– Повтори, что ты сказал, – попросил дракон в женском обличье.

Муж (по названию, но не по храбрости) несколько отступил – так, что оказался на краю лестницы, – и уж тут заявил:

– Кончено… все… между… это… ну… то есть… И вообще ты меня никогда не понимала!

– После того, что я тебе прощала…

– Нет… ну, зачем же…

– После того, как я на все закрывала глаза…

– Ты преувеличиваешь…

– После того, что я чуть не сопли тебе утирала…

– Ну, Юленька…

– Ты посмел заявить мне такое?!

К этому моменту дракон уже распалился настолько, что притихшим зрителям натурально привиделся сноп пламени из ноздрей. Женщина приблизилась слишком близко к несчастной жертве, которой пришлось отступить на пару ступенек вниз. Лицо молодого человека оказалось на уровне ее груди.

– Значит, между нами все кончено? – спросила она.

И не успел муж рта открыть, как получил размашистый удар женским кулачком в лицо. Не хуже боксерского хука. И где драконов такому учат?

Только крепкое тело и солидный вес позволили мужу устоять, а не полететь кубарем. Господин охнул, схватился за подбитый глаз и плаксиво заявил:

– Как я был слеп! Прощай навек!

Чтобы не ослепнуть на самом деле, он бежал со всех ног. Барышня потирала ударенные пальчики. Почему-то она не послала мужу вслед проклятья и даже не плюнула, а напротив: чему-то улыбнулась. Соседи решили, что разрыв случился окончательный. И жалели, что представление вышло кратким. Однако и об этом можно судачить. Мирная жизнь вернулась в привычное русло. Даже дворника звать не пришлось.

Беспричинный страх пахнет гниением. Издохнет в подполе мышь – и вот, сначала струится легкий запашок, а потом от аромата некуда деться, везде достанет, хоть паркет снимай. Сестры пребывали в густом облаке страха. Даже у храброго чиновника полиции отчего-то пробежала электрическая мурашка по спине.

Замок поддался, хлопнула дверь. В прихожей кто-то шуршал.

– У кого есть ключ от квартиры? – тихо спросил Родион.

– У горничной, кажется, – еле слышно ответила Ляля.

– Нет, Лизка ключа не берет, – прошептала Лада.

– Тогда кто это?!

Только на краткий миг Ванзаров пожалел, что не носит револьвер. Потому что в следующую секунду дверь гостиной медленно отворилась.

Вошла невысокая, довольно стройная девушка в сером платье с глухим воротом. Лицо ее, не столько привлекательное, сколько правильное, трудно было назвать выдающимся. Общее впечатление было невыразительным. Нет, девушка не была уродливой. Мимо такой пройдешь на улице и не оглянешься. Не было в ней той изюминки, что так манит мужчин. Быть может, слишком высокий лоб и чуть крупноватые глаза портили это лицо. Впрочем, одна деталь выделялась: волосы глубокого черного отлива подстрижены вызывающе коротко. Носить такую прическу могла барышня, уверенная в своих силах. И равнодушная к чужому мнению. Не то что к моде.

– В прихожей тряпка брошена, Лиза не уследила?

Голос у нее был тихий, но жесткий.

– Простите, это мое пальто, – сказал Родион, чувствуя, как краснеет ухо.

К нему обратились с молчаливым удивлением. Но даже бровью не повели. Ванзаров уже собрался прояснить свою личность, как вдруг сестры с визгом бросились на нее, обняли кучей, стали уцеловывать и кричать:

– Эличка! Родная! Ты жива! Какое счастье!

Эльвира Ивановна, целая и невредимая, отстранилась от буйной радости и строго спросила:

– Что это значит?

Но Ляля с Ладой не успокоились, а стали звать мать. Клавдия Васильевна проявилась тут же, осмотрела воскресшую дочь, сказала:

– Ну, слава богу. Я так переживала. Теперь придется еще раз кремом лицо мазать. – И тут же удалилась.

Сестры подхватили Элю под руки и радостно зашептались, показывая на незнакомца.

Если бы кто-то мог заглянуть ему в душу, как можем мы, то он обнаружил бы, что досада в нем смешалась со стыдом. Мало того, что жертва опознана неправильно, так еще устроил переполох в счастливом семействе. Но ведь платье и хризантема с четверкой – ее. Значит, не все так просто.

