Это и правда было много, учитывая, что государство предлагало то же самое бесплатно. Но коваль посмотрел на меня такими же, как у детей, глазами, похожими на ягоды терновника.

– Слыхал, у тебя с домом нелады. Банч из меня всю душу вытрясет, если ты не возьмешь.

Я вдруг почувствовала, что сейчас заплачу. Не ожидала подобной доброты от этого большого, сильного мужчины. Я еле выговорила:

– Идите, там у вас родился очередной здоровый паренек. Он симпатяга.

Когда я вышла в огород, стояли сумерки. На улице уже включили фонари: они едва подсвечивали сад, но мне такого освещения вполне хватало. Достав из сумки маленькую лопатку, я закопала послед рядом с тем местом, где молодые венчики ревеня уже пробились на поверхность сквозь грунт. Рыть черную сырую почву было легче легкого. Мамочка всегда твердила, что хоронить послед нужно поглубже, чтобы его не отыскала лиса, но в то же время не слишком глубоко, чтобы его могли учуять пчелы. И хоть я понимала, что в акушерстве Мамочка богиня здравого смысла, а в суевериях ее заносит, все равно безоговорочно следовала ее инструкциям и ожиданиям таких людей, как Банч, которым просто родов было недостаточно.

Мамочка объясняла, что, хороня послед, мы входим в мир, откуда к нам пришел младенец; мы возвращаем земле сосуд, в котором он прибыл. Вот почему так важно, настаивала она, тщательно отряхивать от земли руки: ведь ты их только что засовывала в тот мир. Подняв голову, я вдруг увидела сидящего в углу сада зайца. Заяц уставился прямо на меня. Я сразу поняла.

Я сразу поняла, потому что меня бросило в жар. Кожа горела, причем так сильно, будто хотела отойти от кости. Ужасный страх пришел на смену жару. Это был крупный заяц. Он пялился на меня огромными лунно-желтыми глазами. Заяц седел; его красновато-коричневая шерстка мерцала и поблескивала. Животное не двигалось, но сильные задние ноги были поджаты – спрессованные мускулы, всегда готовые к прыжку. Длинные, с черными кончиками уши стояли торчком, прислушивались.

Я удивилась, когда услышала, что обращаюсь к зайцу. Так, словно он был человеком и мог ответить.

– Что ты здесь делаешь? Ты почему не в поле? – Или, возможно, я сказала это про себя.

Лунно-желтые глаза опять обратились ко мне. Я снова ощутила легкое покалывание, как если бы мой позвоночник покрылся мелкими колючками. Как будто мехом. Внутри меня все сжалось, меня сковал необъяснимый ужас – не из-за зайца, а потому, что воздух вокруг него дрожал, а я была не в состоянии пошевелиться. Я ничего не чувствовала. К тому же я по-прежнему стояла на коленях, в грязи. Как будто связанная. Потом пахнуло теплым смрадом, повеяло диким животным – это было как подпись, как декоративный росчерк в конце письма, – и мой заяц, развернувшись, был таков.

Когда я пришла в себя, страх улетучился. Ведь это просто заяц. Я осмотрелась, не видели ли его другие. Встала с колен, подошла к окну первого этажа, взглянула внутрь. У Кормеллов и так хватало дел: они умилялись прибавлению в семействе. Почувствовав себя дурындой, я пошла обратно, утрамбовала место захоронения последа и бросила лопатку в сумку.

И только тут я вспомнила о Мамочке. Сначала этот мерзкий Винаблз нагрянул, расстроил меня, потом я побежала к Кормеллам. И начисто о ней забыла. Я вдруг представила ее в больнице: лежит совсем одна, грустит, наверное.

На следующий день была суббота. Ко мне пришла Джудит. Мы снова обсуждали насущную проблему арендной платы. Джудит, похоже, учуяла тревогу в моем голосе.

– Поставь-ка чай, – произнесла она. – Давай еще раз пораскинем мозгами.

Я вышла накачать воды, но рычаг колонки опускался без сопротивления. Нашла тоже время засориться. Вот правду говорят: беда никогда не приходит одна.

– Нужно прокачать насос! – крикнула я. – Пойду к колодцу.

– Бог мой! – воскликнула Джудит, нарисовавшись на пороге. – Не пора ли Стоуксам провести сюда водопровод? Люди скоро на Луну высадятся, а вы берете воду из колодца, мать их за ногу! Это, вообще, нормально?! Неужели они такие скупердяи? Ладно, пошли вместе.

