Я отыскал свежую одежду в сундуке, переоделся. Я надеялся, что с По ничего не случилось. Я был взволнован явными признаками его помешательства и, в не меньшей мере, странным оборотом всех событий. Уже давно мне удалось понять, что наши странные встречи состояли не только из реальности. В них одновременно присутствовало что-то из области символов, знаков, предзнаменований. Исходя из этого я мог понять, почему усыпальница была пуста: Энни в это время находилась в месмерическом трансе. Но тут было еще что-то. Должно было быть. Конечно, то, что рассказал мне вчера Элисон, немного приоткрывало завесу над феноменом. Но даже этот доблестный алхимик не мог знать всего. Нет такого человека, которого я мог бы спросить обо всем, что касается этого дела, кроме…

Я задумался. Накануне своего отъезда Элисон представил меня леди Лиги, женщине с большими глазами и черными, с блестящим отливом, волосами. Ее красота была столь чарующей, что замедлила ход моих мыслей, по крайней мере, наполовину. Но это произошло не только под влиянием ее наружности, как я понял минуту спустя. В ней было еще что-то, что производило сильное завораживающее действие. Стоило мне понять это, как я тут же отступил на шаг назад и перевел дыхание. Чары были разрушены. Дама улыбнулась.

— Рада с вами познакомиться, — сказала она низким гипнотизирующим голосом, напомнившем мне манерой звучания одного русского эмигранта, и глядя мне прямо в глаза с необыкновенным напряжением.

— Это человек, о котором я вам говорил, — сказал Элисон.

— Я знаю, — ответила она.

— И он согласен выполнить дело, которое я ему поручил.

— Я знаю, — повторила она.

— Надеюсь, что ваши способности послужат нашему общему делу.

Она кивнула.

— Конечно.

— Однако, у нас был очень напряженный день, — сказал он, — и я думаю, что продолжение знакомства можно отложить до завтра, как и встречу с вашим подопечным. Мой преемник уже осведомлен о том, что монсеньор Вальдемар способен принимать информацию из мест, находящихся за пределами реальной досягаемости.

— Понимаю, — сказала она.

— А я — нет, — сказал я, — но в этом деле предпочту целиком положиться на вас.

— Я получу необходимую информацию и передам ее капитану Гаю перед отъездом, — сказал Элисон.

— Очень хорошо, — ответил я. — В таком случае…

— …Вы можете удалиться, — закончил он за меня, — а я попрощаюсь с вами, пожелаю счастливого пути и доброй ночи.

Он крепко сжал мою руку.

— Хорошо, — сказал я. — До свидания и спокойной ночи.

На прощание я кивнул Лиги.

— До завтра.

— Я знаю, — сказала она.

Я отправился назад в свою каюту, где бросился вниз лицом на большую койку. Я заснул почти сразу, потом отправившись в наш дворец на берегу моря. А сейчас…

Было достаточно светло для меня, чтобы побриться и умыться, поливая себя холодной водой из большой емкости в алхимическом конце моих апартаментов. Закончив прихорашиваться, я вышел в поисках завтрака. В столовой мне сказали, что будут подавать еду в каюту и дали инструкцию по поводу оповещения о трапезе. С тех пор я находился в салоне, решив остаться и подождать, пока лук и яйца, тосты и палтус будут для меня приготовлены. Ночная путаница снов и неожиданностей, загадок и страхов была смыта несколькими чашечками превосходного кофе, с последней из которых я вышел на палубу, чтобы продлить удовольствие, наблюдая за играющими под солнцем волнами, несколькими облаками, плывущими как белые острова в безмятежной голубизне высокого неба. Солнце было еще достаточно низко. Я смотрел на него, а мысли мои уносились далеко к морскому побережью, где мы расстались, и глаза уже начинали искать хотя бы малейшие признаки его, но земли не было видно ни поблизости, ни даже на линии горизонта. Несколько чаек делали круги позади нас, то ныряя в кильватер, то поднимались ввысь. Когда кок, одноглазый испанец по имени Доминго, что-то громко крикнул (проклятия или слова песни, было не разобрать) и выплеснул утренние помои, они ответили ему и быстро ринулись вниз попировать в бурлящих водах. Я пошел немного вперед, ища какое-то время в этом направлении хоть какой-то признак огромного темного силуэта «Утренней Звезды». Но она тоже была за пределами голубых границ моего мира.

