– В папский дом я не поеду, – твердо ответила Маша. – И на виллу вашего приятеля тоже.

Если они нашли нас в папском доме, то там-то отыщут без труда! Незачем тогда было выбираться из подземелья, просто сидели бы там и ждали.

– Но нам нельзя в гостиницу... Нас вычислят мгновенно!

– Можно, – Маша показала на надпись напротив, – вряд ли в этой дыре есть компьютер, куда заносятся данные постояльцев.

В крошечном холле захудалого отеля было полутемно. Маша потрясла допотопный звонок, вышел заспанный портье.

– Номер на двоих. Душ у вас есть?

Портье протер глаза и окинул Машу наглым взглядом, потом спросил что-то по-итальянски.

– Кажется, у них тут почасовая оплата, криво улыбнувшись, сообщил Старыгин, похоже, в этом отеле не ночуют...

– А мы будем!

– Ваши паспорта! – пробурчал портье.

– Такой паспорт подойдет? – Маша сунула портье лишнюю бумажку в сто евро.

– О, конечно! – Портье оживился, взгляд его потеплел, он с удовольствием разгладил купюру. – На этой фотографии вы замечательно выглядите, синьорина!

В номере было сыро и пахло плесенью.

К тому же в номере была одна кровать, которая занимала почти всю комнату, даже на шкаф места не осталось. Старыгин, увидев эту кровать, по наблюдению Маши, впал в легкую панику.

– Вы что – храпите и лягаетесь во сне? – холодно осведомилась Маша. – Или боитесь, что я выпью из вас ночью всю кровь?

– Ну и язычок у вас, – вздохнул он.

Когда Маша вылезла из душа, она увидела, что Старыгин внимательно разглядывает потрепанную тетрадку.

– У вашего покойного деда был ужасный почерк! – пожаловался он. – Я смог разобрать только первую фразу.

В верхнем углу первой страницы было написано выцветшими фиолетовыми чернилами: «Тот, кому это предназначено, сможет это прочесть». Далее латинскими буквами было нацарапано: «KRIPTA».

– Крипта, – сказал Старыгин, – это значит тайна. Вот именно, содержание дневника – это тайна, покрытая мраком.

Маша пролистала пожелтевшие страницы, которые сплошь были покрыты какими-то черточками, палочками и колышками.

– Похоже на древнюю клинопись, – задумчиво бормотал Старыгин, – или вообще какой-то непонятный шифр...

– Думаете, до утра справитесь? – насмешливо спросила Маша. – Вряд ли, ведь здесь нет любезной вашему сердцу Танечки с ее отделом рукописей.

Он не стал язвить в ответ, только поглядел с немым укором, как обиженная собака. Маше стало не то чтобы стыдно, но совершенно неинтересно ругаться. Какой смысл кидать язвительные реплики, если не получаешь на них достойного ответа? Это все равно, что игра в одни ворота.

– Почему вы не хотите довериться Антонио?

– Старыгин с досадой отбросил дневник. – Это мой друг, я знаю его не первый год. Очень знающий человек, образованный энциклопедически.

– Эти его экскурсы в историю тайных обществ... – зябко поежилась Маша.

– Да, он человек увлекающийся, – улыбнулся Дмитрий Алексеевич, – признаться, я никогда и не думал, что его интересы затрагивают такую область.

Маша решила не продолжать эту тему. Профессор Сорди ей в общем-то нравился, нравилось, с каким интересом он поглядывает на нее.

Еще бы, южная горячая кровь, не то что эта медуза в образе талантливого эксперта-реставратора, который с нежностью говорит только о своем коте! Однако за Антонио определенно следят. Иначе как бы злоумышленник нашел их в папском доме? И то, что Антонио в самый неподходящий момент прорезали колесо, тоже наверняка что-то значит. Это не простое хулиганство.

– Ну и что мы будем делать завтра? – не отступал Старыгин. – У вас есть какой-нибудь план?

– Есть, – неожиданно для себя самой сказала Маша, – нужно найти профессора Дамиано Манчини.

И она торопливо рассказала ему про свой разговор с отцом и про письмо профессора с соболезнованиями. Против ожидания, на этот раз Старыгин не стал снова выражать недовольство Машиной скрытностью, а даже похвалил за то, что догадалась прихватить с собой адрес профессора Манчини.

