– На следующий день она опять поехала в город одна, – подсказала Ева, и Бобби взглянул на нее озадаченно.

– Так и было. А что, разве она опять к тебе приходила? Я ей сказал, чтобы она оставила это дело, хотя бы на время. Она не пошла с нами завтракать, сказала, что ей хочется поваляться в постели, а потом сходить за покупками. Она называла это терапией. Обновки всегда доставляли ей радость. У нас был зарезервирован ресторан на вечер, но она сказала, что ей не хочется еще раз выходить. Сказала, что она устала, что поужинает у себя в номере. Она была сама на себя не похожа, судя по голосу.

– А как она выглядела?

– Я не знаю. Она была у себя в комнате. Когда она не ответила по внутреннему телефону, я позвонил по ее мобильному, но я только говорил с ней, а ее не видел – она выключила изображение. Сказала мне, что принимает ванну. После утра в пятницу я ее не видел.

– Как насчет субботы?

– Она позвонила нам в комнату где-то часов в девять, как мне кажется. Зана, в тот раз ты с ней говорила.

– Да, говорила. И опять у нее изображение было заблокировано, теперь я вспомнила. Она сказала, что мы можем идти, куда хотим, и делать, что хотим, а ей хочется побыть одной. По правде говоря, мне показалось, что она немного обижена. Я попыталась уговорить ее пойти с нами. Мы собирались на вертолетную экскурсию, и у нас был для нее билет, но она сказала «нет». Сказала, что, может, попозже выйдет погулять. Сказала, что, плохо себя чувствует. Я по голосу слышала, что она расстроена… Разве я тебе не говорила, Бобби? «Твоя мама раздражена, я по голосу чувствую». Ну, вот мы ее и оставили, а сами ушли. А в тот вечер… Ты расскажи, Бобби.

– Она не захотела подойти к двери. Я уже и сам начал злиться. Она сказала, что с ней все в порядке, но по-прежнему не хотела выходить. Сказала, что будет смотреть телевизор. Вот мы и пошли ужинать вдвоем.

– У нас был замечательный ужин, мы пили шампанское. И мы… – Зана скосила глаза на Бобби, и Ева поняла, что, вернувшись в гостиницу, они продолжили празднование у себя в номере. – Сегодня утром мы… немного проспали. Мы пытались позвонить ей по внутреннему, потом по мобильному, но она не отвечала. Наконец, когда Бобби пошел принимать душ, я подумала: «Пойду-ка я туда и буду стучать, пока она мне не откроет. Я просто заставлю ее…» – Зана замолкла, прижав пальцы ко рту. – И все это время… Все это время…

– Вы что-нибудь видели или слышали вчера вечером? Что-нибудь необычное?

Бобби лишь пожал плечами.

– Здесь шумно, даже когда окна закрыты. И потом, мы выпили бутылку шампанского. Мы включили музыку, когда вернулись, да так и не выключили. Она все еще играла, когда мы проснулись этим утром. И мы… занимались любовью. Когда вернулись вчера вечером и опять сегодня утром. – При этих словах он покраснел. – Честно говоря, я был на нее сердит. На маму. Это она настояла, чтобы мы сюда приехали, и она не хотела позвонить тебе по телефону заранее, до нашего приезда, сколько я ее ни уговаривал. А потом она начала запираться у себя в комнате… Я думал, она дуется, потому что ты не стала играть предназначенную роль. Я не хотел, чтобы из-за этого у Заны все впечатление от поездки было испорчено.

– О, мой дорогой…

– Я подумал: «Хочет сидеть в четырех стенах и дуться – прекрасно, пусть сидит до понедельника, пока мы не уедем домой. А мы с женой пока повеселимся в Нью-Йорке». О черт! О черт, – повторил он и обнял Зану. – Я не знаю, кто и за что с ней это сделал. Я этого не понимаю. Что они с ней… Она была…

Еве был хорошо знаком этот тон, этот взгляд в глазах уцелевшего.

– Она не была изнасилована. У нее было с собой что-нибудь ценное?

– У нее есть хорошие драгоценности, но она почти ничего с собой не взяла, – всхлипнула Зана. – Говорила, это все равно что напрашиваться на неприятности, хотя она любила их носить.

– Я вижу, ваше окно закрыто и заперто.

Бобби обернулся к окну.

