– …После этого война превратилась в длительный кавалерийский рейд. Пугачев (это слово Вернер произнес тише других) захватывал маленькие города, пополнял запасы пороха и свинца, вешал местную администрацию, а крестьяне в радиусе ста верст поступали точно так же со всеми пойманными феодалами. После этого приходили правительственные войска – и крестьянский царь скакал дальше. Осенью 1774 года он проиграл гонку, был окончательно разбит и выдан беспринципным окружением. Как и положено, эшафот в Москве был сооружен не только для него, но и для менее сообразительных или более совестливых приверженцев.

– И каков был результат этой жакерии? – спросил герр Келлер.

– Крестьянам стало жить хуже. Екатерина правила чуть осмотрительней. В лексике российских интеллектуалов появился термин «пугачевщина».

– Но, как я понял, этот буран занес нас в более раннюю фазу восстания, когда Пугачев еще имел подобие регулярной армии.

– Герр Вранке, мы все обязаны забыть слово «Пугачев». Произносить его сейчас вслух не лучше, чем в компании офицеров СС назвать фюрера «импотентом». Он царь, по имени Петр Федорович. В остальном вы правы. Судя по подслушанным репликам, повстанцы одержали первые победы, они осаждают города и рассылают отряды фуражиров. Недаром наши соседи – мерзлые свиные и бараньи туши.

– У нас все шансы добраться в пункт назначения в том же виде, – проворчал Вранке.

Чуть погодя – вспоминал книжные фразы – Вернер обратился к ближайшему казаку:

– Скажи-ка, дядя, как вашего атамана звать по имени, по отчеству?

– Степан Иваныч. А што?

– Пусть он сюда подъехать. Я должен говорить.

Казак ругнулся, но устремился вперед. Через пару минут подъехал атаман – верзила, в высокой шапке, поверх которой была треуголка.

– Скажи, Степан Иваныч, ты решил нас к царю-батушке везти?

– Ага.

– Тогда ты сам думай, нужны царю льдышки – или мы живые нужны? Тогда пусть нас согреют.

Атаман выругался, как и казак, но отдал приказание. Немного погодя в сани бросили какие-то овчины, верно конфискованные там же, где и припасы, а также мерзлый каравай. Подумав, атаман протянул большую баклажку. Водка оказалась резкой, но слабее привычной.

– Русские без комиссаров мне нравятся больше, – проговорил Вранке, передавая бутыль Келлеру.

Водка и оттаявший во рту хлеб клонили в сон. Два майора и унтер задремали. Сквозь сон они слышали, как Вернер пытается петь с казаками песни и даже учит их какой-то еще не написанной в те времена.

Проснулись от криков и факельного света. Отряд явно прибыл к месту назначения: всюду были избы, шатры, телеги. Среди прочего немцы обратили особое внимание на виселицу. Петля не пустовала.

Впрочем, подъехали не к ней, а к самой крупной избе.

– Господа, настала минута морального выбора, – сказал Келлер. – Мы, безусловно, будем признаны солдатами, а значит, единственная альтернатива петле – военная присяга царю мужиков с обязательством служить.

– Мы присягали фюреру, – ответил Вранке.

– Но можно ли изменить тому, кто еще не родился? – спросил Вернер.

– Если мы будем служить этим казакам, – сказал Шмидт, кажется впервые взявший слово в компании офицеров, – они научатся использовать автоматическое нарезное оружие и разгромят Германию.

– Этого нужно бояться в последнюю очередь, – усмехнулся Келлер. – Даже магазинная винтовка появилась благодаря целому комплексу технологических условий: стальному прокату, станкам… химии, которая дала капсюли… Если представить, что в восемнадцатом веке пистолет-пулемет или хотя бы пистолет попадет в руки даже не степного варвара, а инженера-механика в столице, – он отстреляет имеющиеся пули, попытается воспроизвести оружие и, ничего не добившись, отправит его в коллекцию диковинок.

– Есть ли смысл спорить, – сказал Вернер, – ведь наше оружие уже у них в руках.

– Оружие, но не навык, – возразил Вранке. – А насчет изготовления…

Сани остановились, разговор прервался.

