Надежда Николаевна подошла к типовому девятиэтажному дому.

На нужном ей подъезде была установлена железная дверь с кодовым замком, но открыть этот замок не представляло никакого труда: три кнопки из десяти были отполированы пальцами жильцов до нестерпимого блеска.

Она нажала блестящие кнопки и вошла в подъезд, в очередной раз убедившись, что замки и железные двери — это фикция, и открыть их может любой трехлетний ребенок.

Лифт, к счастью, работал, хотя в нем было темно и грязно. Правда, в том, что кабина плохо освещена, был даже плюс: благодаря этому не так бросались в глаза украшающие стены нецензурные надписи.

Поднявшись на седьмой этаж, Надежда подошла к двери сто четвертой квартиры и нажала на кнопку звонка. За дверью раздался довольно громкий звук, как будто что-то упало, и все стихло.

Зато из соседней квартиры неслись недвусмысленные звуки полноценного семейного скандала.

Визгливый женский голос очень темпераментно перечислял всевозможных домашних животных:

— Козел! Свинья! Кобель!

В промежутке между этими зоологическими высказываниями раздавался звон бьющейся посуды.

— Боров! Баран! Мерин! — продолжался бесконечный перечень животноводческих терминов.

Мужской голос что-то отвечал, но расслышать слова было труднее — этот голос был глуше и потому не так разборчив.

Надежда Николаевна снова нажала на кнопку.

Трель звонка была хорошо слышна, но никто на него по-прежнему не отзывался.

— Кобель поганый! Верблюд! Свинья! — Визгливая соседка явно начала повторяться.

Надежда посмотрела на часы. Времени у нее было в обрез. Наверное, парень куда-то ушел. Она развернулась, решив вернуться на другой день, потому что время поджимало, а Трамвайный проспект очень далеко от ее дома, больше часа добираться, но вдруг внизу, на первом этаже, с лязгом распахнулась дверь подъезда, и пробежавший порыв ветра слегка приоткрыл дверь сто четвертой квартиры.

Надежда Николаевна вздрогнула.

Она не раз видела в детективных фильмах, как неразумные легкомысленные герои входят в незапертые квартиры и в результате попадают в ужасные неприятности.

Умом Надежда понимала, что входить ни в коем случае нельзя, но природное любопытство было в ней сильнее рассудка, и она, оглядевшись по сторонам, вышла в квартиру, открыв дверь локтем, чтобы не оставлять отпечатков пальцев.

Нельзя сказать, что внутри царила тишина.

Где-то потрескивал рассохшийся паркет, время от времени гудели ржавые трубы, из-за стены соседней квартиры доносились приглушенные звуки скандала, но признаков присутствия хозяина квартиры не было.

— Эй! — окликнула Надежда, почему-то испуганно приглушив голос. — Эй, есть здесь кто-нибудь?

Никакого ответа, конечно, не последовало.

Надежда крадучись, стараясь не шуметь, пересекла прихожую.

Она сама не понимала, почему так странно ведет себя. Если здесь никого нет — то можно не таиться, спокойно ходить по квартире, хлопать дверьми и разговаривать в полный голос.

А если здесь кто-то есть?

Если здесь кто-то есть, то он все равно знает о ее появлении.

И если здесь кто-то есть — почему этот кто-то не подает никаких признаков жизни?

Надежда почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки.

— Есть здесь кто-нибудь? — повторила она еле слышно, открывая дверь комнаты.

Эта единственная жилая комната была и спальней, и гостиной, и кабинетом, и столовой. Здесь стоял узенький раскладной диванчик, накрытый сильно потертым вылинявшим пледом, и стол, по совместительству исполнявший обязанности письменного и обеденного — во всяком случае, на одной его стороне лежала стопка общих тетрадей в клетчатых переплетах, а на другом — грязная тарелка с неаппетитными остатками недоеденных пельменей. В углу, возле диванчика, валялся на полу черный матерчатый рюкзак с уже знакомой Надежде символикой «подземных байкеров».

Еще в комнате были старенький корейский телевизор и недорогой музыкальный центр..

