В принципе, Надежда Николаевна давно уже бросила курить, вняв бесконечным предупреждениям Минздрава, но иногда нарушала свой обет, поскольку ничто так не способствует разговорчивости, как совместно выкуренная сигаретка. Вот и сейчас, по дороге в редакцию, она запаслась пачкой приличных сигарет.

Девица благодарно кивнула и оглядела Надежду изучающим взглядом.

— Из бухгалтерии? — спросила она наконец, выпустив в потолок аккуратное облачко дыма.

— Не совсем, — уклончиво ответила Надежда, — вот устраиваться пришла, да только мне сказали, тут народ ужасный работает…

— Врут, — односложно отозвалась девица. — Кто это сказал? Психи — это да, все как один, ну вы и так видите, а так — ничего, народ неплохой, работать можно.

— А у меня соседка здесь работала, так говорит — ее одна девица чуть живьем не съела, Горностаева, — не знаешь такую?

— О! Горностаева — это да! — Девица выразительно округлила глаза. — Эта могла сожрать! Причем живьем и без горчицы! Да только вы не волнуйтесь, Ирки уже нету, она ушла. Уволилась.

— Как же так? — Надежда Николаевна изобразила удивление. — Обычно такие, зубастые пираньи, всех остальных выживают, а сами стоят на смерть, уволить их можно только посмертно…

— Правильно мыслите, — одобрила девица, — только Горностаева, она ведь с повышением ушла, а вообще история была та еще…

Надежда изобразила пристальное внимание, и ее новая знакомая охотно приступила к рассказу:

— Ирка Горностаева пришла к нам из «Петербургского вестника», это такая маленькая, нищая, зачуханная газетенка с тиражом полтора экземпляра. А до этого «Вестника» она вообще в какой-то заднице работала, где-то в медвежьем углу. Там читатели — три коровы и одна овца, так что сами понимаете, как она должна была рваться в большой город! А гонору при этом в ней — как будто только вчера из Нью-Йорка прилетела и до нас в «Тайме» вкалывала! Правда, надо признать — писала она неплохо, хлестко и выразительно, и еще у нее удивительное чутье на скандал было. Наверное, потому, что сама прирожденная скандалистка.

Она и из «вестника» к нам тоже на волне скандала приплыла — напечатала какую-то острую статейку, которую заметил наш главный. Правда, что-то там было с той статьей не так — то ли она не проверила факты, то ли никаких фактов и вообще не было, но кого это интересует?

Важно, что был скандал, а для газеты скандал — это все, это — тираж и интерес читателей…

В общем, взял наш главный Горностаеву, а сам, как назло, укатил в отпуск на Багамы. Ну она тут и развернулась на оперативном просторе! Каждому в редакции успела на любимую мозоль наступить! А когда ее пытались ввести в оглобли, она всем нагло отвечала: меня Иван Альбертович взял, и никому, кроме него, я не подчиняюсь!

Короче, все уже не могли дождаться, когда главный вернется. А он обычно больше двух недель никогда не отдыхал, а тут на целый месяц оторвался. Вот и поимел через это полный комплект неприятностей!

Девица выпустила в потолок очередное облачко, отдаленно напоминающее летающую тарелку, и продолжила:

— В отсутствие главного Горностаева никому отчета не давала, и никто не знал, чем она занимается. Когда начальник отдела, Захар Самсонович, подходил к ней с вопросами, она отвечала, что проводит журналистское расследование, и с результатами его своевременно ознакомит. И как раз перед возвращением главного притащила она наконец статью. Захар в это время улетел в Нижний Новгород, а ответственным выпускающим остался Славик Сеточкин. Он парень хороший, но не боец, и когда на него Горностаева наехала, не смог отбиться. Короче, пошла статья в номер. Наутро газета вышла — и у всех, кто в курсе, началась нервная почесуха. В общем, наша скандалистка тиснула материал про то, что большой благотворительный фонд содержится на средства известного уголовного авторитета и занимается тем, что отмывает для него деньги…

— А что, разве такого не бывает? — поинтересовалась Надежда.

— Очень даже бывает, — девица смерила ее насмешливым взглядом, — да только тот авторитет, про которого она написала, — на минуточку — учредитель нашей газеты! Главный, когда вернулся, — чуть от страха не окочурился!

