Марьин Валерий Геннадьевич
Паутина миров
"Паутина миров". Роман. Мистика.
Часть первая
"О чём умалчивают сны".
Город Морельск, 2000-е годы.
- Ну, что, наливай! - Ранецкий потёр ладони. - А то выдохнется.
Водка тягучей струёй потекла в рюмки. Холодная. Из морозилки. Прозрачная, как слеза.
В помещении сидели три человека, и, разложив на письменном столе закуску, отмечали последний день недели. Обеденный перерыв на заводе начался минуту назад, и теперь, в течение часа, сотрудники были предоставлены самим себе. Пятница манила желанными выходными, рыбалкой в открытом море и поездкой к тёще в деревню. Кому - как.
За столом расположились мужчины от сорока до пятидесяти лет с возможными возрастными вариациями в ту или иную сторону. Двое мастеров и бригадир. Они предвкушали.
- Значит, за лося! - сказал один из мастеров, и ребята подняли рюмки.
- Ага! - кивнул бугор, - чтобы пилося, спалося и жилося.
- Вздрогнули! - закончил текстовую часть второй мастер, Юрий Гриднев.
Водка легко ушла в желудок. Крепкая, ледяная, вкусная.
- Ух! - дружно вырвалось из разгорячённых ртов.
Тыкая вилками, собутыльники начали активно закусывать. Стол для середины рабочего дня выглядел обильным, питательным и калорийным. На нём расположились чёрный хлеб, варёная колбаса, килька в томате, солёные огурцы и копчёное сало. Банка томатного сока дополняла натюрморт.
- Хорошо! - захрустели огурцы на зубах. От краёв стола доносилось добротное чавканье, а бригадир даже крякнул от удовольствия.
Пьянка происходила в помещении мастеров, не отягощённого изысканностью меблировки. В кабинете находились четыре массивных стола, заваленных исписанными бумагами и растрёпанными папками с надписями, указывающими на принадлежность к судоремонту. Имелся шкаф с рабочей документацией и монтажными чертежами, а также полка со справочной литературой и техническими условиями. Пожелтевший портрет Ленина висел на стене, как раз над головой старшего мастера, который теперь находился в отпуске. Рядом расположился календарь на текущий год с полуобнажённой мадмуазель, а возле входа был приклеен план эвакуации при пожаре, заверенный начальником цеха. В углу помещения примостился ржавый умывальник с мутным зеркалом над ним. Вешалка с чистой одеждой застыла в другом углу, а дальняя стена была утыкана гвоздями, на которых висели рабочие шмотки.
Тоска-а!
- Ну, что? Между первой и второй перерывчик небольшой? - намекнул бригадир. Он уже бахнул несколько раз поутру и перед обедом, и его начинало нести.
- Мне половинку, - неумело изображая мало пьющего, предупредил Гриднев. - В два часа на планёрке надо присутствовать.
- А мне всё равно! - с набитым ртом фрондировал Ранецкий. - Лей полную!
- Ага, - кивнул бугор. - Как скажешь, Сергеич.
Водка зажурчала в рюмки, наполняя помещение этиловым ароматом, что вкупе с запахом кильки, грязной робы и соляра придавала комнате специфический душок.
- Ты бы поостерёгся, - предупредил Гриднев Ранецкого, - на тебя у шефа изрядный зуб имеется. И этот зуб всё растёт и растёт, становясь всё острее и острее.
- Мне всё равно, - философски возразил Сергеич. - Если начальник захочет уволить подчинённого, он и так его уволит. Без водки или с нею - всё едино.
- Водка - лишний аргумент, - не унимался Гриднев. - Смотри!
- Нечего смотреть. - Тема разговора не нравилась Ранецкому, и он произнёс тост. Короткий, как выстрел. - Чтобы все!
- Ага! - буркнул бугор.
- Угу! - подтвердил Юрий Владимирович.
Выпили не морщась, ибо, когда водка в кайф, она лишь разглаживает морщины. Рюмки звонко опустились на столешницу. Руки потянулись к огурцам и кильке. Напрашивалась пауза. Ребята закурили, и сизый дым окутал комнату. Разговор оживился, обостряя существующую реальность. Поговорили о политике, о футболе и о женщинах. Помянули НЛО, параллельные миры и братьев по разуму. Когда кончилась бутылка, заговорили о производстве и повышении производительности труда. Обсудили начальников и подчинённых. Обматерили смежников и контрагентов. Раскритиковали работу планового отдела и снабженцев. Досталось бухгалтерам и экономистам.