Я прихватила поставленное на попа ведро. По пути поведала Джудит о зайце, с которым повстречалась в сумерках в саду у Банч.

Она остановилась как вкопанная:

– Ты уже Обращалась?

– Мамочка говорит, я сама почувствую, когда наступит время. Сейчас я даже думать об этом не могу. Она такого понарассказывала, что мне теперь страшно. Не собираюсь я напрашиваться. Мне слишком страшно и нисколько не стыдно об этом говорить. Да я вообще во многое не верю.

– Не факт, что у тебя есть выбор.

– Ведь ты же Обращалась? И что тебе ответили?

– Нельзя рассказывать. Но если ты когда-нибудь надумаешь, я помогу.

– Я не надумаю.

– Отлично. И больше на эту тему ни слова.

На главной площади деревни Кивелл находился старинный артезианский колодец. В викторианскую эпоху его облицевали кирпичом, чтобы холодная чистейшая вода стекала тонкой струйкой, омывала неглубокую чашу и уходила через каменный пол. По прямому назначению его использовали крайне редко, но сохранение колодца считалось делом чести всей деревни. Внутри колодца, как золотые монетки, поблескивали янтарные вкрапления, вода же оставалась сладкой и прозрачной.

Рядом с источником сидели двое работяг в коротких куртках. Под мышками они зажали свернутые в трубочку газеты. Увидев, как я погружаю ведерко в воду, они притихли. Потом переключились на Джудит. Один из них закурил. Они смотрели на нее ни в коем случае не похотливо; они почти не отдавали себе отчета, что их беседа прервалась – на полуслове, на полуфразе, пусть даже из-за вмешательства красивой женщины. Они не поняли, что их общение нарушено. Я на секунду оторвалась от наполнения ведра водой и посмотрела на Джудит. Она вытягивала шейку, упиваясь вниманием мужчин.

Смотри-ка, как она их дергает за ниточки. Как лихо управляет ими. Я восхищалась женской силой Джудит. Потом снова окунула ведерко в воду, но возникшая тень, а может, отражение так напугали меня, что я невольно вскрикнула и ведро вывалилось у меня из рук.

– С тобою все в порядке? – Джудит подошла и протянула руку за ведром. – Что случилось?

– Я поскользнулась.

Чтобы было легче нести, я взяла из дома палку, которую использовала как коромысло, и так мы с Джудит дотащили ведро до дому. Мне было все еще не по себе из-за внезапно появившейся в колодце тени. Я испугалась за Мамочку и за себя.

Пока мы шли домой, Джудит заметила:

– На тебя тоже смотрят, и наслаждаться этим не зазорно.

Сначала я удивилась, но потом прочухала, что она говорит о мужчинах.

– Я же ни слова не сказала.

– Но ты подумала.

– А ты читаешь все мысли других людей?

– Как и ты, не все.

Я заливала воду, а Джудит качала. Она недвусмысленно обхватила ручку пальцами и двигала ею то вверх, то вниз.

– Тебе это ничего не напоминает? – (Я косо посмотрела на нее.) – О господи, какая же ты неисправимая девственница!

– А это имеет хоть какое-нибудь отношение к делу?!

Насос сначала поплевался, но, когда Джудит принялась качать сильнее, вода пошла струей.

– Еще бы не имеет. Взять хоть того парня. Работника в имении. От него может быть толк?

Я накачала воды в чайник и отправилась в дом.

– Даже отвечать не собираюсь, – бросила ей через плечо.

Джудит засеменила сзади.

– Я только пытаюсь выяснить, может ли он тебе помочь и чем.

– Мне кажется, он что-то знает, но скрывает от меня. Даже наверняка. К чему ты спрашиваешь?

– К тому, что при желании, используя нехитрые средства, его можно склонить на твою сторону.

Дошло до меня не сразу.

– Но это же нечестно!

– Нечестно? Ты ему нравишься, и, хоть мы никогда не говорили на эту тему, что-то мне подсказывает, что он тебе тоже. Пора уже для разнообразия использовать то, что само идет тебе в руки.

– Джудит, я никогда не была с мужчиной. Я не имею твоего опыта.

Фраза задумывалась как упрек, но только вызвала улыбку. Затем она сказала: