Теперь он широко улыбнулся, – одного этого было довольно, чтобы сердце Евы подпрыгнуло в груди, – обогнул стол, взял ее за руку и потер пальцем обручальное кольцо.
– Я тоже на это подписался. Идите работайте, лейтенант.
– Ладно. Ладно, – повторила Ева, – когда он скрылся за дверью своего кабинета. – Она повернулась к компьютеру. – Ну что ж, будем отрабатывать нашу зарплату.
Она вывела на экран список девочек, побывавших на попечении у Труди, и начала копаться в их жизни.
Одна мотала третий срок за нападение с отягчающими обстоятельствами. Хорошая кандидатура, подумала Ева, если бы она не сидела сейчас в камере в Мобиле, штат Алабама. На всякий случай Ева все-таки позвонила начальнику тюрьмы и получила подтверждение.
Вычеркиваем.
Другая была разорвана на куски во время выступления в подпольном стрип-клубе в Майами, когда на вечеринку ворвалась пара психов, обвешанных взрывчаткой. Фанатики-бомбисты, припомнила Ева, протестующие ценой собственной и сотен чужих жизней против того, что они считали эксплуатацией женщин.
Следующая проживала в Де-Мойне, штат Айова, была замужем, работала учительницей в начальной школе. Один ребенок, мальчик. Муж – компьютерный аналитик. Зарабатывали вдвоем совсем неплохо, отметила Ева. Труди могла зачерпнуть из этого колодца.
Она позвонила в Айову. Лицо женщины, появившееся на экране видеотелефона, казалось изможденным. На заднем плане что-то грохотало и взрывалось.
– Счастливого Рождества, помоги мне бог. Уэйн, пожалуйста, сделай потише хоть на пять минут. Извините.
– Без проблем. Карли Твин?
– Совершенно верно.
– Я лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.
– Нью-Йорк? Мне надо сесть. – Послышался тяжелый вздох, видеоэкран накренился, позволив Еве разглядеть грандиозный беременный живот. Опять вычеркиваем, подумала она, но довела разговор до конца.
– А в чем дело?
– Труди Ломбард. Помните такую?
Лицо Карли изменилось. Напряглось.
– Да. Несколько месяцев я находилась на ее попечении, когда была ребенком.
– Припомните, пожалуйста, когда вы в последний раз вступали с ней в контакт.
– А что? Уэйн! Прекрати немедленно! А в чем дело? – повторила Карли.
– Миссис Ломбард была убита. Я веду следствие.
– Убита? Погодите минутку, я должна перейти в другое место, а то я ничего не слышу.
Тяжело отдуваясь, женщина поднялась на ноги. Экран закачался, пока она, переваливаясь, шла из семейной комнаты – Ева видела это на экране – в маленький кабинет. Она закрыла за собой дверь.
– Она убита? Как?
– Миссис Твин, я хотела бы знать, когда вы в последний раз разговаривали с миссис Ломбард или имели с ней какие-либо иные контакты.
– Я под подозрением?
– Тот факт, что вы не отвечаете на простой вопрос, сам по себе кажется мне подозрительным.
– Мне было двенадцать лет, – возмутилась Карли. – Я была на ее попечении восемь месяцев. Потом моя тетя сумела получить права опеки, и я уехала жить к ней. На том дело и кончилось.
– Тогда почему вы так рассердились?
– Потому что нью-йоркский коп звонит мне домой и задает вопросы об убийстве. У меня семья. Я на восьмом месяце беременности, ради всего святого! Я педагог!
– Но вы так и не ответили на мой вопрос.
– Мне нечего сказать о ней или об этом деле. Нечего. Без адвоката я ничего говорить не буду, так что оставьте меня в покое.
Экран погас.
– Душевно поговорили, – отметила Ева.
Она не могла себе представить, как Карли Твин со своим животом добирается до Нью-Йорка и вышибает мозги Труди Ломбард, но из списка ее не вычеркнула.
При следующем звонке она нарвалась на автоответчик. Два голоса, два лица на экране, сияющие до такой степени, что Еве захотелось надеть солнцезащитные очки.
– Привет! Это Прю!
– А это Алекс!
– Мы не можем ответить вам сейчас, у нас медовый месяц на Арубе!
Они повернулись друг к другу на экране, хихикая как ненормальные.
– Перезвоните, когда вернемся. Если вернемся.
Значит, кто-то и впрямь пользуется снижением цен и летит на тропические острова, подумала Ева. Но если Прю и Алекс сказали «да» у алтаря, значит, они сделали это буквально на днях, и данные еще не попали в федеральный учет.
