Иннокентий Анненский 20 августа (1 сентября) 1855, Омск –30 ноября (13 декабря) 1909,Санкт-Петербург «Я думал, что сердце из камня…» Я думал, что сердце из камня, Что пусто оно и мертво: Пусть в сердце огонь языками Походит – ему ничего. И точно: мне было не больно, А больно, так разве чуть-чуть. И все-таки лучше довольно, Задуй, пока можно задуть… На сердце темно, как в могиле, Я знал, что пожар я уйму… Ну вот… и огонь потушили, А я умираю в дыму. Дети Вы за мною? Я готов. Нагрешили, так ответим. Нам – острог, но им – цветов… Солнца, люди, нашим детям! В детстве тоньше жизни нить, Дни короче в эту пору… Не спешите их бранить, Но балуйте… без зазору. Вы несчастны, если вам Непонятен детский лепет, Вызвать шепот – это срам, Горший – в детях вызвать трепет. Но безвинных детских слез Не омыть и покаяньем, Потому что в них Христос, Весь, со всем Своим сияньем. Ну, а те, что терпят боль, У кого как нитки руки… Люди! Братья! Не за то ль И покой наш только в муке… Братские могилы Волны тяжки и свинцовы, Кажет темным белый камень, И кует земле оковы Позабытый небом пламень. Облака повисли с высей, Помутнелы – ослабелы, Точно кисти в кипарисе Над могилой сизо-белы. Воздух мягкий, но без силы, Ели, мшистые каменья… Это – братские могилы, И полней уж нет забвенья. 1904 Семен Надсон 26 декабря 1862, Санкт-Петербург –31 января 1887, Ялта «Любовь – обман, и жизнь – мгновенье…» Любовь – обман, и жизнь – мгновенье, Жизнь – стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда! К чему же я живу, к чему мои мученья, И боль отчаянья, и жгучий яд стыда? К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно, Так глупо жду ее всей страстною душой, И так мне радостно, так больно и отрадно И самому любить с надеждой и тоской? О сердце глупое, когда ж ты перестанешь Мечтать и отзыва молить? О мысль суровая, когда же ты устанешь Все отрицать и все губить? Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья? Я болен, я устал… Из незаживших ран Сочится кровь и (нрзб) прокляты сомненья! Я жить хочу, хочу любить, – и пусть любовь – обман. 1882 «Как каторжник влачит оковы за собой…»
Как каторжник влачит оковы за собой, Так всюду я влачу среди моих скитаний Весь ад моей души, весь мрак пережитой, И страх грядущего, и боль воспоминаний… Бывают дни, когда я жалок сам себе: Так я беспомощен, так робок я, страдая, Так мало сил во мне в лицо моей судьбе Взглянуть без ужаса, очей не опуская… Не за себя скорблю под жизненной грозой: Не я один погиб, не находя исхода; Скорблю, что я не мог всей страстью, всей душой Служить тебе, печаль родимого народа! Скорблю, что слабых сил беречь я не умел, Что, полон святостью заветного стремленья, Я не раздумывал, я не жил, – а горел, Богатствами души соря без сожаленья; И в дни, когда моя родная сторона Полна уныния, смятенья и испуга, – Чтоб в песне вылиться, душа моя должна Красть редкие часы у жадного недуга. И больно мне, что жизнь бесцельно догорит, Что посреди бойцов – я не боец суровый, А только стонущий, усталый инвалид, Смотрящий с завистью на их венец терновый… 1884 Жизнь Меняя каждый миг свой образ прихотливый, Капризна, как дитя, и призрачна, как дым, Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой, Великое смешав с ничтожным и смешным. Какой нестройный гул и как пестра картина! Здесь – поцелуй любви, а там – удар ножом; Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина, А там идет пророк, согбенный под крестом. Где солнце – там и тень! Где слезы и молитвы – Там и голодный стон мятежной нищеты; Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы, А завтра – расцветут душистые цветы. Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою, А вот душистый плод, подточенный червем; Сейчас ты был герой, гордящийся собою, Теперь ты – бледный трус, подавленный стыдом! Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон ее – мгновенье, И нет среди людей такого мудреца, Кто б мог сказать толпе – куда ее движенье, Кто мог бы уловить черты ее лица. То вся она – печаль, то вся она – приманка, То все в ней – блеск и свет, то все – позор и тьма; Жизнь – это серафим и пьяная вакханка, Жизнь – это океан и тесная тюрьма! 1886 |
