— Статуэтка львиноголовой Ламашту меня не интересует. То есть, разумеется, это очень ценная вещь — конец второго тысячелетия до нашей эры, она прекрасно сохранилась, но таблички!.. Идем, Надя, скорее!

— Вряд ли сейчас кто-то будет с вами беседовать в Эрмитаже, — осторожно начала Надежда, — сами посудите, тетя Вася, до вас ли кому-нибудь там, когда такой кошмар! Украли часть коллекции, да еще у немца! Теперь международный скандал будет!

— Надя, — тетка посмотрела очень грустно, — мне ведь ждать некогда. Успеть бы! — Она отвернулась, и Надежда устыдилась.

Действительно, может ли тетя Вася ждать, когда ей восемьдесят шесть лет! Тут надо ковать железо, пока горячо!

В отделе искусства Древнего Востока внешне было тихо. Надежда снова дипломатично оставила тетю Васю там и ретировалась в залы. Этак она станет в музее завсегдатаем! А что, не самое плохое времяпрепровождение. Муж всегда упрекал Надежду, что она мало занимается самообразованием и совершенно в последнее время перестала повышать свой культурный уровень. Вместо этого она, видите ли, предпочитает искать на свою голову всевозможные криминальные приключения. Ну что ж, когда муж спросит, чем она занималась всю неделю в его отсутствие, Надежда с гордостью расскажет ему, что посещала Эрмитаж.

Она присела на бархатный диванчик, чтобы дать отдых ногам. Вспомнив, как сердится муж за то, что Надежда все время помогает знакомым выпутаться из трудных криминальных ситуаций, Надежда вздохнула. Уже несколько месяцев ни с кем из знакомых не случалось ничего интересного.

«Если не считать того, — мысленно посмеиваясь, добавила она, — что у тети Васи украли дело всей жизни».

Тут Надежда по-настоящему расстроилась. Тетя Вася, хоть и имела скверный характер, все же вызывала уважение своей целеустремленностью и волей. Надежда искренне желала ей расшифровать несчастные таблички. Но как это сделать?

«А вот интересно, — закралась мысль, — кто украл часть немецкой коллекции? И зачем? То есть зачем — понятно. Чтобы продать и получить деньги. Но если золотую статуэтку и можно будет продать какому-нибудь сумасшедшему частному коллекционеру, то кому нужны глиняные таблички, кроме специалистов? То есть они, разумеется, тоже очень ценные, раз такие старые, но вот куда их можно деть здесь, в России?»

Появилась тетя Вася, присела рядом и перевела дух.

— Они там радуются, что кража произошла не в Эрмитаже, — заговорила она, — хоть не на них повесят.

— Я бы на их месте тоже радовалась, — вставила Надежда.

— А мне что прикажешь делать? — рассердилась тетя Вася. — Милиция, сами немцы, что к коллекции приставлены, — все в полном шоке. Никто ничего не знает, оказывается, бронированную машину еще в аэропорту подменили!

— Ну сильны ворюги! — восхитилась Надежда.

— Вот ты скажи, Надежда, может милиция что-то сделать против таких умных преступников? — грустно спросила тетя Вася.

— А вы сами как думаете?

— У меня, Надя, еще с молодости к органам отношение известное, и ты знаешь, почему. Стало быть, надеяться не на что.

— Вам они очень нужны? — посочувствовала Надежда.

— Очень. Вот, — тетка развернула на коленях бумажку, — список того, что украдено.

Пять клинописных табличек и девять глиняных оттисков с ассирийских печатей.

— Они ценные?

— Бесценные? Но знаешь, думается мне, что охотились-то за золотой статуэткой.

А таблички эти взяли, ну.., по ошибке, что ли. То есть было два почти одинаковых маленьких ящика, оба и прихватили, на всякий случай. Разбираться-то им некогда было.

— Логично, — протянула Надежда.

— Потому что, — продолжала тетя Вася, — продавать таблички никакого смысла нет. Коллекция барона Гагенау очень известная. Если где-то эти оттиски появятся, сразу же многие узнают. Так что пропадут, боюсь, таблички эти теперь без следа.

— Выбросят их воры за ненадобностью! — подхватила Надежда. — Была же история, когда в Америке пятьдесят статуэток «Оскара» на помойке нашли! Так то «Оскар», его каждый американец в лицо знает. А у нас — ну заметит кто-нибудь эти таблички — черепки и черепки, никто не распознает, народ-то серый...

— Не дай Господи! — Тетя Вася прижала руку к сердцу.

Они побрели домой. Всю дорогу тетя Вася была очень задумчива, и Надежде было ужасно ее жалко.

По Литейному, где жила мать, нужно было идти от остановки троллейбуса два квартала пешком. Тетя Вася утомленно опиралась на руку Надежды, так что Надежда подумывала, не вызвать ли старухе платного врача, пусть сердце послушает, давление измерит и уколы назначит витаминные какие-нибудь. А то как бы.., тьфу, тьфу, чтоб не сглазить...

Внезапно старуха встрепенулась и даже перестала опираться на Надеждину руку.

— Что?.. — начала было Надежда, но тетя Вася шикнула на нее, чтобы замолчала.

Она стояла посреди тротуара и поводила головой, как старый боевой конь, услышавший звук трубы. Надежда оглянулась. Шагах в пяти от них, сбоку на тротуаре, приткнулся к стене дома ларек холодного сапожника.

Сам сапожник, вернее сапожница — полная немолодая тетка, смугло-южного вида, высунула голову и быстро переговаривалась с молодым парнем на своем языке. Парень был тоже смуглый и черноволосый, глаза его сердито блестели под насупленными густыми бровями. Он не был похож на обиженного клиента. И на заглянувшего просто так поболтать земляка он тоже не был похож.

Надежда почувствовала, как тетя Вася незаметно подталкивает ее ближе к ларьку.

— Что-то мне нехорошо, постоим тут немножко. — Она прислонилась к стене и утомленно откинула голову, но Надежда-то прекрасно видела, что старуха вполне сносно себя чувствует, глаза у нее блестят и голос твердый, просто ее чем-то заинтересовал ларек холодной сапожницы.

Двое в ларьке не обратили на них никакого внимания — они ругались. Да, Надежда поняла это по жестам и повышенному голосу тетки. Она гортанно что-то выговаривала парню, а тот хмуро отвечал, набычившись.

Первая мысль, которая пришла Надежда в голову, была о том, что парень — рэкетир, то есть он собирает деньги с таких ларечников.

Но парень, как ни странно, не был похож на бандита. Волосы хорошие, вьющиеся, одет чисто и вполне прилично. Никаких ярких спортивных костюмов — обычные джинсы и куртка. Никаких золотых цепей и «гаек» на пальцах. Выражение лица сердитое, но не тупое и не злобное.