Откуда не возьмись, появилась вторая бутылка, от чего Гриднев задумался, а Ранецкий повеселел. Часы показывали 13.20, и всё бы ничего, однако:
- Мне в 14.00 на планёрку, - напомнил Юрий Владимирович, - так что не части.
- Мне - тоже! - констатировал Александр Сергеевич. - Кстати, Саша, - он протянул бригадиру руку, в тысячный раз, повторяя местный прикол.
- Ха! Ха! Ха! - рассмеялись все трое.
- Нас с тобой шеф убьёт! - нервно констатировал Гриднев. - Не дай бог запашок учует.
- Не боись, сегодня пятница, - возразил Ранецкий, - банно-стаканный день.
- И, что? - не понял бригадир.
- Шеф по пятницам свою бабу посещает после обеда, - пояснил Александр Сергеевич.
- Жену, что ли? - опять не сообразил бугор.
- Дурак ты, Петрович! Кто же к своей жене в рабочее время на пистончик ездит? - удивился Ранецкий наивности бригадира. - Вот ты бы поехал?
- Нет, конечно. Ещё чего?! - возмутился Петрович.
- И он - нет, - расширил намёк Александр Сергеевич. - Понимаешь?
- Ничего я не понимаю! - возмутился бригадир. - Поясни, чем ты мне мозги пудришь?
- Да любовницу начальник завёл! - ухмыльнулся Ранецкий. - Неужели не ясно?
- То есть, шефа не будет? - подвёл итог Гриднев.
- Думаю, что нет. - Заверил тот, на кого начальник имел большой и острый зуб.
- Тогда наливай! - потребовал Юрий Владимирович. - Что ж ты раньше молчал?
- Сегодня пятница, время послеобеденное, - добавил бригадир. - Господь нас простит.
- Тогда, за нас! - коротко высказался Ранецкий.
- Ага! - согласился бугор.
- Угу! - добавил мастер Гриднев.
В 13.55 водка была выпита, со стола убрано, а оба мастера отправились на планёрку.
Александр Сергеевич Ранецкий, тот, на кого у шефа вырос большой зуб, был от роду сорока одного года, находился в разводе, и имел двоих детей, которые проживали с его бывшей женой. Он ухаживал за больными родителями, много пил, и пытался писать фантастически романы. Вернее, не пытался, а писал, однако ни один его роман так и не был опубликован. В общем, работал "в стол". На будущее.
"Моё время ещё не пришло. Они ещё не доросли до моих заоблачных литературных высот!" - любил повторять Александр Сергеевич.
Роста он был гораздо выше среднего, а тело до сих пор сохраняло следы продолжительного занятия спортом. Сначала - плавание, потом - дзюдо, после этого - бокс, и далее - рукопашный бой. Естественно, спортивные вершины Саша штурмовал в детстве, юности и молодости. Это происходило в школе, в ПТУ, в армии и в институте. Теперь же, достигнутое в младые годы совершенство мужского тела, ещё давало почву и для нынешней гордости за самое себя.
Лицо Александра Сергеевича также носило отпечаток былой привлекательности, а то и красоты, однако теперь остались неизменными только яркие зелёные глаза. К сорока годам Ранецкий окончательно облысел, зубы содержал в плохом состоянии, а кожа на лице заметно потускнела, и имела сеть многочисленных и неуместных морщин.
"Сам виноват", - самокритично высказывался на этот счёт мастер Ранецкий.
Периоды запоя перемежались у него со временами трезвости, которые рано или поздно прерывались, и Александр уходил в пике очередного штопора. Коллеги на работе его всячески покрывали и выгораживали, но большие начальники уже давно и косо смотрели на Ранецкого. Однако не увольняли до поры, так как специалист он был неплохой, а замену, поди разыщи на ту смешную зарплату, что выплачивала родина своим верным сынам.
Это и спасало Сергеича от увольнения. А пока...