Она запросила подтверждение в отделе регистрации Нови, штат Мичиган. Прю и Алекс действительно подали заявку на брачную лицензию и пустили ее в ход не далее как в прошлую субботу.
Вряд ли они сделали крюк и заехали в Нью-Йорк, чтобы совершить убийство, по пути к трем заветным С: солнцу, серфингу и сексу.
– Ладно, Макси Грант из Лос-Анджелеса, послушаем, что ты нам скажешь. Адвокат, да? И у тебя собственная фирма? Значит, дела у тебя идут неплохо. Держу пари, Труди была бы не прочь оттяпать кусок.
С учетом разницы во времени Ева первым делом набрала рабочий номер Макси Грант.
На звонок ответили на втором гудке. Ответила весьма деловито женщина с копной рыжих кудряшек, обрамлявшей волевое, четко вылепленное лицо. Серо-зеленые глаза вопросительно глянули на Еву.
– Макси Грант, чем я могу вам помочь?
– Лейтенант Даллас, Департамент полиции и безопасности Нью-Йорка.
– Нью-Йорк? Вы засиделись на работе, лейтенант.
– А вы сами отвечаете на звонки, мисс Грант?
– Бывает, и притом частенько. Чем я могу помочь Нью-Йорку?
– Труди Ломбард.
Улыбку, искривившую губы Макси, никак нельзя было назвать дружеской.
– Сделайте мне подарок к Рождеству. Скажите, что вы из отдела убийств и что сука лежит на плите в морге.
– Именно это я и собираюсь вам сказать.
– Без балды? Ну тогда созывайте оркестр, я буду играть на геликоне. Как она скопытилась?
– Как я понимаю, вы не из числа ее поклонниц.
– Я ненавидела ее до печенок. Я ненавидела атомы, составлявшие ее печенки. Если вы взяли тех, кто ее урыл, я хочу пожать им руку.
– Может быть, вы мне скажете, где вы были с прошлой субботы и до понедельника.
– Бога ради. Я была здесь. Я хочу сказать, на побережье. Даже я не торчу на работе круглые сутки. – Макси откинулась в кресле и задумчиво вытянула губы. – В субботу, с восьми до полудня, у меня общественная работа в монастыре Святой Агнессы. Я тренирую волейбольную команду девочек. Могу дать вам список участниц, если хотите проверить. Потом прошлась по магазинам с приятелем. Рождественские покупки. Потратила слишком много, но это же Рождество. Могу дать имя приятеля и предъявить чеки. В субботу вечером была на вечеринке. Домой вернулась в третьем часу ночи. И вернулась не одна. Секс и завтрак в постели воскресным утром. Сходила в спортзал, прибралась дома. Воскресным вечером немного поработала дома. Ну, поделитесь деталями! Она страдала? Ну, я вас очень прошу, скажите мне, что она страдала!
– Лучше вы мне скажите, почему вам так хочется это услышать.
– Девять месяцев она держала меня в аду. Если вы не полная недотепа, а по виду вроде не скажешь, у вас сейчас перед глазами мое личное дело. Я попала в детский дом, когда мне было восемь, после того как мой старик наконец забил мою мать до смерти и довел-таки свою жалкую задницу до тюремной камеры. Никто не захотел меня взять. Госсистема спихнула меня этой подлой садистке. Она заставляла меня тереть полы зубной щеткой, запирала в спальне каждую ночь. Иногда даже электричество вырубала, чтобы я сидела в темноте. Говорила, что моя мать получила по заслугам и что я кончу, как она.
Макси перевела дух, дотянулась до бутылки воды, стоявшей рядом на столе, и отпила несколько глотков.
– Я начала воровать, копить деньги на побег, но она меня подловила. Пожаловалась копам, показала им синяки у себя на руках и на ногах, заявила, что это моих рук дело. Будто бы я на нее напала. Я эту суку ни разу в жизни пальцем не тронула. Меня упекли в колонию. Я озлобилась, стала ввязываться в драки. Вам такая картинка знакома?
– Да, мне случалось ее видеть.
– К десяти годам я уже начала толкать наркотики. Совсем пропащая, – сказала Макси с горькой улыбкой. Ева поняла, что она стыдится своего прошлого. – Не вылезала из колоний, пока мне не стукнуло пятнадцать. Сделка накрылась. Меня порезали. И это было самое лучшее, что со мной случилось за всю мою жизнь. Там был один священник… Знаю, это звучит, как «Лучший фильм недели», но со мной это случилось на самом деле. Он боролся за меня, он не сдавался. Он меня наставил на путь истинный.