Пленные задвигались чуть живее.

Мальчишка коротко оглянулся, вяло и как бы равнодушно скользнул глазами по улице. Угол Плэзент-стрит и Азалия-стрит уже возвращался к обычной жизни: покачав головами и повозмущавшись падением нравов, шли себе дальше леди и джентльмены, няня в длинном пальто что-то наставительно втолковывала мальчику и девочке лет пяти-шести, нагибаясь к ним и указывая пальцем на аллейку, где скрылся Билли.

Молли столкнулась с мальчишкой-Rooskii взглядом и тотчас отвернулась.

«Иди домой», – услыхала она.

Не задаваясь вопросом, кто это говорит и откуда, просто сделала как сказано.

Позади неё локомобиль Особого Департамента замер возле вытянувшегося во фрунт констебля.

Трое Rooskies по-прежнему грузили снег, пребывая во всё той же меланхолии.

Молли понимала, что Билл должен исчезнуть. Во всяком случае, именно так поступили и герои всех её любимых романов. Конечно, юная мисс Блэкуотер прекрасно знала, что воровать очень нехорошо. Но… но мистер Каннингхем был, во-первых, и так богатый, во-вторых, очень вредный, и, в третьих, Билли надо было помогать маме. Благородные разбойники всегда грабили богатых и делились добычей с бедными. Об этом тоже писалось во множестве прочитанных Молли книг.

У Билли мама осталась без работы. Ему самому её найти тяжко. «Кто не успел, тот опоздал». Даже если возьмут младшим смазчиком, платить будут хорошо если два пенни за целый день…

Не, не, тут даже и сомневаться нечего, потрясла головой Молли. Билли скрылся. Не ищи его сейчас. Он тебя сам отыщет, если что. И вообще, вот-вот Рождество, оценки в школе хорошие, снова тянет чертить корабли и рисовать фантастические паровые шагоходы.

А магия… что магия! Привиделось что-то. Совпало. Её ведь просветили департаментские, просветили и ничего не нашли. Так что успокойтесь, мисс Моллинэр Эвергрин, и забудьте об этом.

А локомотив тот тоже сам взорвался.

Она не знала, откуда пришли эти спокойствие и уверенность. Может, из снов? Ей теперь почти каждую ночь снились сны, яркие, цветные – с расстилающимися бескрайними, уходящими за горизонт заснеженными лесами, белыми просветами покрытых льдом озёр. Со вздымающимися горными пиками, что стоят неколебимой стеной, защищая лесную страну. С реками, с быстрыми водопадами, срывающимися со скал и не замерзающими даже в лютую стужу.

Это были просто леса, леса и ничего больше.

Но отчего-то Молли становилось покойно, тревоги уходили. И наутро снова хотелось рисовать.

Однако теперь всё чаще она рисовала не дестроеры с мониторами, не бронепоезда с орудиями, а те самые горы. Просто горы, увиденные во сне. Срывающиеся с них серебристо-льдистые потоки, ускользающие, словно жемчужные змейки, куда-то на полночь. Низкое зимнее солнце над уходящими в бесконечность лесами. И ещё одну гору, отдельную, чёрную, единственную из всех, не одетую снегами, как иные вершины Карн Дреда. Собственно, она вообще не была частью хребта, отделявшего Королевство от Диких Земель. Молли рисовала её всегда стоящую сама по себе, и лесное море билось, словно прибой, о её иссиня-чёрные, словно закопчённые, склоны.

Откуда это, что это и почему, Молли не задумывалась. Просто рисовала.

Ей почему-то казалось, что теперь всё наладится. Вообще всё-всё-всё. Жалко Сэмми и его семью, жалко Билли. Но последнего, похоже, всё-таки не поймали. Молли несколько раз сходила в те кварталы, перебросившись парой фраз с полузнакомыми ребятами, о которых упоминал в разговорах Билли – он исчез. Правда, его мать не особенно беспокоилась, а отвечала примерно так же, как родители несчастной Дженни Фитцпатрик: Билли уехал в поисках работы к дальнему родственнику, правда, не на юг, а на запад.

Всё это, конечно, были просто уличные слухи, но так хотелось верить, что у Билли всё хорошо! И что Сэмми, который, как утверждал тот же Билл, никак не был замаран с магией, попадёт в хорошую приёмную семью – бывают ведь хорошие приёмные семьи, правда?

