Они уже порядком набрались. Что Билл, что Артур, увидев меня, заулюлюкали и жестами позвали к себе за стол. На них были полосатые футболки и грязные тяжелые ботинки; глаза их налились, а лица покраснели. Билл закричал приятелю, стоявшему у бара, чтобы тот купил мне выпить. Я запротестовала, сказав, что просто пришла посмотреть на шествие, однако Билл настаивал, а Артур доложил ему, что мне нравится бейбичам, поэтому мне снова заказали сей чудесный напиток.

Настроены мужчины были залихватски – общались вроде бы по-доброму, но только все время будто спорили. Я посмотрела, что пиво подносится к губам от силы три-четыре раза, и кружка уже пуста – такое ощущение, что выпивать с иной скоростью им было впадлу. Они шутили, задирались, ни с того ни с сего принимались петь. Один из незнакомцев погладил меня по волосам и предложил поцеловаться.

– Убери от нее руки, а то будешь иметь дело со мной! – гаркнул на него Артур, а вся компания заржала, словно это была наисмешнейшая из всех смешнейших шуток в истории.

Артур повернулся ко мне:

– Как твой пирог?

– Пирог в порядке. Как твоя «бутылка»?

– «Бутылка» тут, – сказал он и, пошарив под столом, достал небольшой бочонок с пивом. Его-то он и должен был нести во время церемонии.

Увидев бочонок, мужчины засвистели, заулюлюкали и разразились песней. Артур снова взглянул на меня и покраснел. Он так гордился, что понесет «бутылку». Он заслужил это по праву – только тогда, когда один из стариков освободил почетное место, – тем, что на предыдущем пасхальном состязании забил гол за команду Халлатона. Он так гордился и смущался одновременно, что я расчувствовалась и захотела обнять его – но почему-то вместо этого глотнула шипучего бейбичама.

Когда мужчины кончили петь, Билл встал и заявил:

– Джентльмены, сегодня среди нас есть птичка певчая. Голосистая птичка певчая. Давайте же попросим ее нам спеть!

Вогнал меня в краску, в самом деле. Я замахала руками, отчаянно завертела головой, но девять из десяти мужчин уже вскочили на ноги и принялись скандировать:

– Она нам споет, она нам споет, от нас не уйдет, пока не споет.

С надеждой я посмотрела на дверь. Артур разгадал мой план и посоветовал:

– Лучше не ломайся.

– Чудесное дитя от нас не уйдет, – утешил меня Билл, – пока не споет.

Я встала, а крикуны уселись. Какой-то здоровяк – за что ему отдельное спасибо – схватил меня за талию, как пушинку, и поставил на стол. Билл оказался прав – уйти от них не представлялось возможным. Я знала, что у меня хороший голос, но бешено стеснялась. Весь бар притих.

Что было делать? Я откашлялась, и тут в пивную ввалился один из корешей Винаблза. Увидев меня стоящей на столе, он прикрыл рот рукой и издал такой мерзейший пердящий звук. Как по команде, все, кто был в баре, вскочили, заорали, замахали на придурка руками, кулаками. Они вдруг превратились в колонию беснующихся одичавших существ, готовых на что угодно в своем неистовстве. Приятель Винаблза замялся и живенько убрался подобру-поздорову. Мужчины в баре тут же откинулись на спинки стульев, замолчали, уставились на меня – а я вдруг испугалась, поняв, как мало надо, чтобы мужская гулянка переросла в кровопролитие.

Когда порядок восстановился, Билл произнес:

– Осока, запевай.

К тому моменту замолчали даже трубачи и барабанщики уличного оркестра. Наверное, лучше бодренькую, решила я, дрожа, что твой осиновый лист. Я знала только один способ справиться с таким смущением и неловкостью – их нужно было куда-то перенаправить. Поэтому я уставилась на Артура и запела. Начала со старенькой песни про «Веселого молодого мясника»[9], и им, по-моему, понравилось.

