– Черт, о чем она только думает! – Натаниель был шокирован. – Она так и сказала, Иден? Вслух?

– Но она права, – сказал Иден. – Мы же с вами знали об этом. Помню, Кен не раз заговаривал о его подленькой страстишке. Вопрос в том, сможем ли мы собрать достаточно доказательств этой мерзости, чтобы он испугался, когда мы заявим, что намерены предать их огласке?

– А какие еще нужны доказательства? – спросил Нат. – Я из одного этого могу состряпать довольно колоритную историю. Стоит ее немного приукрасить и добавить несколько выразительных намеков, как она станет отлично уравновешиваться с тем, что сделали Софи или Уолтер.

– Но найдутся еще кое-какие факты, – с явной неохотой заговорил Кеннет, который до этого хранил молчание, и все обернулись в его сторону. – Однажды мне пожаловался один рекрут, сказал, что Пинтер преследует его, то есть предлагает ему вступить с ним в сексуальные отношения.

Все замолчали, пораженные этой новостью.

– Я поговорил с Пинтером, – продолжал Кеннет, – и сказал, что рекрут, видно, не так его понял и парня стоило бы выпороть за такое возмутительное недопонимание офицера, но будет лучше на первый раз простить его и дать ему шанс искупить свою вину. Мне это казалось единственным способом спасти беднягу от наказания за обычно надуманный проступок.

– И ты не написал об этом рапорт? – спросил Рекс.

– На Пинтера? Нет. И в школе, и в армии мне попадались такие ребята. Несмотря на существующий закон, я никогда не испытывал к ним ненависти и не считал, что их нужно выгнать или преследовать, если только они не лезут ко мне самому или к моим подчиненным. Я всегда думал, что они так созданы, и тут уж ничего не поделаешь. А то, что Пинтер был к тому же мерзким негодяем, не казалось мне достаточным основанием, чтобы написать на него рапорт.

– Тогда он попался, – с мрачным удовлетворением сказал Натаниель. – Ему от нас не отвертеться – это серьезное преступление.

– Думаю, ты прав, – согласился Иден.

– И мы сможем спасти Софи, понравится это ей или нет, – Рекс. – ей и не обязательно знать, что это дело наших рук, верно? Пусть себе думает, что у негодяя наконец проснулась совесть. Интересно, заговорит ли она снова с нами когда-нибудь?

– Можешь быть уверен, он запугал ее, приказав ей держаться от нас подальше, – сказал Иден. – Особенно в свете того, о чем ты сейчас рассказал, Кен. Он знает, что тебе о нем известно, во всяком случае, у него есть причины это подозревать, а мы дружим между собой и чертовски любим Софи. А когда мы объясним ему его положение и он оставит ее в покое, думаю, она поймет, что снова может с нами видеться. Милая, добрая старушка Софи! Придется нам немного подождать, чтобы она не сразу догадалась о нашем «вмешательстве в ее жизнь». Но еще до окончания сезона мы сможем снова приглашать ее в гости.

– Нам нужно как следует продумать, как вразумить Пинтера, – предложил Кеннет. – Может, договоримся на послезавтрашнее утро? Сегодня я набросаю заявление, и мы его подпишем. Я сделаю несколько копий, чтобы у каждого был свой экземпляр. Нужно, чтобы до него дошло, что ему придется избавиться от нас четверых, если он думает продолжать мучить людей, как Софи.

– Я найду другие способы как следует убедить его в этом, – сказал Натаниель. – Я не доставлю себе удовольствия убить негодяя, но испорчу ему физиономию, это уж наверняка!

– Может, лучше предоставить это мне, Нат? – со смешком сказал Иден. – Леди Галлис может не понравиться твое разбитое лицо.

– А лучше всего бросить жребий, – сказал Кеннет. – Нечего вам двоим присваивать себе удовольствие рассчитаться с ним.

– Если вы все намерены к нему идти, – сказал Натаниель, – тогда вам придется стоять и ждать своей очереди. Это будет ему наказанием за Софи, и я намерен сделать это сам. Как сделал это Рекс ради Кэтрин.

Он пришпорил лошадь и послал ее галопом, оставив друзей изумленно смотреть ему вслед.

Несмотря на почти бессонную ночь, Софи чувствовала себя бодрой и энергичной и провела утро в бурной деятельности.