– Вылезайте, ребятушки, – распорядился атаман. – А ты, Юлий Петрович, смотри, присягни царю верой-правдой. Если тя повесят, я песню про персидскую княжну не запомню.

Офицеры вылезли из-под нагретых овчин и, ежась, направились к крыльцу.

Сперва их провели в большие, более-менее теплые сени, полные всякого народа, трезвого и пьяного. Кроме казаков, были башкиры, кто в халатах, кто-то в кольчугах. Сквозь сивушный туман раздались голоса:

– Что за пташки? Немчура?

– Ахвицеры? Попили небось солдатской кровушки.

– Пусть царю послужат. Петру Федоровичу и башкиры служат, и калмыки, и прочие татары. И немцы должны.

Из царской горницы вышел знакомый атаман Степан Иваныч.

– Ну, ребятушки, проходите. От порога поклониться царю не забудьте. Не дерзите, не робейте. Может, в сотники вас, может, на глаголице болтаться.

Однако до царского порога немцы не дошли. Дверь в избу распахнулась, ворвался заснеженный парень и заорал с порога:

– С Урала вести! Ванька Грязнов заводы взял. Златоуст, Кыштым, Каслин – все наше! Начальство повешено, фабричный народ теперь кто для нас пушки льет, кто в пехоту пошел. Скоро весь Урал скрутим!

Раздался общий заздравный рев.

– Подождем с немцами, – распорядился атаман. – Пусть сперва весть царю принесут.

Гонец скрылся в царской горнице. Оттуда тоже раздались радостные крики.

Юлиус Вернер стоял у стены, будто что-то вспоминая. Потом негромко запел:

– Ишь ты, немец, ладно придумал, – хохотнул стоящий рядом мужик с опаленной бородой, верно уральский рабочий. И сам подпел незнакомую песню.

– Герр Вернер, если в программе победителей предусмотрен банкет, то нам было бы неплохо в нем поучаствовать, – заметил майор Вранке.

– Господа, будьте осторожны с бараниной. Если набить жирным мясом пустой желудок, то природа позовет во двор во время царского приема.

Мудрость совета майора Келлера была подпорчена тем, чем он произнес ее с набитым ртом. На царский пир немцев не позвали, но нашли для них отдельный закуток, куда принесли таз, полный жареного мяса, и миску квашеной капусты. Одни куски подгорели, другие не пропеклись, но все равно были самым вкусным блюдом в жизни.

– Возвращаюсь к разговору, – майор Вранке покосился, но потом облизал пальцы и довытер о мундир. – Может быть, нам оговорить условия сотрудничества? Мы готовы делать все, кроме того, что вредит Германии, и не будем убивать немцев.

– Объяснить, что такое Германия, в восемнадцатом веке будет непросто – и не только мужицкому царю, – возразил Келлер. – Сложно и с обязательством не убивать немцев. Его не принял бы ни один офицер Фридриха Великого – вспомните Лейтен, Колин и Лигнице. Давайте упростим вопрос. Что объективно выгодно Рейху – победа или поражение Пу… Петра Федоровича? Герр Вернер, вы здесь единственный консультант по русским революциям. Ответьте – и мы примем решение.

– Вообще-то, – тихо сказал Юлиус, – если бы мы хотели прекратить эту войну прямо сейчас, то это нетрудно. Я сохранил свой «вальтер», вы, наверное, тоже. Мы могли бы застрелить царя, пробиться к своим автоматам – и, если повезет, даже продолжить путешествие по степи. Но что бы это дало? Не нам, а будущему Рейху. Для Российской империи эта крестьянская война имела сугубо педагогический эффект, не больше. Зато если бы крестьянский царь победил… Хотя бы благодаря нам…

– Герр Вернер, это невозможно, – возразил Вранке. – Не забывайте, у нас только двести семьдесят патронов и семь гранат. Да, автоматическим огнем можно рассеять два или три каре, отбить кавалерийскую контратаку. Гранаты пригодятся для штурма стен средневековой фортификации. Но эта одна взятая крепость и одна выигранная битва. Для победы в войне недостаточно. Кстати, в 1870 году французская винтовка Шаспо была лучше нашего Дрейзе, но это не спасло лягушатников.