего гром внутри звучал ещё внушительнее, чем снаружи. После очередного залпа стены дрожали всё сильнее, чернота трещин вибрировала, от чего казалось, что они становились шире и протяжённее, вздувшаяся штукатурка мелко дребезжала, вспучивалась ещё более, а потом, после очередного раската, надламывалась, переставала дребезжать, и, шелестя, обваливалась, соскальзывая по стенам вниз.
Алекс снял куртку, вывернул её наизнанку, и, заложив плоский камень у стены сухими досками, застелил его сверху курткой.
- Садись, Лора! В ногах правды нет.
- А ты, Сашенька?
- Будем по очереди сидеть, - успокоил Ранецкий Ларису Петровну, - ночь нам длинная предстоит.
- И то верно! - согласилась женщина.
Сашка набросил ей на плечи свой охотничий плащ, и Лариса, сморённая нервными переживаниями, забегами и преодолениями препятствий, мгновенно уснула, прислонившись к сухой стене. Ранецкий же закурил, и приготовился ждать.
Паутина по углам успела скукожиться от влаги, обмякнуть, и уменьшиться в размерах. Будто выпуская воздух, она повисла вдоль стен пожухлыми разводами намокших нитей. Стены заливала вода. Отовсюду капало, и, чтобы не намокнуть, Алекс встал в нишу рядом со спящей Ларисой. Пахло затхлой сыростью и дождём. Сброшенный порывом ветра презерватив, весь размокший и оплывший, лежал на загаженном птицами подоконнике, словно дохлая медуза на причале. Крупные капли дождя метко били по нему, он топорщился и судорожно извивался от этого, расплющивался понемногу, как тесто на разделочной доске, и, наконец, сброшенный с подоконника, канул в небытие среди окурков и каменной крошки.