Выяснилось, что Дубягин родился в Мытищах, там ходил в спортшколу на самбо, доборолся до мастера спорта, выступал на чемпионатах (он вытащил истертую грамоту). С 88-го по 91-й год служил в десантных войсках, а после армии пошел в ОМОН.
– Как называлось ваше отделение? Задачи?
Дубягин усмехнулся:
– «Игрек-хуигрек» называлось… А задачи… Всякие… Лучше уж не буду об этом, а то у немецкого надоедалы волосы дыбом встанут… Как говорится, ОМОН – всем в глазу бубон… Что приказывали – то и делали… Запрещено тайны разглашать…
– Хорошо, хорошо, дальше… Тайны, тоже мне! – поморщился Шнайдер. – Здесь, за этим столом, у вас никаких тайн не должно быть!
– Как бы не так! – огрызнулся Дубягин.
– Родственники за границей есть?
Родственников у Дубягина за границей нет, не было и быть не могло, а сам нигде, кроме Германии, не был и быть не хочет.
– Чем это ему так Германия понравилась? – поинтересовался Шнайдер.
Дубягин так энергично пожал плечами, что скрипнула кожа куртки:
– Порядку больше. Это мне нравится. Я порядок люблю. Орднунг! И правильно Гитлер делал, что в строгости свою чадь держал! У нас Сталин был такой. А остальные – говноеды, все просрали, распродали. В обносках ходим, побираемся. Мой начальник правильно говорит: главный враг России – это сама Россия… С нее ничего путного не будет. И где эта Россия?.. Одни цитрусы, чернозадые и цукерманы кругом, все в руках держат, славян давят. Кроме Германии и податься некуда… А в Германии тихо, как на кладбище. Порядок.
Он криво улыбнулся и сообщил, что в Мытищах у него был дом, жена с двумя детьми, престарелые родители. И все было бы хорошо, но он решил подработать на стороне, а начальник его не пустил:
– Сцепились с ним. Я его всегда «нельзяин» называл – на все «нет, нельзя». Что плохого, что я хотел в сыскной конторе чуток подкалымить?.. «Нет, нельзя!» – начал залупляться. Я – в лай. Он меня – дубинкой. Я его – табуреткой… Еле ноги унес. В ОМОНе если что – наручниками к батарее прикуют, каждый по удару сделает – и амба, кто не спрятался, я не виноват… Я и сбежал, вам сдался, думал, поможете. А ваши писаки мне отказ по полной форме выдали. Подсекли, гады, на корню. Муниципалам сдали. Вот и вся катавасия кота Васи.
Шнайдер слушал его, глядя в монитор и что-то помечая у себя на бумажке. Потом, записав адреса и данные семьи, попросил сказать, где паспорт Дубягина и как тот без документов проник на территорию Германии.
Дубягин усмехнулся, вынул кулаки из карманов куртки, плотно и напоказ установил их на столе:
– Не сложно, если баксы имеются. Через Украину и Венгрию. Подробнее?.. А чего подробнее?.. – нахмурился он, но нехотя поведал, что через украино-венгерскую границу был перекинут в микроавтобусе, а из Венгрии в Германию его перебросили в грузовом контейнере, где перевозилась дюжина антикварных мотоциклов для богатеев. Через что ехали – не знает: наглотался порошков и спал всю дорогу, как медведь. Растолкали и высадили ночью где-то под Лейпцигом, он пошел в полицию, его послали в один лагерь, а оттуда – сюда.
Записав все это, Шнайдер еще раз попросил сказать о причинах, которые заставили его нелегально пересечь границу Германии и так же нелегально находиться в данный момент на ее территории:
– Зачем вы еще раз приехали в Германию?.. Вы же знаете, что вторично мы заявления не рассматриваем, кроме особых случаев.
Дубягин принялся его недобро изучать, сверлить наглыми глазами. Молчал. Потом покачал головой:
– Еще спрашивает!.. Сами, суки, выслали на смерть – а теперь зенки таращит. Вот это и есть особый случай! То заставило, что вы меня в железах назад в нашу Жлобению отправили, а в Шереметьево, будь оно проклято, мной сразу ФСБ занялось. Взяли правым захватом. Составили протокол, как на изменника родины. В воронке перекинули в Мытищи, а там уже местные костоломы за дело принялись. Майор-падла (я его раньше по городу знал) мне карточку под нос сует, где я с одним парнем на автобазаре снят. Это, говорит, агент НАТО, и ты с ним заодно, с 96-го года в связке. А я у того братилы страховку на автомобиль по дешевке купил – вот и весь шпионаж. В общем, по двум статьям пустили: агент спецслужб и изменник родины – до пятнадцати. Такая подлая подсечка… Майоровы подлипалы били нещадно, пытали, сейчас, кричат, на нас работать будешь!.. Водку жрали и пустой бутылкой грозили зад порвать, потом дали три дня подумать или деньги собрать для откупа, паспорт забрали и выпустили под подписку. – Дубягин замолк, перебрал бумажки. – Вот, подписка, фотокопия… Ну, вижу, дело плохо. Где мне 50 тысяч баксов собрать откупиться? Взял семью – и в Москву к братану сбежал. Там угнездился временно.
