– Ах вы проказник, – цокнула языком Нина и конечно же подписала ему все, что он просил.

Она бы все подписала, даже свой смертный приговор, лишь бы унести из больницы ноги. Зловещая атмосфера душила ее, Нине захотелось как можно скорее покинуть этот дом скорби.

– На какие еще преступления, дорогая моя амазонка, ты меня сподвигнешь? – спросил представительный мужчина с погонами генерала.

Разговор происходил не на съемочной площадке, не на экране, а в подъезде старой хрущевки. – Хотя такая девушка может заставить сделать все что угодно, – вздохнул генерал.

Нина привела знакомого генерала в дом, который ей назвала женщина в психушке. Генерал первым делом хотел послать ее к чертовой матери, но, как всегда, не смог отказать и откликнулся на горячую просьбу актрисы.

– Мы просто проверим, и все, – умоляла его Нина. – А уж вам нечего бояться. Сам себе начальник! Я не могу не думать об этой несчастной женщине и ее просьбе. Мы должны проверить квартиру, – ответила Нина.

– Хорошо-хорошо! Как скажешь, фея моя. Давай, Вова, вскрывай, – обратился генерал к слесарю после того, как на звонок в дверь никто не отозвался.

Слесаря от вида погон генерала парализовало на время, но потом он пришел в себя и даже поверил, что ему ничего не будет за взлом двери без нужной бумаги. Замок щелкнул и дверь открылась.

– Я боюсь, – заявила Нина и переступила порог только после генерала, смело шагнувшего вперед.

Обстановка жилища поражала убожеством, то есть бедностью, кому как больше нравится. Здесь не было общепринятых ценностей, таких, как хрусталь, ковры, стенка мебельная, которую надо было обязательно полировать специальным составом. Голые полы, голые стены, раскладушка, ободранное кресло, круглый старый стол и вылинявшие тюлевые занавески неопределенного, серо-желтого цвета.

В этой комнате находилась детская кроватка. На нее-то и обратила внимание Нина. Ее охватил вселенский ужас. А время, за которое генерал приблизился к кроватке, показалось вечностью.

– Пресвятой боже! – совсем не по уставу воскликнул генерал. – Да тут ребенок!

Нина ахнула:

– Женщина не обманула, я так чувствовала! Она была так искренна! Ребенок! Никакая она не сумасшедшая! Он мертв? Только не показывайте мне его! – У Нины началась истерика.

– Точно… ребенок, – подтвердил слесарь. – Он что, тут один? Где родители? Звери!

– Он живой. Нина, он живой! Слабенький, но шевелится и теплый, – сказал генерал.

– Так скорее отвезем в больницу, – схватила ребенка актриса. – Фу, какой запах! И какие большие, красивые глаза! Наверняка это девочка!

Так звезда советского кино Нина Михайловна Озерская познакомилась с Лолитой Игоревной Тереховой, и жизнь обеих с тех пор изменилась, хотели они того или нет.

Прошло тридцать лет. На дворе стоял две тысячи одиннадцатый год, время космическое по сравнению с временами застоя, мебельных стенок с полировкой, хрусталя и ковров.

Лолита давно выросла и превратилась в привлекательную женщину с великолепной фигурой, стройными длинными ногами, пикантным вздернутым носом и слегка раскосыми глазами, придающими особую притягательность. Она стала знойной женщиной, почти «мечтой поэта».

Только опытный пластический хирург мог понять, что у нее слегка увеличены губы и грудь неестественно большая по сравнению с тонкой талией. Был грешок – увеличила она себе бюст на пару размеров.

Ингу Аркадьевну Терехову долго не выпускали из больницы, а Лолиту еле вернули к жизни, потом определив в дом малютки. А вот Нина Михайловна совершила непростительную глупость: приехала в дом малютки навестить девочку один раз, а потом еще и еще… ветрено думая, что все это совершенно ничего не значит для нее.

Актриса чувствовала некоторую ответственность за судьбу девочки. И сама не заметила, как привязалась к ней. Ругала себя, пыталась отпустить ситуацию, но уже не получалось. Нина посодействовала, чтобы Ингу побыстрее выпустили из психушки, надавив на Дмитрия Ивановича, вернее, шантажируя некоторыми фактами из его биографии, которые он так неосмотрительно ей поведал. Она напомнила ему историю про «волшебные лекарства», которыми расслаблялись при его содействии актеры и прочие важные личности. В итоге она стала помогать Инге Аркадьевне, сама на себя ругаясь на чем свет стоит.

