– Это иное.

– Поймет, – убежденно тряхнула Смеяна головой, уверенная в своей правоте и в своем любимом муже.

Тем временем, наскоро ополоснувшись, Виктор отправился заниматься похоронами Милы, которая все так же лежала у стены, прикрытая остатками платья и платком. Когда он пришел, то обнаружил, что крестьяне не оставили тело без догляда: ее уже успели обмыть, а рядом двое мужиков наскоро ладили гроб из грубо отесанных досок. Люди встретили его настороженными взглядами, осеняя себя косым крестом. Однако когда узнали, что с девочкой вроде как порядок и о ней справляет заботу старая лекарка, немного поостыли, а если косились на Добролюба, то это уж по старой привычке. К детям отношение здесь было особым: человек, который, ничего не убоявшись, спас ребенка, заслуживал уважения. Вот кабы не уберег малютку… А раз так, то…

Время горячее, поэтому с похоронами затягивать никто не стал. Снесли покойницу в церковь, где батюшка ее отпел, а потом – на погост. Виктор не скупясь уплатил всем за старания и помощь. Были и те, кто отказался, но нашлись и те, кто оплату принял. Одним словом, все вышло по-людски. Обошлись без поминального обеда, но Волков всем присутствующим раздал монет, чтобы помянули покойницу, и тут уж от денег никто отказываться не стал, потому как помянуть – дело святое.

В путь, как и планировалось, Виктор и его помощники выдвинулись около полуночи, как только взвар был готов. Зелье должно было войти в силу, когда полностью остынет, но времени для этого имелось предостаточно. Конечно, у бабушки выдался тот еще денек, но дело она сделала. В основном за процессом приготовления следил Тихоня, но лекарка заверила, что все в порядке и варево удалось. Виктор отправил Соболя в лесной стан, где базировался десяток Горазда, еще засветло, едва управившись с похоронами. Волков не хотел полагаться лишь на возможность устроить драгунским полкам искусственную дизентерию. Мало ли как оно обернется. Допускать гульдов к крепости он теперь не желал ни под каким предлогом. И не только приказ Градимира стал тому причиной.

Поначалу намеревались просто потравить колодцы: попадутся на удочку – хорошо, а нет – тогда подпустить их к крепости, устроив по пути кровавую баню с помощью имеющегося под рукой снаряжения. Не сказать, что у него достаточно средств: все же много он взять с собой не мог, потому как сложно сохранить все это в тайне. Однако в наличии кое-что имелось: десяток одноразовых картечниц, по десятку надствольных и по шесть ручных гранат на каждого.

Люди вооружены нарезными карабинами и имеют опыт их использования с расстояния шестьсот шагов. Так что мало гульдам точно не показалось бы. А когда враги расположились бы лагерем напротив Обережной, он планировал и дальше портить им кровь, для чего собирался привлечь второй десяток людей и остальные средства, остававшиеся в тайном стане, где сейчас находились все обитатели постоялого двора. С самим-то подворьем он уже заранее простился. Но это ерунда, главное – его люди.

За Градимира и полки, что выдвинутся навстречу противнику, он не переживал. Во-первых, он сразу предупредил воеводу: если вдруг не будет от него посланника, тот должен будет отойти к крепости. Во-вторых, своими действиями он намеревался отсрочить подход врага к Обережной на сутки. До вечера он с парнями кружил бы коршуном над противниками, а к ночи те и сами остановились бы. А там и еще один переход.

Вот только все эти планы пошли псу под хвост. Поначалу в крепости появилась Смеяна. Она вновь заставила учащенно биться сердце Виктора, хотя давно уже мужняя жена и успела стать матерью. Потом Неждана. Что творилось у него в душе, когда он взял в руки младенца, он не смог бы объяснить, даже если бы от этого зависела его жизнь. Словно кто-то переключил какой-то неведомый тумблер: вот был один человек, а вот уж – совсем иной. Нет, в нем не проснулся человеколюбец. Он по-прежнему готов был сражаться с врагом, вторгшимся на землю, ставшую для него родной, но это уже не было самоцелью. Буквально в момент он обрел новый смысл жизни, которым стал маленький комочек, зашедшийся плачем в его руках. Наверное, это было наваждение, но Виктор словно наяву увидел перед собой погибшую Неждану. Сколько он ни тряс головой, наваждение не пропадало.