Профессор жил недалеко от площади Венеции, на via Bassina.

Телефона в номере, разумеется, не было, и Маша метнулась вниз, чтобы достать у портье хотя бы справочник. Однако тут же шарахнулась обратно, потому что по шаткой и темной лестнице поднимались навстречу ей, обнявшись, два грязных бородатых типа. Увидев Машу, они очень оживились и заорали что-то веселое. Старыгин плотно закрыл дверь номера и привалился к ней плечом. В дверь бухнули ногой, но быстро отстали.

Оглядываясь, как на поле боя, держась за руки, спустились вниз и прошмыгнули мимо портье на улицу. В ближайшей телефонной будке справочник сохранился только потому, что был прикручен к стенке намертво. И то оказалась вырванной половина страниц, хорошо, что не на букву "М".

Профессора Дамиано Манчини не было в телефонной книге. Было штук десять разных Манчини, но ни один из них не звался Дамиано и ни один не жил по указанному адресу.

– Прошло больше двадцати лет, он мог переехать в другой город, умереть наконец! вздохнул Старыгин. – Да и зачем он вам нужен? Может, он и не вспомнит вашего деда...

Пошли отсюда!

– Куда вы так торопитесь? В этом гадюшнике, безо всяких на то оснований называемом отелем, вполне обойдутся некоторое время без нас!

– Вы сами захотели туда пойти ночевать!

Признайтесь, что пошли в эту гостиницу исключительно из духа противоречия!

«Ни за что не признаюсь», – подумала Маша, не удостаивая своего спутника ответом.

– И торчите в этой будке назло мне! А я спать хочу! Устал я бегать по подземельям!

– Да тише вы! – зашипела Маша. – Что вам все неймется? Вот смотрите, Вероника Манчини, адрес: вилла «Крипта» и что-то там еще...

«Крипта», понимаете? Это вам ни о чем не говорит? Что написано в дневнике деда на первой странице? Вряд ли это простое совпадение! Если профессор Манчини умер, то эта дама вполне может быть его женой, то есть вдовой.

Или дочерью...

– Вам очень хочется настоять на своем, вздохнул Старыгин, – Что ж, звоните, сами с ней объясняйтесь.

На вопрос, может ли Маша поговорить с синьорой Манчини, пожилой женский голос на ломаном английском ответил, что уже поздно и синьора легла спать.

– Постойте! – закричала Маша. – Прошу вас, не вешайте трубку! Меня зовут Мария Магницкая! Я приехала из Петербурга! Я ищу профессора Дамиано Манчини! Простите за мой вопрос, но синьора не имеет к нему отношения?

В трубке воцарилось долгое молчание, потом женщина пробормотала, чтобы подождали у телефона, и удалилась. Слышны были медленные шаркающие шаги и скрип двери, потом все стихло. Мимо будки прошла шумная компания подростков с гитарой, потом проехал полицейский на мотороллере и подозрительно поглядел в их сторону. Старыгин отвернулся и прижал Машу к себе.

– Наверное, мы ведем себя глупо, – вздохнул он, когда улица снова опустела, – отчего нужно бояться властей здесь, в Риме? Ведь мы же ничего плохого не сделали.

Маша совершенно машинально отметила, что он слишком много вздыхает, и попыталась отстраниться, но в тесной будке это было невозможно. Положение спасла телефонная трубка, в которой раздался тот же голос.

Женщина сообщила, что синьора Манчини примет их завтра в десять утра на вилле «Крипта».

– Ну и ну! – Старыгин покрутил головой.

Они никого не встретили ни в холле отеля, ни на лестнице.

Среди ночи Маша проснулась. Из соседнего номера сквозь тонкую стенку доносились весьма недвусмысленные звуки. Хоть Маша впервые была в Италии и находилась в Риме недолгое время, она увидела, что уличные указатели обозначаются чаще всего музыкальными терминами. На гараже возле папского дома была надпись Adagio, что означало: «Въезжать медленно». Музыкальные термины мелькали и в разговоре темпераментных итальянцев; для них это были просто нужные слова.

Нынешнюю ситуацию за стенкой, пользуясь музыкальной терминологией, можно было охарактеризовать как бурное и продолжительное Allegro, переходящее в мощное Crescendo, сменяющееся затухающим Moderate.