Я поежился от холода и сделал еще глоток, остывающего кофе. Я решил в следующий раз надеть что-нибудь потеплее, когда надумаю подняться на палубу так рано поутру. Собираясь спуститься вниз и вернуть чашку на камбуз по дороге к каюте Лиги, я встретил улыбающегося Дика Петерса, который, коснувшись бескозырки, в шутливом приветствии прорычал: — «Мартин», — мастер Эдди.

Я улыбнулся, кивнул ему и повернул назад: — Доброе утро, мистер Петерс.

— Можно просто — «Дик», — ответил он. — Прекрасный денек, не так ли?

— Действительно, — согласился я.

— А как вы себя чувствуете в командирах? — продолжал он.

— Трудно сказать, мне еще не пришлось отдавать никаких приказаний.

Он пожал плечами.

— Насколько я понимаю, в этом нет необходимости, — сказал он. — Меньше неприятностей. Мистер Элисон, должно быть, позаботился обо всем распорядиться на какое-то время.

— Я тоже так думаю.

— Доводилось когда-нибудь плавать? — спросил он.

— Я был как-то на борту корабля еще ребенком. Не помню, чтобы меня мучила морская болезнь. Вы ведь это имели ввиду?

— Хорошо, — заключил он, когда что-то темное упало с верхнего настила, прокатилось по палубе и оказалось рядом с ним. Он протянул руку и сжал лохматое плечо своей обезьяны. Зверь добродушно отреагировал на этот жест, и я не могу не заметить, что они были чуточку похожи друг на друга. Я говорю об этом, не для того, чтобы унизить человека, который пришел мне на помощь в трудную минуту, — хотя согласен, что было бы простительно погрешить против истины во имя красоты — а потому, что эта некрасивость его лица была, в более высоком и мудром смысле, предметом гораздо большего восхищения, чем эти штампованные красавчики из числа любимцев публики. Его губы были тонкими, зубы, если вы их видели, длинные и выступающие вперед. Если бы вы присмотрелись к нему более внимательно, он производил приятное впечатление. С другой стороны, кому-то его веселость могла показаться демонической. Фактически, его лицо было искажено как бы гримасой смеха, и в складках между морщинками кожа была светлее, наводя меня на мысль, не были ли некоторые части его лица целиком сделаны из суровой ткани. Это лицо отпугивало, особенно когда вы понимали, что переход от кажущейся веселости к гневу был всего лишь плодом вашего глубокого созерцания, а не каких либо действий со стороны этого человека. Вы чувствовали себя так, словно, найдя драгоценность в каком-то укромном местечке, вдруг обнаруживали, как она превращается в голову змеи.

— Хорошо.

Не могли бы вы мне что-нибудь сказать о Вальдемаре, — спросил я.

Он сделал жест, как бы собираясь причесаться, запустил пальцы в свою немыслимую шевелюру, постепенно отделяя от головы эту копну черных волос, давая понять, что это парик. Заметив, что я смотрел, как зачарованный, он добродушно улыбнулся и сказал:

— Вырезал из шкуры медведя, который замыслил недоброе против меня.

— О Вальдемаре? Никогда его не видел. Он находится в каюте рядом с вашей.

Хотя в манере Петерса говорить и держаться явно угадывался моряк, но прослеживались и черты жителя приграничной зоны. Поэтому я спросил его: — Вы с Запада?

Он кивнул.

— Мой папа был вояжером, торговал мехами, а мама, Ансарока Инджун, уроженка Блэк Хилз. Я охотился и исходил все тропы на Западе. Я прошел через Колтерс Хэл и был на дне каньона, такого огромного, что если бы Карлстон провалился туда, его никто бы не заметил.

Он сплюнул сквозь ругательства, растерев свой плевок с ужасающей аккуратностью.

— Я был в Мексике и на Севере, там, где в конце дня северные огни висят как занавески. Все это, когда мне еще не было двенадцати, — добавил он.

Хотя я был искушен как слушатель длинных историй подобного рода, но эксцентричная наружность моего собеседника и грубовато-искренняя манера говорить заставили меня полностью поверить ему. Тот, кто говорит неправду, обычно заботится о том, чтобы ему поверили, так как хочет произвести определенное впечатление. Думаю, Петерсу было глубоко плевать, что о нем могли подумать.