– Когда это было? Точный адрес! Где жили?..
Дубягин, чертыхнувшись:
– Замумукал своими адресами!.. – но все же назвал какой-то адрес, пояснив: – Жил нелегалом – паспорт и военный билет у них в Мытищах остался. Купил в метро фальшивую ксиву и по ней жил. Подкастрюливал чем придется – охрана, сыск, извоз. Работу одна жаба подкидывала… А потом, когда теракты в Москве пошли и проверки начались, поймали меня в метро. Выяснили, гниды, дуболомы, что я в побеге, и опять в Мытищи выслали. А там уже в полный ад угодил: и за шпионаж, и за побег, и за подделку документов – все на меня повесили.
И Дубягин рассказал, что его бесчеловечно били, несколько раз в морозные ночи вывозили «на расстрел» в лес, заставляли рыть могилу, голого укладывали в нее, заливали водой, избивали дубинками и душили мокрым полотенцем, требовали, чтоб сообщников назвал и на разведку работать начал.
– Словом, то же самое, что вы раньше с другими делали, – подытожил Шнайдер, ободренный присутствием Зигги (который, нацепив на пояс небольшую резиновую дубинку, крутился в коридоре и пару раз заглянул в открытую дверь кабинета); потом спросил, почему Дубягину показали эту карточку только сейчас, а раньше не показывали: – Вы же говорите, что снята она в 96-м году. Чего же они пять лет ждали?..
Дубягин пренебрежительно осклабился:
– А мне почем знать?.. Ничего не знаю… Держали в тюрьме три месяца. Потом – суд. Ничего не доказали, дали два года условно – хороший адвокат попался. Как мой нельзяин говорит, бойся не закона, а судью. В общем, разблокировка. Но и после суда покоя нет – звонят, кроют предателем и дезертиром, грозят: мы, мол, тебя сами достанем, если суд не достал… Дом в Мытищах спалили, отца поленом огрели, оглох на уши. Мать в пожаре чуть не сгорела… Куда ехать, куда идти? Жену с детьми на Украину отправил, там у нее маманя. Сам попозже тоже туда собирался… Шел как-то ночью домой…
– Куда домой? Дом же сожгли? – спросил невзначай Шнайдер.
Дубягин оторопело уставился на него, сглотнул.
– А… Ну да… А у бабы одной жил. Туда, стало быть, шел. А ко мне четверо шкафов подваливают, с ног сносят, сапогами топчут, «смерть предателю и агенту!» – кричат. А потом давай штык-ножом бить. Прохожие утром нашли, скорую вызвали. В больнице желчный пузырь убрали и полпечени срезали, вот справки. Пять ножевых колотых и три резаных. Перепонная барабанка лопнула. Чавку вот сломали! – указал он на челюсть, одновременно щелчком пододвигая по столу справки из больницы.
Шнайдер глазами спросил у меня, что это. Я просмотрел бумаги. Протокол доставки в больницу. Выписка из истории болезни: больному Дубягину вырезан желчный пузырь. Проведена операция на печени. Сам Дубягин недвижно смотрел в сторону. Шнайдер, выглянув из кабинета, попросил Зигги сделать ксерокопии справок.
Дальнейшие события Дубягин изложил так:
– Я из больницы вышел, в ментовку заяву подал. Они протокол по факту нападения составили, искать тех быков начали. И нашли. Лучше б не находили… Все дети больших начальников. Через это моя жизнь совсем под откос пошла, в полном партере оказался… Вызвали в ментовку и начали давить: забирай, мол, свою письню к ебаной матери, знаем, кто ты такой, предатель, агент, сука-блядь, бери свою марню, не то хуже будет. Я – туда-сюда. Ах, не возьмешь?.. В карцер ледяной на ошейник посадили, койку – к стене, и живи как хочешь. А не хочешь – подыхай, как мышь. Три дня по колено во льду стоял, думал, капец пришел. Палачи! Фашисты похуже вас, гестапо, эсэс! – Увидев, что Шнайдер поморщился, он нагло и открыто посмотрел на него: – Что, не понравилось?.. Ничего, пусть хавает.