Она не стала ложиться после ухода Натаниеля, а оделась потеплее, принимая во внимание утренний холодок, и отправилась с Лесси гулять в парке, где провела довольно много времени в быстрой ходьбе. Она даже поиграла с собакой: бросала ей палку, которую та ловила, потом отнимала ее и убегала, а собака гналась за ней, возбужденно лая. Потом она стала дразнить собаку, поднимала палку как можно выше и заманчиво размахивала ею над своей головой, а собака подпрыгивала и весело лаяла. И опять далеко зашвырнула палку, и игра началась заново.

Вернувшись домой, Софи с аппетитом позавтракала и разговорилась с Сэмюелом, который пожаловался ей на растушую боль под ногтем на ноге. Миссис Армитидж и не догадывается, какие муки день за днем он скрывает за внешним спокойствием, сообщил он. София предложила ему несколько способов лечения, а затем, критически взглянув на его башмаки, посоветовала попробовать носить не такие узкие в мыске. Протопав с армией чуть ли не полконтинента, она достаточно нагляделась на разные мозоли и нарывы и врастающие ногти… О да, спасибо, она не против еще одной чашки кофе.

Написав несколько писем за своим секретером, она опять вышла на улицу. Сначала она посетила адвоката, с которым ей уже приходилось иметь дело. Она передала ему право вести дело о продаже своего дома, обсудила с ним еще один вопрос и покинула его, совершенно уверенная, что он выполнит все ее указания. Она же не станет ни волноваться, ни даже думать о том, что сделала.

Впрочем, думать об этом она все равно будет. Да и как не думать? Она давно уже свыклась с мыслью, что остаток своей жизни проведет на Слоан-террас, что ее вполне устраивало, как и ее жизнь, пусть и с ограниченными средствами, но приятная и достойная. Ей всего двадцать восемь лет, но она уже может жить так же комфортно и спокойно, как женщина средних лет.

Сейчас ей казалось невероятным, что она думала удовлетвориться спокойной жизнью. Она еще так молода! И она найдет чем заняться, а главное, она вольна это выбирать. Да, вольна. И кроме того, она красива. В это утро она чувствовала себя красивой, больше того, она знала это. Так сказал ей Натаниель, и то же самое она прочитала в его взгляде.

После визита к адвокату она не сразу вернулась домой, а отправилась бродить по магазинам. В кошельке у нее денег было мало, и в ближайшее время рассчитывать на прибавление не приходилось. Поэтому, полюбовавшись на разложенные в витринах ювелирных лавок браслеты, ожерелья и серьги, она проходила мимо. Она восхищалась разнообразными капорами, веерами, ридикюлями и зонтиками, но удовлетворялась только их созерцанием. Но не смогла устоять перед выставленным в окне швеи платьем, сшитым для заказчицы, которая передумала его брать, и поэтому оно теперь продавалось, догадалась Софи. Казалось, оно было меньше ее размера. Фасон был очень простым, а сшито оно было из легкого ситца светло-голубого цвета.

Она вошла в лавку. Примерив платье, она нашла, что оно действительно меньше ее обычной одежды – за время странствий с армией она привыкла носить платья свободного покроя, что было удобнее. Это же платье эффектно ложилось в складки над ее грудью и вокруг бедер, подчеркивая женственность ее хорошо сложенной фигуры, хотя и не слишком пышной. В нем София выглядела юной и прелестной, как сказала ей помощница портнихи.

София с волнением расплатилась за платье, понимая, что сделала покупку не по средствам. Но покидая лавку со свертком под мышкой, она не испытывала ни страха, ни чувства вины, а лишь настоящий восторг. Теперь у нее было хоть одно симпатичное платье. У нее едва не испортилось настроение, когда она вспомнила, что Натаниель не увидит ее в обновке, но затем она улыбнулась и пошла еще медленнее, подставляя лицо ярким лучам солнца.

Она ни от кого не зависит и сама знает себе цену, уверенно размышляла София по дороге. Она поедет в Глостершир, где родилась и выросла, где до сих пор еще живет ее брат со своей семьей, и там начнет совершенно новую жизнь. Со временем, может, она даже выйдет замуж. Непременно найдется мужчина, которому она понравится – ведь она красивая женщина. А может, еще успеет родить ребенка. Она столько лет приучала себя даже не мечтать об этом.