Она коснулась его руки, которая лежала у нее на плече.
– Натаниель, – проговорила она голосом, звенящим от сдерживаемых слез. – Мне нужно кое-что сказать тебе… Нечто, что покажется тебе неприятным и обременительным… Хотя я поклялась себе, что никогда тебе об этом не скажу. О, прости меня, Натаниель!
Он поднял ее лицо и долго смотрел в подернутые слезами глаза.
– Софи? – прошептал он.
– Я говорила, что знаю, как… этому помешать… говорила, что этого никогда не произойдет. Но в ту, последнюю ночь – я знала, что она будет нашей последней ночью, – я решила, что это будет самая замечательная ночь за всю мою жизнь. Так оно и было… Но я… я забыла о… практических мерах. Натаниель…
Он не дал ей договорить, приникнув к ее губам своими. – Господи! – выдохнул он. – Господи, Софи! Ты ждешь ребенка?
– Это не имеет значения, – торопливо заговорила она. – Я поеду куда-нибудь, где могу сказать, что я вдова достойного человека. Ты не думай, я очень рада будущему ребенку и действительно очень счастлива, потому что на всю жизнь у меня останутся незабываемые воспоминания. Но что ты делаешь?!
Натаниель подхватил ее на руки и вышел с ней из беседки на солнечный свет. Там он усадил ее на берег, затененный низко склонившимися ивами, в уютном местечке дальнего уголка сада, где воздух был напоен ароматами трав и цветов, согретыми мягким августовским солнцем, где неумолчно гомонили птицы и стрекотали насекомые. Сам же встал рядом и устремил взгляд за озеро.
– Я хочу кое-что знать, – сказал он. – Теперь ты, конечно, выйдешь за меня замуж, как только я получу лицензию. Я сказал, когда у нас завязались интимные отношения в Лондоне, что ты станешь моей женой, если у тебя будет ребенок. Но я хочу знать о твоих чувствах ко мне. Мне нужно это знать. Скажи мне правду, умоляю, Софи!
Она долго молчала. С замиранием сердца он ждал ее ответа, понимая, что она будет с ним честной и откровенной. Вместе с тем он знал, что Софи чужда эгоистичность, знал, что у нее особое к нему отношение, и поэтому она постарается найти слова, чтобы как можно меньше его ранить.
– Я помню, как впервые тебя увидела, – наконец заговорила она. – Это было на вечере в Лиссабоне, который давал полковник Портер. Уолтер представил меня всем офицерам. Я подумала, что из них Кеннет, Рекс и Иден – самые красивые и обаятельные. Ты в это время стоял ко мне спиной и с кем-то разговаривал. Но когда Уолтер произнес твое имя, ты обернулся, поклонился мне, когда он представил нас друг другу, и улыбнулся. Наверняка тебе говорили, что перед твоей улыбкой невозможно устоять. В тот же момент и на всю жизнь ты покорил мое сердце, с тех пор оно принадлежит тебе. Однажды ты одолжил мне свой платок, и я оставила его у себя. Я хранила его между веточками лаванды и часто доставала, чтобы посмотреть на него и прижать его к лицу. Это было, как ты понимаешь, изменой по отношению к Уолтеру. После его смерти я спрятала платок подальше. Я думала, что больше никогда тебя не увижу. Я думала, что всю жизнь мне придется только с тоской вспоминать о тебе, пока два года назад не получила твое письмо, а этой весной не встретилась с тобой в Гайд-парке.
Натаниель обернулся и пристально посмотрел на Софию, которая ответила ему открытым взглядом.
– Я пыталась убедить себя, – продолжала она, – что любовная связь с тобой поможет избавиться от наваждения. Но наверное, с самого начала понимала, что, решившись на нее, я тем самым полностью переверну свою прежде такую спокойную и размеренную жизнь. Я боялась сюда приехать, Натаниель, боялась увидеть тебя. Хотя с первого же момента приезда бережно собирала каждую крупицу впечатлений, чтобы потом всю жизнь представлять тебя в той обстановке, в которой ты живешь. И нарочно дотрагивалась до изголовья твоего кресла, до стола, за которым ты работаешь. Я сидела в беседке, где сидел ты, и смотрела на озеро, которым ты так часто любуешься.
Его лицо осветилось медленной счастливой улыбкой, и он протянул ей руки:
– Иди ко мне, любовь моя.