Живи и радуйся, Молли.

Рождество подкатывало, по улицам в витринах лавок и магазинов выставляли ёлки, богатые дома украшались гирляндами и венками из омелы. Зажигались большие цветные фонари со свечами. В газете изо дня в день рассказывали о неторопливом, но верном продвижении доблестных горнострелков и егерей к перевалам; весной, утверждалось, войска двинутся уже за Карн Дред. «Геркулес» получил новый броневагон, отремонтировали старичка «Гектора», и бронепоезда, оглашая паутину рельсовых путей пронзительным свистом, раз за разом отправлялись на север.

И мониторы с крейсерами и дестроерами тоже не отстаивались в гавани, несмотря на пронзающий ветер с гор. Всё шло самым наилучшим образом. Папе, правда, теперь приходилось проводить всё больше и больше времени в разъездах на своей паровой дрезине, пользовать больных и раненых.

Никакие видения больше Молли не посещали. Всё, случившееся так недавно, стремительно начинало казаться просто дурным сном – все её страхи, предвидения и прочие загадки.

У неё ничего нет. Нет никакой магии. Совершенно не о чем беспокоиться.

Несколько раз она встречала на своей улице и на соседних всё того же мальчишку из пленных Rooskies – он то грузил какие-то мешки и ящики, то, стоя на опасно покачивающейся лестнице, исправлял газовый фонарь, чему Молли несказанно удивилась: как это дикий варвар может что-то там исправить?

Но постепенно он тоже становился чем-то привычным, частью городского пейзажа, как и разносчики, трубочисты, зеленщики, молочники, вагоновожатые, извозчики и прочий им подобный люд.

В тот день – ровно за неделю до Рождества, когда в Норд-Йорке наконец-то смогли очистить улицы и площади от некстати нападавшего снега, – Молли возвращалась домой по нарядной Плэзент-стрит. Соскочила с подножки пересёкшего улицу паровичка и весело, вприпрыжку, побежала домой.

Между тротуаром и проезжей частью, то уворачиваясь от колёс локомобилей, то кидаясь к ногам прохожих, металась большая, красивая кошка. Ухоженная и пушистая, явно домашняя. Металась, отчаянно мяукала, искательно глядя снизу вверх на людей: «А я точно не ваша кошка? Может, это вы меня потеряли?..»

Кошку Молли всегда хотелось. Но, увы, с мамой это выходило за грани возможного, и тут не помог бы даже папа.

Тем не менее шаг Молли невольно замедлила. Как же ты оказалась на улице, такая красивая, чистая, бело-палевая, совсем не похожая на тощих и облезлых обитательниц помоек?

По Плэзент-стрит среди других не шибко многочисленных локомобилей двигался и локомобиль с эмблемой Департамента. Мельком Молли подумала, что стала встречать их невдалеке от своего дома слишком уж часто: вспомнить хотя бы день, когда чуть не попался Билли!

Кошка, едва не получив пинок от какого-то раздражённого джентльмена, обиженно и разочарованно взмяукнула и кинулась прямо на дорогу.

– Ой! – не успела испугаться Молли.

Локомобиль Департамента вдруг нелепо дёрнулся, из цилиндра ударила со свистом струя пара. Насмерть перепуганная кошка взвилась, только не в ту сторону, и Молли уже видела, как на неё накатывается массивное заднее колесо локомобиля.

– Нет-нет-нет-нет! – Молли сжала кулаки, прижимая их в ужасе к лицу. – Нет-нет-нет, увернись, пожалуйста!

И схватила кошку за шиворот.

Вернее, ей, конечно же, показалось, что схватила. Потому что где она – и где кошка?

Тем не менее кошку и впрямь словно бы выхватила из-под колёс и отбросила прочь чья-то невидимая рука. И она же, эта рука, резко дёрнула за рычаг тормоза в локомобиле так, что тот заскрежетал, окутываясь облаками пара.

Донельзя похоже на то, как случилось с Билли.

Кошка присела, попятилась – а потом вдруг бросилась прямиком к Молли.

Из накренившегося набок локомобиля поспешно выбрались двое в длинных кожаных пальто и сверкающих шлемах с чёрно-бело-красными короткими плюмажами.