– Надо было дуре привязаться к вам! Зачем? Для чего? Детей терпеть не могу! А Лолка окрепла и орет словно резаная. Она какает, писает, все время хочет есть! А еще улыбается, когда видит меня… Терпеть не могу…

Но она помимо воли вспоминала воспаленную кожу маленькой девочки, ее маленькую, сморщенную от обезвоживания ручку, большие проникновенные глаза, которые заглянули прямо ей в душу. Малышка словно все поняла сразу о непростой взрослой жизни. И тогда Нина впервые взяла ребенка на руки, да еще в роли спасительницы. Вот и не смогла больше из сердца вытравить чувство привязанности. Она привозила Лоле детское питание из-за границы, давала деньги, покупала вещи, игрушки. Она не могла оторвать взгляда от маленькой девочки, всегда встречающей ее улыбкой.

Так продолжалось четыре года. Нина по своим каналам определила Лолиту в хороший детский садик для одаренных, артистических детей, а Ингу взяла к себе в театр костюмершей с окладом куда более приличным, чем та получала в библиотеке. Все было бы хорошо, если бы не Инга… То ли она на самом деле сошла с ума, то ли помогли лекарства, которыми ее успели основательно отравить в психушке, но Инга с каждым годом становилась все более странной.

Она все чаще говорила о загробной жизни, о том, что ее там ждут, ей в тягость ходить по земле. А разговоры, что она не в состоянии смотреть на свою дочь, добивали Нину.

– Я плохая мать! Я не должна была становиться матерью, я ее чуть не убила. Ты спасла Лолу, ты кормишь нас. Если бы не ты, нас бы уже не было! Зачем я тебе? Ты настоящая мать, а не я. Я – балласт… Мне не следует жить, я только мешаю вам! Каждый раз вспоминаю о своем поступке, когда смотрю на дочь, и это невыносимо!

Попытки вразумить Ингу, успокоить, доказать, что та несет полную чушь, оказались безрезультатными.

– Да и Лола тебя больше любит, я же вижу, – гнула свое Инга. – Я – неинтересная, никчемная женщина, которая никому не нужна, а ты красивая, актриса, личность! У Лолиты глаза загораются, когда она тебя видит. Она каждый день тебя ждет и все время спрашивает: «Когда приедет тетя Нина?» Ты стала для нее центром Вселенной. Девочка словно чувствует, кто ее спас! Это что-то сверхъестественное.

В этих самых умозаключениях Инга дошла до точки, решив поджечь в театре свою соперницу, то есть Нину. И это выглядело не совсем логично, потому что, судя по высказываниям, от нее больше можно было ожидать собственной кончины, но никак не устранения нужного человека.

Она устроила пожар в гримерке, подперев дверь, чтобы актриса не смогла вырваться. А когда ее кинулись ловить, Инга забралась на чердак и с криком «Я свободна!» выбросилась из окна, осуществив то, о чем так долго говорила. Она разбилась насмерть. А вот Озерскую, уже потерявшую сознание от дыма и получившую серьезный ожог руки, все же спасли. Тогда-то она и решила взять Лолу к себе. А когда Лолита подросла, сварливо напоминала, что никогда, ни при каких условиях не хотела брать «эту дрянную девчонку».

– Еще чего! Я же не люблю детей, терпеть их не могу! Но мне ничего не оставалось делать! Я настолько совершенна, что ты влюбилась в меня больше, чем в свою мать, вот в чем ирония! И на меня легла эта чертова ответственность за твою судьбу, – вздыхала она, томно закатив глаза.

– Я всю жизнь слышу, что ты меня не любишь, потому что вообще не способна любить. Только мне все равно, у меня самая замечательная мама на свете, – улыбалась Лолита. – Главное, что я тебя люблю, этого достаточно.

Вроде не биологические родственники, но Лолита и Нина Михайловна даже внешне были похожи, а уж характер Лолита полностью унаследовала от Нины, особенно «стервозность», только возвела ее в высшую степень.