Она подала ему руку, он помог ей встать и притянул к себе. Потом положил руки на ее талию и провел вниз по телу, глядя ей в лицо. Под руками чувствовалось легкое округление ее живота. Он провел руками выше, коснулся ее грудей. Они стали полнее, тяжелее: им предстоит вскармливать его сына.
Наконец она мягко, мечтательно улыбнулась:
– Хорошо, что тебе понравилась моя полнота. Боюсь, я поправлюсь еще больше.
– О да, мне она очень понравилась, – радостно смеясь, заверил он Софи. – И эта реакция меня ужасает. Что такого я тебе сделал?
– Ты дал мне возможность снова почувствовать себя женщиной, – серьезно ответила она. – Желанной, даже красивой женщиной. Много лет назад благодаря тебе я могла мечтать, и эти мечты скрашивали мою неудачную серую жизнь. А сейчас эта мечта стала реальностью. Ты помог мне избавиться от ощущения своей никчемности, от пустоты… Я очень тебя люблю, Натаниель! Но ты действительно любишь меня, а не…
Он крепко ее поцеловал.
– У меня такое ощущение, Софи, что на твое выздоровление уйдет уйма времени, потому что ты еще долго будешь в себе сомневаться. Но я стану твоим целителем, любовь моя, а мои поцелуи будут лекарством, которое ты должна будешь принимать каждый раз, когда в тебе проснутся сомнения. – Он опять поцеловал ее. – Я люблю тебя.
Она обняла его за шею и засмеялась, когда он поднял ее на руки и закружил вокруг себя, что было довольно опрометчиво: они стояли у самого края воды. Он вторил ее радостному смеху.
Неподалеку послышалось чье-то деликатное покашливание.
– Мы не прервали что-нибудь… э… важное? – спросил Иден.
Натаниель с интересом отметил, что он держит за руку Лавинию и что их пальцы тесно переплетены.
– Когда мужчина и женщина уединяются в отдаленном месте, – сухо сказал Натаниель, – вряд ли они ждут чьего-либо появления.
– Вот именно. – Иден усмехнулся. – Имейте в виду, Софи, у вас целых два свидетеля. На вашем месте я бы потребовал, чтобы Нат сделал вас честной женщиной.
– Она никогда и не была бесчестной, – нахмурился Натаниель. – Кстати, Иден, позволь тебе напомнить, что молодая леди, которую ты так бесцеремонно схватил за руку, является мой подопечной! Иден продолжал беспечно усмехаться.
– Я знаю. Слушай, Нат, может, я и опережаю события, но что, если нам сэкономить время и силы и одновременно сыграть две свадьбы? Скажем, в течение одной недели?
– Что-то я не слышал, чтобы кто-нибудь просил у меня руки Лавинии, – сдержанно заметил Натаниель.
– Нат! – Лавиния покраснела, что прежде с ней случалось крайне редко. – Постарайся не быть таким смешным.
– Я тоже не слышал, чтобы ты просил руки Софи, – сказал Иден. – В качестве ее друга я, кажется, имею право спросить об этом. Итак, Софи, он просил вас стать его женой? Должным образом, стоя на коленях?
– Но вы, Иден, не опускались на колено! – с укором заметила Лавиния.
– Я не привык выставлять себя на посмешище. Так как же, Софи?
– Знаете что, Иден, – улыбнулась она и погрозила ему пальцем, – занимайтесь-ка лучше своими делами.
Стоя рядом с Софи, Натаниель обнял ее за талию.
– Как ты думаешь, разрешить ему взять Лавинию в жены? – спросил он у нее. – И может, правда имеет смысл устроить сразу две свадьбы? Тогда наши родственники могут оставаться здесь, вместо того чтобы снова тащиться сюда через несколько месяцев. Мы попросим твоего брата срочно приехать к нам… Да! Он же может захватить с собой Лесси, ведь она наверняка у них, а вы с ней так соскучились друг по другу… И пригласим кого-нибудь из членов семьи Идена, про которую он почти не рассказывает. Кеннет с Мойрой, наверное, останутся, хотя могу себе представить, как они мечтают поскорее вернуться к себе в Корнуолл. Но им придется остаться – ведь так или иначе, а наши свадьбы – прямой результат их происков! Что скажешь, любовь моя? София и Лавиния улыбнулись друг другу.
– Я согласна, – сказала София и прислонилась головой к его плечу. – Да, да, да! – И она мягко засмеялась.
