17 октября[1]

Нет дела более важного в нашей империи, чем праздники. Даже печатание денег и награждение орденами чиновников отступают перед ним. Вопрос это серьезный, значительный, не терпящий самовольства и шуточек. Особо требует начальственной заботы и внимания. А все почему? А все потому, что сам народ российский праздновать не умеет.

Ну скажите, что за праздники придумывает этот народ? Стыд и дикость, не иначе. Ну устроят объедание блинами и кулачный мордобой на Масленицу, ну лезут, как отмороженные, в ледяные проруби в крещенские морозы, ну разговляются до потери чувств на Пасхальной седмице. Или того лучше: разгуливают по домам, горланя песни да выклянчивая конфеты, на рождественских Святках. А еще, чего доброго, станут прыгать через костер на Ивана Купалу или голяком в речке купаться. Где тут назидательный урок, где воспитательный эффект? Их нет. А есть безграничье разгула и даром потраченные выходные. Не говоря уже о несмываемых пятнах позора пред цивилизованными странами да горах мусора на городских площадях.

Не так устроены государственные праздники. Все в них продуманно и отлаженно, размеренно и степенно, чинно и благородно. Звон колоколов с парадными маршами. Начальство блистает в золоченых мундирах, дамы машут платочками, народ, как полагается, ликует, а не безмолвствует. Потому официальные торжества возбуждают в душах только почтение да благость, то есть лучшие чувства, какие способен выжать из себя гражданин в отношении власти. Не жалеет государство на празднование самое себя ни сил, ни средств. За что его подданные признательно благодарны. И особо за то, что верноподданнические чувства им доводится выражать изредка.

Однако в конце октября 1895 года случился настоящий обвал государственных праздников. Их оказалось куда больше снега рано пришедшей в этот год зимы. Началось все сегодня, когда с молебнами, торжественными собраниями и речами в клубах народного просвещения отметили чудесное спасение императора Александра III с семьей и наследником в железнодорожной катастрофе в Царском Селе, когда состав рухнул под откос. Искренно радовались не только прямые виновники торжества – машинисты паровозов и путейцы, но и прочее население столицы.

Не успел отгреметь один, как на смену спешит другой. Уже 20-го не менее пышно и значительно будут отмечать годовщину кончины все того же императора Александра. Согласитесь, есть это в характере народа: только у нас умеют скорбеть не менее зажигательно, чем веселиться. Конечно, опять готовились молебны, собрания и речи просветительных собраний, хоть и печальные. Но пик торжеств выпадал на следующий день, 21 октября, когда все подданные, утерев слезы, намеревались радоваться годовщине восшествия на престол императора Николая и его супруги Александры. И хоть коронация назначена на весну будущего года, размах торжеств поражал воображение уже сейчас.

Столица, озябшая от колючего снега и ледяного сквозняка с Балтийского моря, внезапно приободрилась. Главные улицы и проспекты украсились, как невеста на выданье. Государственные флажки, флаги и даже трехцветные орифламмы[2] расцветили серо-зимние стены и балконы. В витринах магазинов особо сознательных купцов красовались портреты Молодой Державной Четы (как полагается – с заглавных букв!). Менее патриотичные выставили державные бюсты. Но особый прилив эмоций вызвала иллюминация. Электрические лампочки, еще не вполне привычные, будучи развешаны гроздьями, весело мигали желтыми огонечками в рано наступавшей тьме. А на самых видных местах Невского проспекта взметнулись световые вензеля. Буква А так нежно оплела ножкой Н, что казалось, будто змея обвила несчастную жертву перед укусом. Впрочем, чего не бывает в семейной жизни.

Одним словом, такого размаха Петербург не видывал давно – лет, наверное, восемьдесят, с возвращения из Парижа армии, победившей Наполеона. Кто-то посчитал эту чрезмерность выражением любви народной к новому царю и надежд на его царствование. А кто-то – тайным вздохом облегчения, что юные монархи, взявшись за рычаги управления, не пустили махину Российского государства под откос сразу.

Но праздничной атмосферы хватило не всем. Вот, например, на углу Садовой улицы и Мучного переулка рядом с афишной тумбой продолжительное время пребывает какой-то господин. Он как будто не обращает внимания на пронизывающий холод, хоть одет в обычное пальто, шляпу, только перчатки кожаные. Судя по всему, господин старательно ищет, где бы повеселиться. Он внимательно изучил афишу премьеры «Власти тьмы» графа Толстого в Малом театре и рядом – ту же премьеру в Александринском театре. Обе постановки были истинной сенсацией: цензура семь лет не разрешала ставить пьесу и вот позволила. Но история порочной крестьянки, убившей с любовником мужа и дитя, не тронула его. Как и премьера комедии господина Мансфельда «Папашины дочки» в театре Неметти. На балеты Императорского Мариинского театра он даже не взглянул. Чуть сместившись, принялся изучать он зрелища попроще. Так, концертный зал «Alkazar» призывал его насладиться неаполитанскими напевами в исполнении трио «Граменья» или цыганским разгуляем хора Шишкова. Не менее горячие зрелища сулило заведение «Помпеи». Кого могут оставить равнодушным русские комические куплетисты Богдановы, известный юморист Фистул-Александров и женщина-баритон Марусина? На закуску был обещан великий фокусник Орсини. Иди и наслаждайся. Но господин достаточно юных лет отчего-то не был расположен к веселью. Печально вздохнув, обратился он к афишке самой заметной и вызывающе дерзкой. Жирные буквы сообщали о зрелище уникальном, если не выдающемся, а именно: первом в новейшей истории конкурсе красавиц. Незаурядное событие должно было случиться в конце недели в помещении Дворянского собрания. То ли женская красота не волновала господина, то ли развлечения требовались немедленно, но и этот призыв не нашел отклика в его сердце. Оторвавшись на карманный хронометр, кое-как разобрал он в ранней тьме начало пятого часа и затем отошел к другой стороне тумбы.

Как раз в этот момент в некотором отдалении объявился прохожий. Лихо распахнутая шуба была отдана на волю ветра, а владелец ее выписывал зигзаги не хуже шлюпки в штормовых волнах. Праздничное настроение субъекта горело высочайшим градусом. О чем прохожий сообщал громкими воплями, в которых нежный слух узнал бы изувеченную «Аиду». Широкими жестами дарил он каждой встречной барышне дружбу, но те, подхватив юбки, с визгом разбегались. Мелкие неудачи не останавливали гуляку, он с упорством шел к своей цели. Как вдруг у него за спиной, словно из тьмы и ветра, выросли крепкие фигуры в одинаково новых пальто, подхватили гуляку под локотки, наградили легким тумаком и, не внимая гневному бульканью задержанного, поволокли к ближайшим воротам. Калитка с лязгом захлопнулась, а перед ней встала массивная фигура с метлой и бляхой дворника.