Освободившись от сестринских объятий, Эльвира решительно подошла к смущенному гостю и, глядя прямо в глаза, спросила:

– Вам я обязана вторым рождением, господин Чиж?

Чиновник полиции молча поклонился.

– Извините, что оказалась жива.

Родион улыбнулся, как порой умел: располагающе и хитро. Усы – крыльями.

– Наоборот, очень рад.

Его изучили внимательно, излишне тщательно для юной барышни, что-то там решили в умной головке и вынесли приговор:

– Что же, раз все счастливо разрешилось…

– Не совсем… Могу просить вас на приватную беседу?

– Конечно, почему же нет. – Эля взглянула не сестер и продолжила: – Хотите пообедать? У нас в столовой не накрыто, гостей не ждали. Но у Митрича на кухне наверняка готово. Сегодня он грозился жареными птичками и лангустами. Согласны?

Еще недавно одно название блюд поднимало в молодом организме волну аппетита. Но нынешний Ванзаров был холоден к кулинарным удовольствиям. Если не сказать равнодушен. А все дело в том, что… Ну, сейчас не до этого.

С благодарностью, но без сожалений он отказался.

– Тогда прошу в кабинет, – пальчик тонкой указкой дал направление.

Гигантский холл, называемый кабинетом, горел обоями ярко-кровавого цвета с крупными цветами. Свободные места на стене занимали картины, а остальное пространство – скульптуры и статуэтки. Многие были древними, некоторые даже египетскими. Воздух комнаты пропитался ароматом фруктового табака. Эльвира наблюдала за гостем: как ведет, что рассматривает.

– Вон там маленький Рембрандт, не пропустите, – направила она внимание на темное полотно с изображением какого-то царька.

Чтобы не показаться невежливым, Родион послушно изучил картину, скорее эскиз. Действительно: царь. Древний и мифический. Кого-то напоминает. Но какое до него сейчас дело.

– Садитесь, где удобно. Это кабинет отца. В нем ремонт сделали недавно, теперь я тут живу. Обои поклеили самого модного фасона. Вам нравится?.. Благодарю…

Маленький диванчик в шелковых подушках, кажется, служил девичьим ложем.

– Сильно любили отца? – спросил Ванзаров, садясь на массивный резной стул.

– Это слишком большой вопрос для короткого разговора. В субботу будет год, как его не стало… Он слишком много значил для меня… Для всех нас. Отец своим трудом составил капитал, начинал с крохотной мыловарни и вот достиг всего. Теперь это надо кому-то сохранить.

– Простите, но в субботу будет конкурс красавиц…

– Как раз снимем траур, – Эля не улыбнулась. – С панихиды на праздник.

– Не велика ли цена для конкурса?

– Его Иван Платонович задумал. И дал необходимые средства. Я должна выполнить волю отца. Он хотел, чтобы я участвовала. Это ради его памяти. Отец верил в красоту, собирал ее, оберегал и делал все, чтобы красоты в мире становилось больше. Нашел самую красивую женщину в мире, на которой женился.

– Но, кажется, ваша матушка…

– Да, она тоже участвует. И сестры. Вас что-то смущает?

– Мне показалось, у вас странные отношения…

– Не обращайте внимания. Как говорится: «Nulla familia sine macula est»[5]. У нас очень дружная и любящая семья. Сестры вышли замуж, живут своими домами, через три года мой черед.

– Окончили классические курсы?

– Благодаря отцу получила неплохое домашнее образование. Он хотел, чтобы мы были разносторонними личностями. А не замужними курицами.

Трудно поверить, что младший ребенок настолько не похож на старших. Природа обделила ее красотой, но щедро восполнила иным. Вот только неизвестно, насколько острый ум нужен девушке для семейного счастья. Не обрежется ли оно?

– Хотите знать, почему у меня черные волосы? – спросила Эля.

– Если угодно…

– Когда умер отец, со мной что-то случилось. У меня были светло-золотистые кудри. Но на следующее утро стали чернеть. Кто-то седеет с горя, а я вот превратилась в брюнетку… Да, что же! – вдруг вскрикнула Эля. – Какой вы хитрец, Антон Иванович, настоящий сыщик, вытрясли из меня что хотели. Я болтаю, как Ляля, а вы молчок. А ну, выкладывайте, с чего вы решили, что убита именно я?