Побежал к авторитету прощения просить, еле отмазался! С Захара стружку неделю снимали, а потом его убрали из начальников, Славика Сеточкина оставили курьером, а Горностаева, как всегда, — ушла со скандалом, хлопнула дверью и тут же устроилась на двойную ставку в «Невский курьер»!

— Это что — крупная газета? — спросила Надежда.

Девица посмотрела на нее с таким выражением, как будто у собеседницы на голове неожиданно выросли ветвистые оленьи рога.

— Спрашиваете! Самая крупная в городе…

Хотела бы я туда попасть! Но приличному человеку туда не пробиться, а вот скандалистка и стервоза вроде Горностаевой мигом устроилась!

«Впрочем, это ей не принесло счастья», — подумала Надежда, вспомнив, как закончилась журналистская карьера Ирины.

Она докурила сигарету, поблагодарила свою собеседницу и отправилась восвояси. Здесь ей делать было больше нечего — неусидчивая журналистка не в этой газете закончила свой трудовой путь.

Повторяя вслед за Ириной Горностаевой ее служебный путь, Надежда Николаевна весьма наглядно могла убедиться в быстром и неуклонном карьерном росте покойной журналистки.

Если «Петербургский вестник» размещался в нескольких тесных комнатках без вывески, а «Балтийские ведомости» занимали этаж бизнес-центра, то редакции газеты «Невский курьер» принадлежало целое шестиэтажное здание в историческом центре города. И здание это поражало своей помпезной архитектурой, напоминая то ли готический замок, то ли языческий храм, то ли огромную колокольню.

Проникнуть внутрь этого бастиона независимой печати не составило для Надежды никакого труда: вместо бравого охранника при входе сидела зябнущая старушка в меховом жилете, которая вязала непременные носки и разговаривала с уборщицей. Уборщица эта оставила недомытым холл, прислонила к стене швабру и горячо и хлопотливо излагала старушке-охраннице подробности своей житейской драмы:

— И ведь что ни вечер, так непременно пьяный приползает, чтоб его, паразита, паралич разбил! И ведь хоть бы когда перепустил — так нет, как поезд по расписанию! И непременно корми его, урода!

— Такая уж наша жизнь, — сокрушалась жалостливая старушка, — и ничего ты с этим, милая моя, не поделаешь!

Надежда проскользнула мимо мирно беседующей парочки, не вызвав у охранницы никакого интереса и взбежала по лестнице на второй этаж. Здесь лестница удивительным образом изгибалась, раздваивалась, и ее пролеты уходили в разные стороны.

Надежда Николаевна остановилась в задумчивости, не зная, какой путь выбрать, и в это время мимо нее пронесся коренастый мужичок с обширной лысиной и живыми выпуклыми глазами.

— Эй, вы здешний? — окликнула его женщина.

— В каком-то смысле, — отозвался мужичок, резко затормозив и обернувшись. — А в чем проблема?

— Тут племянница моя работала, Ира Горностаева, вы не знаете, в какой комнате?

Мужчина задумчиво пожевал губами и наконец сказал:

— Подниметесь по правой лестнице на четвертый этаж, пройдете по коридору и по следующей лестнице спуститесь на третий. Комната номер триста десять.

Выдав эту ценную информацию, он снова стартовал и через три секунды растаял в голубой дали.

— По правой лестнице на четвертый этаж… — бормотала Надежда, стараясь не забыть инструкцию. — Ну и построили лабиринт! Сначала вверх, потом снова вниз… Нет, чтобы сразу на третий!

Однако инструкция оказалась, верной.

Спустившись с четвертого этажа на третий, Надежда Николаевна оказалась в полутемном коридоре и увидела перед собой дверь с номером триста десять.

Толкнув эту дверь, она вошла в большую шумную комнату.

В первый момент ей показалось, что она попала на стадион в день решающего футбольного матча — такой здесь стоял непрерывный крик.

Затем, присмотревшись и прислушавшись, она поняла, что весь этот шум производят всего четыре человека, одновременно разговаривающие по телефонам. Правда, кроме них еще трещали два компьютерных принтера и еще какой-то странный прибор, при ближайшем рассмотрении оказавшийся допотопной кофеваркой.