Виктор хотел вывезти малышку в лесной стан и передать в заботливые руки Беляны. Он верил, что все обойдется, тем паче что и бабушку намеривался отправить туда же, как бы она ни брыкалась. Никого из дорогих его сердцу людей оставлять здесь он не собирается, потому как если не удастся сдержать натиск гульдов, падение крепости лишь вопрос времени, а штурм будет кровавым, сомнений в том не было. Потом выяснилось, что Смеяна не может покинуть крепость: ее мальца ни в коем случае нельзя перевозить в карете. А там и Неждана вдруг оказалась у нее на руках.

Оставить Смеяну в таком опасном месте он не мог. Неждану под самым благовидным предлогом Виктору не отдал воевода. Не было в его словах угрозы, была лишь забота о ребенке, сиротинушке неприкаянной. Ничего не поделаешь, воевода тут закон, а в условиях войны и подавно. Ему и определять, кому удочерять малютку. Вроде все по правилам, но власти обычно в подобные дела не вмешиваются, если только какие-нибудь семьи не подерутся, кому брать заботу о ребенке. Не знали в этом мире приютов, их тут просто не существовало. Осиротевшего ребенка, у которого нет никакой иной родни, брали на воспитание чужие люди, даже если достаток в семье был более чем скромный.

Умен все же Градимир. Как он четко сумел уловить настроение Виктора и упредить его действия. Волкову поначалу и невдомек было, что основную роль в таком развитии событий сыграл не воевода, а Смеяна. У молодой женщины появилось подспудное желание оставить девочку при себе, и то, кем была мать малютки, ее ничуть не смущало. Боян и слышать не желал о том, чтобы его сын и плод гулящей бабы были вскормлены одной грудью, при этом он подразумевал даже не свою жену, а кормилицу. Смеяна стояла на своем твердо, прижимая к себе двоих детей, заливаясь слезами и приговаривая:

– Вот выправят девочку материнским молоком, а потом уж можно будет ее и отдать. Ить нету здесь кормящих! На сносях бабы есть, а с грудничками – нет.

Попробуй повоюй с бабой, в которой мать заговорила. Этот голос никакими вожжами не заставишь замолчать. Бывали случаи, когда молодка с младенцем быстренько забежит в дом к соседке, попросит присмотреть за дитем, чтобы ненароком не зашиб разбушевавшийся муж, а сама шмыг обратно в дом, под мужние крепкие кулаки. И бьют ее смертным боем, и благим матом кричит она от боли, и пощады просит, и старается как-нибудь успокоить разошедшегося мужика, а душа ее спокойна, потому как дите пристроено под доглядом товарки.

Пока Смеяна препиралась с мужем, Градимир отошел в сторонку. Смеяна, конечно, любимая дочка, но чай уж замужем в иной семье, где свой уклад, не следует туда влезать. Он подошел к бабушке да задал пару вопросов: вроде как и заботу о малютке проявил, но вызнал у бесхитростной лекарки все, что нужно. Узнал достаточно, чтобы понять: Неждана сейчас крепче всякой цепи привяжет Добролюба к крепости и заставит превзойти самого себя. Ни на минуту воевода не забывал о том, что обязан исполнить повеление великого князя, хоть на пупе извернувшись.

Вернулся к Бояну и попросил закончить начатый разговор в доме. Мол, нечего Ратибора хворого на улице держать да разговоры разговаривать при всем честном народе. Смеяну с детьми посадили в карету, а Градимир с зятем пошли пешком. О чем они разговаривали, Виктору уж было неведомо, так как о произошедшем он узнал от бабушки Любавы, но догадаться мог, потому как ненавидящий его Боян отчего-то сменил гнев на милость и позволил Смеяне оставить на время девочку у себя.

– Что, Вепрюшка, екнуло сердечко? – пытливо посмотрела на него Любава.

– Не то слово, бабушка, словно в тиски угодило.

– Иначе и быть не может.

– Отчего же?