Холфорд глубоко вздохнул.

– Ну ладно… В общем-то тут ничего сложного. Илингское дело особых трудностей не представляет. Грин – бывший заключенный. Место в банке он получил во время войны и с тех пор доработался до управляющего. Сидел семь лет за хищение.

– За растрату и хищение, – пробормотал мистер Ридер. – Дело в том, что… э-э-э… Это я выступал главным свидетелем против него. В свое время я, как бы это сказать… увлекался банковскими делами. Он попал в неприятную ситуацию с ростовщиками. Глупейшую ситуацию. И он не признает своей ошибки. – Мистер Ридер тяжко вздохнул. – Бедняга! На кону его жизнь, так что можно простить, даже оправдать его увертки.

Инспектор удивленно уставился на новичка.

– Вот уж не назвал бы его беднягой. Он прикарманил сто тысяч фунтов и даже не позаботился о том, чтобы придумать себе какое-нибудь приличное оправдание. Несет всякую ерунду. Копии протоколов здесь, если захотите взглянуть. Кстати сказать, интерес вызывают царапины на ладони Моллинга… На другой руке у него тоже нашли несколько царапин, но они неглубокие, это не похоже на следы борьбы. Ну, а что до той байки, которую рассказывает Грин…

Мистер Дж. Г. Ридер печально кивнул.

– Да, история не слишком изобретательная, – с некоторым сожалением в голосе промолвил он. – Если я правильно помню, рассказал он примерно следующее: его случайно встретил на улице и узнал человек, который отбывал вместе с ним срок в Дартмуре[2]. Вскоре он получил от него письмо с угрозами, тот парень потребовал денег в обмен на молчание о прошлом. Не желая идти на новое преступление, Грин подробно изложил в письме начальству свое положение, спрятал письмо вместе с ключами в выдвижной ящик стола, а на самом столе оставил записку своему кассиру. Он собирался уехать из Лондона и начать новую жизнь там, где его никто не знает.

– Ни в столе, ни на столе никаких писем или ключей не было, – уверенно заявил инспектор. – Единственная правда, которую мы от него услышали, это то, что он сидел.

– Отбывал наказание, – грустно произнес мистер Ридер, который очень не любил жаргонные слова и выражения. – Да, это действительно правда.

Оставшись в своем новом кабинете один, он довольно долго разговаривал по телефону по приватной линии с некой молодой особой, которую все еще можно было назвать молодой, несмотря на то что время не пощадило ее. Остаток утра он посвятил изучению письменных показаний, которые его предшественник положил на стол.

День близился к концу, когда в кабинет вошел государственный прокурор. Бросив взгляд на большую кипу исписанных бумаг, которыми обложился со всех сторон его подчиненный, он спросил с нотками одобрения в голосе:

– Чем вы заняты? Дело Грина? Я рад, что вы им интересуетесь, хотя дело, в общем-то, пустяковое. Я получил письмо от директора его банка, он, похоже, почему-то думает, что Грин говорит правду.

Мистер Ридер посмотрел на начальника с тоской, которая непременно появлялась в его взгляде, когда он чему-то удивлялся.

– Вот отчет Бернетта, полицейского, – сказал он и взял в руки одну из бумаг. – Может быть, вы что-то объясните мне, сэр. Констебль Бернетт сообщает, что… Если позволите, я зачитаю:

«Перед тем как подойти к банку, я увидел человека, который стоял на углу улицы, недалеко от банка. Я точно его видел, потому что мимо проехал почтовый грузовик и осветил его фарами. Тогда я не придал этому значения и после этого человека не видел. Может быть, он свернул за угол к сто двадцатому дому на Ферлинг-авеню, пока я не смотрел на него: я ведь, как только его увидел, споткнулся о какую-то железяку и посветил фонарем на тротуар. Это была старая подкова. Я, кстати, тем же вечером, но немного раньше, видел, как детишки играли с нею. Когда я снова посмотрел на угол, там уже никого не было, человек тот исчез. Он мог заметить свет от моего фонаря. Больше я там никого не видел, и, насколько помню, свет в доме Грина, когда я проходил мимо, не горел».

Мистер Ридер поднял глаза.