– На улице шумно, – рассеянно заметил он. – И там эта пожарная лестница, так что лучше… Это так они забрались внутрь? Через окно? Я говорил ей, чтоб держала окно закрытым, чтобы запирала. Я ей говорил.

– Мы этого еще не определили. Я сделаю все, что надо, Бобби. Если захочешь со мной поговорить… Если любой из вас захочет со мной поговорить, звоните в Центральное управление.

– Что же нам теперь делать? Что нам делать?

– Ждать и предоставить мне выполнять мою работу. Мне придется попросить вас остаться в Нью-Йорке, по крайней мере, еще на несколько дней.

– Ладно, это можно. Я… я позвоню своему партнеру, скажу ему… расскажу ему, что случилось.

– А чем ты занимаешься, Бобби?

– Недвижимостью. Я торгую недвижимостью. Ева, мне пойти к ней? Мне пойти к маме?

Никому он теперь не нужен, подумала Ева. Со своим недоумением и горем он только будет всем мешать.

– Лучше немного подождать, – сказала она вслух. – Сейчас ты ничего сделать не можешь. О ней пока позаботятся другие люди. Я дам тебе знать, когда что-нибудь выяснится.

Бобби поднялся на ноги.

– Может, я мог что-нибудь сделать? Если бы я заставил администратора открыть дверь вчера вечером или сегодня утром, может, я сумел бы это предотвратить?

А вот тут, подумала Ева, она наконец-то могла сделать то единственное, что принесет ему утешение.

– Нет, это ничего бы не изменило.

Когда Ева и Пибоди вышли в коридор, она вздохнула с облегчением.

– Соображения?

– Вроде бы приличный парень. Сейчас в шоке. Как и она. Пока один тонет, другой выплывает. Хочешь, я их прокачаю?

– Да уж. – Ева устало потерла руками лицо. – Будем действовать по правилам.

Они обе проводили взглядом санитаров из морга, выкативших на каталке тело в черном мешке. Следом за ними в коридор вышел Моррис.

– Время смерти – час двадцать восемь ночи, – сказал он. – Осмотр на месте указывает, что смертельный удар был нанесен сзади нашим старым любимцем – тупым предметом. На мой взгляд, в комнате ничего похожего нет. Остальные телесные повреждения нанесены ранее. За двадцать четыре часа или больше. Скажу точнее, когда осмотрю ее у себя. – Моррис внимательно заглянул в глаза Еве. – Ты это хотела услышать?

– Да, именно это.

– Дам тебе знать, что выясню, когда выясню.

– Спасибо. – Ева вернулась на место преступления и сделала знак одному из «чистильщиков»: – Найдите мне ее мобильный телефон. Мне нужно ее персональное средство связи.

– Пока не обнаружено.

– Найдете – дайте мне знать. – Ева подошла к окну и оглянулась на Пибоди: – Спустимся этим путем.

– Ой, мамочки…

Ева вылезла в окно и легко спрыгнула на узкую эвакуационную платформу. Она ненавидела высоту, она высоту терпеть не могла, и ей пришлось выждать минутку, чтобы успокоиться. Чтобы прийти в себя, она принялась осматривать саму платформу.

– Есть кровь. – Ева присела на корточки. – Небольшой, но вполне четкий след из капель. Ведет за платформу. – Она нажала кнопку и выпустила лестницу. – И вниз.

– Закономерный путь отхода, – прокомментировала Пибоди. – «Чистильщики» получат образцы, и мы узнаем. Может, это кровь убитой.

– Угу. – Ева выпрямилась и начала изучать доступ к другим комнатам на этаже.

Рискованно, решила она, есть разрывы. Но не невозможно, если есть спортивная подготовка или просто хватает лихачества. Один хороший сильный прыжок – и дело сделано. Сама она предпочла бы именно этот путь вместо того, чтобы ползти по узкому, как длинный плевок, карнизу. А это означало, что убийца мог прийти как изнутри гостиницы, так и снаружи.

Логика подсказывала: вход и выход по пожарной лестнице. Вниз и подальше. Главное – выбросить орудие убийства. А выбросить его можно где угодно. В городе полно гребаных мест.

Ева посмотрела вниз и втянула воздух через рот, потому что голова у нее закружилась. Внизу по тротуару спешили люди. Четыре этажа, подумала Ева. Надо надеяться, что ей не суждено повторить подвиг Тюфяка, даже если она грохнется. В том смысле, что она не угробит вместе с собой какого-нибудь невинного прохожего.