Хозяина квартиры здесь не было.

Решив позднее более внимательно осмотреть комнату, Надежда вышла из нее и заглянула на кухню.

Здесь царил еще больший беспорядок.

В раковине громоздилась высоченная стопка грязных тарелок, маленький столик был заставлен посудой так тесно, что на нем не оставалось свободного места. Надежда поняла, почему тарелка с пельменями оказалась в комнате — на кухонном столе ее просто некуда было поставить.

От природы аккуратной Надежде не хотелось задерживаться на этой свалке, тем более что здесь тоже не было никаких следов хозяина.

Она вышла в коридор и снова огляделась.

Перед ней были еще две двери — одна, судя по всему, вела в совмещенный санузел, а вторая — в кладовку или встроенный стенной шкаф.

Надежда открыла дверь ванной комнаты.

При этом ее охватило какое-то удивительно скверное предчувствие. Ей не хотелось переступать порог ванной, не хотелось до тошноты, до судорог, до головокружения.

«Что такое? — недовольно подумала она. — Я современная женщина, отягощенная высшим техническим образованием и совершенно не склонная к предрассудкам. Я не верю в привидения, в лохнесское чудовище, в переселение душ и в снежного человека. Откуда же вдруг такие дикие, несовременные мистические предчувствия?»

Она взяла себя в руки, включила свет и вошла в маленькое тесное помещение.

Здесь, пожалуй, было чуть больше порядка, чем в комнате и на кухне, — просто потому, что здесь было меньше возможностей устроить свалку. Перед Надеждой Николаевной предстал во всей красе бежевый унитаз с деревянным шкафчиком за спиной и самая обыкновенная чугунная ванна, задернутая зеленой пластиковой занавеской.

Благодаря особенностям звукоизоляции, сюда особенно отчетливо доносились звуки скандала, все еще бушевавшего в соседней квартире.

«Какой интересной, полнокровной жизнью живут эти люди, — подумала Надежда, покосившись на стену, — сколько чувства! Какие страсти! А я тут брожу как последняя дура по чужой квартире и трясусь от необъяснимого страха… И чего, интересно, я так боялась? Ничего страшного здесь нет».

Она машинально отдернула в сторону зеленую занавеску…

И истошно завопила.

В ванной, почти до краев наполненной водой, лежало тело.

Надежда зажала себе руками рот, который совершенно ей не повиновался и продолжал кричать. Учитывая тонкие стены, этот крик могли услышать соседи. Кое-как справившись с этой непослушной частью тела, она заставила себя еще раз внимательно посмотреть на содержимое ванны.

Ей не показалось. Там действительно лежало тело, человеческое тело.

Оно было очень бледным. Оно было мужским. У него были согнуты колени. Худые костлявые коленки торчали из воды, а вот голова мертвеца была полностью покрыта водой.

Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, Надежда смогла окончательно взять себя в руки. Теперь она узнала того, кто лежал в ванне.

Это был Витя Грачев, парень с фотографии, тот самый парень, которого она хотела найти и расспросить кое о чем. В частности, о том, что он делал на платформе в день смерти Ильи Константиновича. И почему он убегал. А также почему у него при этом было такое испуганное лицо. Что его испугало — неожиданная смерть старого знакомого или что-то совсем другое?

Но теперь ему нельзя было задать этих вопросов.

Точнее, задать-то их можно, да вот только ответов не дождешься. , Кто-то успел нанести Грачеву визит раньше Надежды и позаботился о том, чтобы тот не смог ответить ни на какие вопросы.

Надежда Николаевна ни на секунду не усомнилась в том, что его убили. Она не верила, что молодой, крепкий парень, велосипедист, кстати, просто так утонул в ванне, без чьей-либо помощи. Или что у него ни с того ни с сего случился сердечный приступ. Слишком своевременно это произошло.

Нет, его наверняка утопили. Утопили, чтобы заткнуть ему рот… Точнее, залить его водой…

Надежда подумала, что недавно расспрашивала о Витьке его коллег по клубу андербайкеров, и они наверняка отлично ее запомнили и опишут милиции.