– И что? – спросил прокурор. – В этом нет ничего особенного. Это мог быть сам Грин, который обошел констебля по другой улице и вернулся домой у него за спиной.

Мистер Ридер почесал подбородок.

– Да-а, – задумчиво протянул он. – Да-а. – Тут он поёрзал на стуле. – Я никого не обижу, если сам поработаю над этим делом… независимо от полиции? – нервно поинтересовался он. – Мне бы не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, что какой-то любитель со стороны сует свой нос в официальное расследование и мешает исполнению служебных обязанностей.

– Пожалуйста! – не задумываясь, ответил прокурор. – Можете встретиться и поговорить с офицером, который ведет это дело. Я напишу вам для него записку. Мои офицеры часто проводят независимые расследования, хотя, боюсь, ничего нового вы не обнаружите. Все, что можно было узнать, Скотленд-Ярду уже известно.

– И с задержанным я смогу встретиться? – все еще неуверенно спросил Ридер.

– С Грином? Что за вопрос, разумеется! Я пришлю вам необходимый ордер.

Неспокойное серое небо стремительно темнело, моросил порывистый дождь, когда мистер Ридер, с висящим на руке сложенным зонтиком и поднятым воротником пальто, прошел через мрачные ворота Брикстонской тюрьмы. Там его провели к камере, в которой сидел, подперев голову руками и устремив в стену отсутствующий взгляд, впавший в отчаяние заключенный.

– Это правда, правда! – плаксивым голосом негромко повторял он. – Ведь каждое слово – правда!

Бледный лысоватый мужчина с некоторыми признаками седины на неровных рыжеватых усах. Ридер, имевший поразительную память на лица, узнал его с первого взгляда, хотя сам был узнан не сразу.

– Да, мистер Ридер, теперь я вас вспомнил. Вы – тот самый господин, который поймал меня в прошлый раз. Но я ведь чист как стеклышко! Я же фартинга чужого не взял! Что подумает моя бедная девочка…

– Вы женаты? – сочувственно поинтересовался мистер Ридер.

– Нет, но как раз собирался… В моем возрасте поздно, конечно. Она почти на тридцать лет меня моложе, и лучшей девушки, чем она…

Пока Ридер слушал последовавшую восторженную речь, лицо его все больше проникалось печалью.

– Слава Богу, она не была на суде. Но она знает, что случилось. Мой друг рассказал мне, что она была ошеломлена, когда услышала об этом.

– Бедняжка! – мистер Ридер покачал головой.

– К тому же все это произошло в ее день рождения, – горько добавил заключенный.

– Она знала, что вы собирались уезжать?

– Да, я накануне сказал ей об этом. Я не хочу впутывать ее во все это. Если бы мы были помолвлены официально – другое дело, но она сейчас разводится с мужем и бракоразводный процесс еще не закончен. Поэтому я и не появлялся с ней на людях, и встречались мы не так уж часто. Ну и, понятно, никто не знал о нашей помолвке, хоть мы и живем на одной улице.

– Ферлинг-авеню? – уточнил Ридер, и банковский управляющий печально кивнул.

– Когда ей было семнадцать, она вышла замуж за одного негодяя. Для меня было настоящей мукой держать язык за зубами… Я имею в виду, насчет наших с ней отношений. Всякая мразь подбивала к ней клинья, а я вынужден был, стиснув зубы, молчать. Невозможные люди! Да вот хотя бы этот болван Бернетт, который арестовал меня, тоже увивался за ней. Стихи ей писал! Каково, а? Кто бы мог подумать, что полицейский способен стихи сочинять?

Возмутительная несообразность, похоже, нисколько не смутила сыщика.

– В каждой душе есть место поэзии, мистер Грин, – мягко произнес он. – Полицейский ведь тоже человек.

Хоть Ридер и не придал особого значения странностям констебля, образ полицейского с душой поэта преследовал его всю дорогу домой на Брокли-роуд и потом занимал мысли остаток вечера, пока он не уснул.

Без четверти восемь утра, когда мир выглядит так, будто населен исключительно молочниками и насвистывающими мальчишками – разносчиками газет, мистер Дж. Г. Ридер ступил на Ферлинг-авеню.