На протяжении всех девяти куплетов Артур не сводил с меня глаз, а я с него. Они свистели, топали, просили еще, ну, я и спела «Черного как смоль кузнеца»[10] – очень двусмысленная история, если вслушаться. Они опять свистели, хлопали, стучали ногами, но тут уж я не выдержала, слезла со стола и сказала, что на сегодня хватит.

Пиво лилось рекой, а в меня через не хочу впихнули новый бейбичам. Сияющий Билл поддразнивал Артура, что я, мол, не свожу с него глаз. Он с невообразимой гримасой наклонялся вперед и тискал Артура мозолистыми пальцами за щеку. Надо сказать, Артур сильно не сопротивлялся – во всяком случае первые два раза.

Потом я, видно, ненадолго ушла в себя. Заметив, что мне взгрустнулось, Билл попытался приободрить меня:

– Осока, выше нос, один раз живем.

– Все этот Винаблз. Видела его в палатке, опять надо мной издевался.

Билл призадумался. А я заметила, как оживились при упоминании управляющего поместьем два амбала в красно-белых регбистских майках. Билл вдруг очнулся:

– По-моему, у Медбурна в этом году легкий недобор. Парни, я ничего не путаю?

– Да, еще один или двое не помешают, – согласился кто-то.

Билл встал:

– Пошли подыщем кого-нибудь в пивной палатке.

Парочка его приятелей-выпивох мигом осушили пинты и нетвердой походкой отправились за Биллом. Я спросила у Артура, не надо ли нам тоже с ними, но здоровяк в красно-белой полосатой футболке молча вытянул руку и мягко удержал меня:

– Утеночек, вы с Артуром побудьте пока с нами.

– Ага, – обрадовался Артур, – посиди немного с нами, с халлатоновскими.

Один из халлатоновских, несмотря на все мои протесты, купил-таки мне третий бейбичам. На вид они, конечно, были грубоваты, эти халлатоновские, но оказались милыми ребятами. Очень они интересовались, откуда я знаю столько песен, и почему так хорошо пою, и так далее, – но не оставляло чувство, что удерживают меня специально.

Шествие должно было стартовать в час тридцать. Незадолго до этого оркестранты мгновенно осушили стаканы и побежали настраиваться перед парадом; все футболисты тоже покинули заведение, и в баре воцарилась пугающая тишина. Здесь больше делать было нечего, поэтому я отправилась смотреть парад, но по пути решила заглянуть в палатку. И каково же было мое удивление, когда я там увидела Билла Майерса в обнимку с Винаблзом. Они смеялись над какой-то шуткой и, по-моему, неплохо проводили время. Я совсем пала духом, решив, что Билл предатель. Винаблз был красный как рак и очень громко смеялся.

– И по последней, на ход ноги! – воскликнул Билл.

– Больше не могу, я уже вусмерть, – услышала я слабый протест Винаблза.

Но кто-то из билловских дружков уже тащил от стойки пиво. Я видела, как парень специально выплеснул немного из кружки и долил туда водки. Потом спрятал бутылку в карман и передал укрепленное пивко Винаблзу. Мужчины подняли кружки и затянули какую-то застольную, после чего одновременно выпили. До дна. Все как один, включая Винаблза.

Я их оставила резвиться дальше, а сама пошла на улицу – туда, где выстроилась праздничная процессия. Все ждали лишь сигнала к выступлению. Шествие возглавлял Кроликовод в зеленой накидке с жезлом. За ним, о чудо из чудес, стояли две местные девушки с огромным пирогом. Моим пирогом! Моим прекрасным заячьим пирогом.

За пирогом следовали держатели трех «бутылок», среди которых был и Артур, ну а за ними разношерстная компания из футболистов, местных чиновников и членов комитета, включая Пегги, милую горбатую даму и Уильяма. Он беспрестанно проверял, на месте ли цепочка от часов, и озирался в крайнем раздражении. Заметив меня, изобразил на лице нечто настолько близкое к улыбке, насколько это было для него возможно. Такую же недоулыбку я наблюдала на его лице только однажды – когда он предложил «немного подымить». Идея устроить погром на Мамочкиной могиле и тем вызвать массовое сочувствие принадлежала, безусловно, Уильяму.